Гришку это тоже интересовало, не в пример больше, чем все остальное. И еще одна вещь волновала его очень сильно: почему, собственно, все привязались именно к нему, чем он таким особым выделился? Ну, Гена Хворост, пацаны, понятно: им есть за что не любить его. Тот мог отследить его, пустить маляву на зону, что он и сделал. Но устроить Калгану побег?! Вряд ли! Костя — второй лидер бригады — оставался на свободе. Тарасов совсем не желал на эту тему разговаривать, но все же Гришка вытянул из него и эту информацию.

Некоторое время Парфен думал, что попытки убрать его — Костиных рук дело. Но постепенно он отошел от этой мысли. «Не в таком он сейчас положении, чтобы думать о мести. Ему бы от ментов схорониться. Да и силенок нет — всю бригаду подчистую загребли! И от легавых беречься нужно, и от старых врагов — упаси господь! Один ведь остался! Чалый, правда, убежал! Но тот что может?! Ему бы так же, как и Косте, забиться подальше и не дышать. Небось у каждого районного отделения портреты на розыск висят!»

И все же факты оставались фактами. И нападение на муровскую хату, где был убит друг Тарасова, случилось сразу после побега Чалого из «Матросской тишины». И Калган как нельзя более кстати вынырнул! Да и на зоне как он вместе с Самосвалом оказался? Именно на той, куда Парфена определили. Кто мог разнюхать, как?!

Ну, с Самосвалом все понятно. Он за Улыбку, босса своего, с Гришкой поквитаться хотел. Тот — бык тупой! Но Калган не из таких! Тарасов его правильно определил — тот стараться только за бабки мог. Кто же ему заплатил за него, Парфенова Григория?!

Одно успокаивало Гришку — после его мнимой гибели, смены фамилии и лица все это уже осталось в прошлом. Ну, а вопросы оставались вопросами! Узнает ли он на них когда-нибудь ответ? Он глубоко сомневался в этом. И все же его не покидала тревога, прошлое еще может подкинуть ему сюрприз.

Пошла вторая неделя, бок затянулся и только иногда напоминал о себе. Мирон сдержал обещание, и из больнички их выписывать не спешили. Приходил режимник и допрашивал их. Но с начала разговора Гришка сразу усек, что разбор драки для него — пустая формальность. Скорее всего, начальник и так знал, что Север решил двум московским понтарям правилку устроить. Стукачей, работающих на ментов, хватало. Пробыв в палате недолго, режимник ушел.

— На следующей неделе, в пятницу, уходим, — вечером тихо шепнул Мирон. Он уже тоже оклемался, лишь иногда морщился при резком движении.

«Надо будет Тарасову маякнуть!» — сразу же подумал Парфен.

Неделя в лагерной больничке пролетела быстро.

— Ничего с собой брать не будем! — учил молодого друга Мирон. — На той стороне нас тачка будет ждать. Там все: одежда, бабки!

Утром, в пять часов, раздался осторожный стук в дверь.

Парфен с Мироном были уже готовы. Стараясь не шуметь, они прошли по коридору. Вел их, как успел разглядеть Гришка, прапорщик из вохровцев.

— Из больнички я вас вывел, — тихо он шепнул беглецам. — Теперь сами пробирайтесь к люку. Идите за вторым бараком. Разводящий задержит часового. Люк сейчас открыт наполовину. Сиганете, крышку задвиньте за собой. А дальше уж как бог даст.

— Держи, — Мирон протянул ему свернутые в трубочку купюры. — Это вторая половина, как обещал.

— Торопитесь! У вас на все про все — пять минут!

Не прощаясь и не сказав друг другу больше ни слова, они расстались. Зэки нырнули в темноту зимнего предрассветного утра. За углом второго барака они на мгновение притаились, глядя на темный контур административного здания. Гришку пробирала дрожь. Достаточно было мелочи, чтобы все сорвалось. И тут уже не помог бы беглецам никто: ни купленные Мироном лагерные менты, ни капитан Тарасов с федералами. Но все пока шло нормально.

Лучи прожекторов гуляли по запретке, тщательно подметая охраняемую территорию. Вот прожектор захватил чуть левее, скользнул по тому самому заветному люку. Гришка даже со своего места увидел, что крышка его сдвинута в сторону. Как раз настолько, чтобы мог пролезть человек.

«Увидел нас часовой или нет?» — внезапный страх горячей волной окатил мозг. Рука Мирона неожиданно сжала его бицепс. Видно, московский авторитет подумал о том же самом. Мгновение — и луч равнодушно побежал дальше.

— Давай! — сипло выдавил из себя Мирон и первым рванул на открытый участок. Гришка, не помня себя, бросился следом.

— Двигай!

Они вдвоем положили чугунный кругляш на место и оказались в полной темноте. Только Гришка подумал об этом, как луч карманного фонарика прорезал тьму.

«Молодец, все предусмотрел!» — невольно отметил Гришка.

Он хотел шагнуть вперед и едва не поскользнулся. Низ колодца превратился в каток. На почти горизонтальном участке скопилась вода еще с осени. Теперь она замерзла.

Только бы не промерзла труба!

Луч фонаря остановился на отверстии трубы. Диаметр вполне достаточный, чтобы пролез Гришка, а вот Мирон?! Но раздумывать было некогда. Мирон, сопя, полез первым.

— Подталкивай сзади, а то застряну! — услышал Парфен его шепот. Вытянув руки вперед, он двинулся следом. Ему почти ничего не было видно, лишь где-то впереди за массивной фигурой товарища проглядывался чуть-чуть свет фонарика.

Время потеряло свои границы. Упираясь коленками в стенки трубы, он, как червяк, полз следом за Мироном. Иногда нога того проскальзывала и попадала в Гришкину голову. Но Парфен не обращал на эти мелочи никакого внимания.

Лезть было крайне тяжело. Чтобы двигаться вперед, нужно было перебирать ладонями. Ноги почти не удавалось согнуть в коленях. А им надо было спешить — в запасе имелось не больше нескольких часов. Парфен жутко замерз. Телаги пришлось бросить в колодце, иначе было не пролезть.

«А если Мирон застрянет? — от этой мысли мурашки пробежали по спине. — Назад мне никак не выбраться!»

Он на секунду представил себе ужасную картину, как через пару дней их окоченевшие трупы лагерные менты, чертыхаясь, пытаются извлечь из канализационной трубы. Но Мирон упорно, сантиметр за сантиметром, продвигался вперед. Гришка думал, что их черепашье движение никогда не кончится, как неожиданно услышал сдавленный голос:

— Есть! Цепляйся за мою ногу.

Гришка уцепился за носок мироновского сапога, и неожиданно его потащило вперед. Это его товарищ высвободил руки и отталкивался о стены следующего колодца.

— Фонарик чуть не уронил, — поделился он с Гришкой, когда Парфен оказался рядом с ним в тесной шахте. — Давай дальше. Отдыхать нам некогда! Правая труба — наша!

На счастье беглецов, следующая труба оказалось большего диаметра и двигаться стало чуть легче. Они полезли вновь. Прошли они, как полагал Гришка, уже очень много, как он услышал полный смертельного отчаяния голос:

— Черт! Здесь решетка!!!

Этого Парфен боялся больше всего. Сердце мгновенно оборвалось.

— Разопрись в стороны! — послышалась команда.

И сразу же Гришка почувствовал, как в голову ему вдавился сапог Мирона. С десяток минут тот кряхтел, пытаясь выдавить вставшую на их пути преграду. Затем давление ослабло. Товарищ переводил дух или отчаялся справиться с преградой — Парфен этого точно не знал.

— Держись! Пилить буду! — услышал Гришка.

Джик-джик, джик-джик… джик-джик… джик-джик…

Казалось, этому не будет конца. Парфен дрожал так сильно, что казалось, будто вибрация от его тела идет по всей трубе.

— Волдырь! — подал голос Мирон. — Не гони волну — пилить мешаешь!

Гришка понимал, что товарищ пытается его приободрить. Сам он замерз, конечно, не меньше.

Дзинь…

«Полотно сломалось! Все!!»

— Фу-ух! Одна есть!!

«Слава богу!»

— Мирон, сколько их?

— Четыре, крест-накрест заварили!

— Су-у-ки!

— Волдырь, ты в армии служил?

— Служил. На БМП, стрелок-радист!

— Ну-ка расскажи!

Парфен некоторое время вслух вспоминал свою службу.

Казалось, от этого он даже согрелся немного. Тело перестало выдавать крупную дрожь и только равномерно мелко подрагивало.