— А чего ему смотреть у нас? Театры?..

Я видел его шалый голубой глаз за высокой скулой — и чувствовал себя неловко. Отправляясь по своим литературным делам на строительство нового моста под Серпухов, я и впрямь надеялся на так называемый показательный материал. А вышло, что участок, намывавший дамбу, простаивает: произошла авария, или — как здесь говорят — «схватили козла». В разгар работы прекратилась подача энергии, земснаряд остановился. Вся огромная дуга подводных и наземных труб, по которым шла пульпа, омертвела, наглухо забитая песком, глиной, камнями.

Через десять минут об этом уже знал начальник участка Волжанин, через двадцать — главное начальство в Москве — начальник СМУ. И пока в лихорадке решалось, где достать водолазов, на стройку полетела команда: «Попробуйте обойтись своими силами. О результатах сообщите».

Время было дорого. Где-то выше по течению старый обветшавший мост уже не выдерживает растущего грузопотока пятилетки. Да и дорога к нему лежала через центр города: какая там скорость, одна пыль, от нее и горожанам не продохнуть, и постоянные заторы. Нужен новый мост. Как можно скорей. А значит, и новая дамба. И тоже как можно скорей. Потому что без дамбы нет моста. Как нет и неба без земли.

Эту-то землю и надо намыть, да еще уложить на нее тысячи квадратных метров плит, да вогнать десятки тысяч кубов бетона. А земснаряд стоит.

Вот тебе и театры! Не было хлопот, а тут еще этот сторонний наблюдатель с блокнотом и тепленькой авторучкой. Раздражение бригадира я понимал, и мне думалось, что в самый раз сойти с машины и вернуться восвояси. Но мы уже прибыли на место.

Зимнее солнце плескалось в студеной Оке. Земснаряд уткнулся хоботом в берег. Железный суставчатый пульпопровод тянулся по заснеженному песку, уходил в реку и на том берегу выползал к дамбе. В небо беспомощно уставился его пустой зев. Не хлестала привычным фонтаном донная пульпа. Грустными силуэтами чернели на песке экскаваторы, бульдозеры.

Возле бригадира Виктора Смирнова размахивал руками прораб Кузьмич, долговязый, в очках, казавшихся лишними на его кирпичном лице речника.

— Где электрик? Где сварщик? Вы вообще слыхали о такой вещи, как трудовая дисциплина? — спрашивал он.

Смирнов принимал упреки, застенчиво пряча подбородок в воротник фуфайки. Глаза его блестели, как вода под солнцем. Чувствовалось, он уважает Кузьмича, они — свои люди, спорщики, но друзья-работяги.

— Электрик и сварщик не спали всю ночь. Управлюсь один. — Виктор махнул рукой и взвалил на плечи трансформатор.

На снегу остался кабель в бухте. Я попытался поднять его и хотел уже бросить эту затею, но Кузьмич, как ни в чем не бывало, вскинул бухту мне на плечи, а сам побежал к мосту — там его звали.

До земснаряда было метров триста. Эта проклятая бухта была не легче патронного ящика. Смирнов шел не оглядываясь. Даже когда мы прибыли к пульпопроводу, он все еще, казалось, не замечал своего новоявленного помощника. Я бросил кабель на снег.

— Разведите костер, а то зазябнете, — наконец сказал Виктор, а сам полез на скользкий столб подключать проводку. Потом, как бы невзначай, заметил:

— У нас тут к двенадцати часам термоса с гуляшом в прорабскую привозят. Не прозевать. — Он взглянул на солнышко и добавил: — Пожалуй, время вам трогаться туда, а то и вправду напишете о бригаде Смирнова, а в герои бригадир Смирнов не вышел… Вы приехали и уехали, а мы тут — крутись.

Я молча размотал кабель и потянул его к трубе. Смирнов с усмешкой принял конец, прикрепил к нему электродный держак и стал вырезать в трубе отверстие для промывки.

— Убери глаза, ослепнешь, тютя, — проговорил он.

Тем временем машинист запустил земснаряд. В прорезанную дыру вышибло водой первую пробку. Струя песка била так напориста, что порвала рукав замешкавшемуся Смирнову, и невесть откуда взявшийся Кузьмич закричал:

— Ты что, загнуться решил?!

Мне стало тревожно, как в те памятные времена, когда еще совсем мальчишкой я попал в прусские болота, на передовую, где опасность, и дружба, и ночи по колено в окопной воде были привычными, как хлеб. Это было давно…

И это было сейчас…

Упрямо гудел трансформатор, искрились электроды. Одна за другой вырезались дыры на округлых боках труб, через них вышибались грунтовые пробки, и тут же наваривались заплаты. Кузьмич выравнивал их, отчаянно бил кувалдой.

Да, это был бой — с железом и ветром, на виду у всех. Многих ребят я уже знал, познакомился вчера на планерке. Вон из рубок соседних, действующих снарядов, напряженно выглядывают прославленные машинисты: Галага и Михаил Харин; их команды прибыли сюда из Брянска, Алексина, Ярославля, с Урала. Замер на столбе электрик Батченко, профорг стройки. Сварщик Ваня Кленов, о котором говорили, что он варит как пером пишет, жадно затягивался цигаркой на ближнем понтоне. Из кабины грохочущего трубоукладчика нет-нет да и высовывалась кудрявая голова короля укладки Андрюхина.

Все понимали, можно бы дождаться спецбригады, вооруженной техникой, тех же водолазов — дать наряд, пусть выполняют. Но, видно, здесь не привыкли к обслуживанию. Сами себе хозяева и слуги.

И все смотрели на нашу маету. И переживали. А когда на тебя смотрит столько народу, вся дневная смена, человек сто двадцать, тут уж держись, не подкачай.

Смирнов заваривал швы толщиной в палец. Чуть оплошай — и трубу разорвет под напором. Вдруг он обернулся ко мне:

— Возьми кувалду, погрейся, а то Кузьмич совсем запыхался, даже очки у него вспотели.

На жгучем ветру дубели руки, по окской воде белой метлой шуршала пороша. Приехал начальник участка Анатолий Волжанин, совсем юнец, но басом крыл с поста по телефону снабженца:

— Давай электроды! Не пришлешь — я из тебя самого их наделаю!

Прибежал Миша Харин с соседнего земснаряда, почти силком отнял у Смирнова держак:

— Отдохни!

До воды оставалось метров пятьдесят. Пройти бы их за день, а дальше — подводный дюккер, и если главные пробки в нем… Но об этом не хотелось думать.

Виктор уже не шел, а переползал верхом по трубе. Кузьмич прямыми, как циркуль, ногами отмеривал расстояние до следующей дыры, бурча под нос, что-то черкал в тетради, рассчитывал.

Из воды торчала труба с запасным люком на случай продувки, остальные люки уходили вглубь, на дно.

— Не будем открывать, — сказал Кузьмич не совсем уверенно.

Это был обычный способ — на полном напоре «продавить» забитые трубы. Как говорится — пан или пропал: удастся — хорошо, нет — масса грунта спрессуется окончательно, и тогда жди водолазов неделю, месяц.

Прораб что-то стал доказывать. На нем, Кузьмиче, лежала ответственность: он предлагал общепринятый способ. А Виктор, сгорбись, смотрел на воду, в синих глазах его плыли сумерки. Чихать ему было на Кузьмичеву горячность. В ней ли дело? Земснаряд — это треть общего плана… и, конечно, зарплата. А рабочий человек — он не ангел, у него семья.

Посреди реки зафыркал катерок. Серым утюжком кинулся на припай у мостовых быков, стараясь очистить русло. Но лед не поддавался. Катерок вильнул в сторону и с разгону, отчаянно ревя, сделал круг мимо припая, другой, третий.

— Лихо! — заметил Виктор и вдруг сказал: — А что, если попробовать очистить трубопровод малым давлением?..

Позднее я понял, что означали его слова. Виктор предлагал открыть клапан, уменьшив тем самым давление в трубах: пусть струя потихоньку сама найдет себе щелочки и рассосет «козел». Так никто еще здесь не пробовал.

Кузьмич нервно сдвинул на лоб шапку и попросил закурить.

— Вы же не курите, — сказал Виктор и протянул ему папиросу.

Кузьмич сломал ее и закричал ему, точно глухому:

— Я еще подумаю! Может, мы специалистов пригласим, ассамблею откроем? — Он повернулся и шагнул к дороге, точно и в самом деле собрался искать несуществующих специалистов. А Виктор прыгнул в воду. Ключ будто прилип к его черным рукам. Заскрежетал и откинулся люк.

Не добежав до костра, бригадир замахал машинисту земснаряда. Раздался воющий звук, снаряд дрогнул, погнав по трубам воду.