Так-так — продолжают выстукивать колеса поезда.

Григорий лежал, положив локоть под голову. Вспоминая свои первые минуты за решеткой, он невольно усмехнулся. Усмешка вышла не его — жесткая, злая. Хотя… за последние три месяца он здорово изменился. Беспутная Ленка из соседнего подъезда, та, что стала причиной их неожиданной встречи с бывшим сослуживцем и другом Мишкой, сразу бы это заметила. Лицо парня осунулось, стало какое-то заостренное. Оно и понятно — на казенных харчах здорово не разживешься! Волосы так же коротко стрижены, только будто потемнели. А сам Григорий побледнел. Губы стали бесцветными и сложились в одну тонкую линию. Но главное — изменился взгляд. Раньше серые глаза Парфенова Григория смотрели ласково, внимательно, иногда любопытно. Когда сердился — загорались гневом. Но всегда во взгляде чувствовалась открытость. Словно говорил вам молодой привлекательный парень: «Вот он я, весь на ладони!»

Сейчас этого не было. Взгляд стал колючим и настороженным. Едва столкнувшись с кем взглядом, осужденный словно говорил: «Не лезь! Что мое — то мое! Только попробуй сунуться — не поздоровится!» Этот взгляд предупреждал и одновременно сразу же пытался прощупать вас, узнать, что вы за птица и какой гадости можно ждать от данного человека.

Не зря говорят: глаза — зеркало души. Сегодняшний взгляд больше всего подходил внутреннему состоянию Григория. Он за последние три месяца испытал больше, чем за всю предыдущую жизнь. Поэтому ему так смешно было вспоминать то первое сумасшедшее волнение в «аквариуме», когда он ждал прихода следователя. Тогда он, дурачок, думал, что Тарасов забыл про него. Наоборот, капитан отлично знал, что делает.

Олег Андреевич, едва они с Ходаковым поднялись к нему в кабинет, радостно плюхнулся в кресло.

— Ну вот, полдела сделано, — объявил он.

— Ты как будто знал, что он в этой хате объявится? — полувопросительно, полуутвердительно сказал Артем Михайлович.

— А куда ему было деваться? — вопросом на вопрос ответил капитан.

— Ладно, это понятно, — присаживаясь прямо на крышку стола, Ходаков решил сменить тему: — Как ты так быстро на адрес вышел? Раненый в себя пришел?

— Не-а, — загадочно ухмыльнулся капитан.

— Понятно, — понимающе отозвался «вечный старлей» и красноречиво постучал костяшками пальцев по столу — тук-тук. — «Наша служба и опасна, и трудна!» — стараясь подделать голос хоть чуть-чуть под известного исполнителя этой песни, вывел он.

— Вот-вот! — поддакнул капитан своему оперу. — Ты совершенно правильно уловил суть!

— Ну, тогда можно сказать — дело в шляпе! — весело подвел итог Ходаков.

— Убийство, считай, раскрыто, — согласился с ним Тарасов. Согласился и замолчал, детально обдумывая следующую мысль. Перед глазами опять замаячило кресло начальника отдела по расследованию особо тяжких. — Мне, если честно сказать, по большому счету все равно, кто из этих двоих придурков оприходовал Ваську Улыбку. А может, и оба! Мы им памятник с тобой должны еще поставить за этого кровососа!

— Ну, так уж и памятник, — вяло отозвался Ходаков. Впрочем, в его интонации протестующих ноток было гораздо меньше необходимого количества. Зачем спорить раньше времени, тем более с начальством. А Олега Артем Михайлович уважал, несмотря на то что тот был значительно моложе его. — Хотя, — поспешил добавить он на всякий случай, посмотрев на капитана, — может, ты и прав!

Ходаков сразу догадался, что Тарасов потянул его наверх в кабинет неспроста. Значит, хотел сказать что-то важное. Зря Олег молоть не будет.

— Так вот я и говорю, — спокойно продолжал Тарасов, однако взгляд его улавливал малейшую реакцию подчиненного. — Можно точку на этих сосунках не ставить, а сделать очень даже интересную вещь! Кстати, Артем Михайлович, ты еще не распрощался с мыслями стать капитаном? Если дело выгорит, то шанс просто огромный!

— Ты меня заинтриговал, Олег, — придвинулся к нему ближе Ходаков. Переходом на «ты» он как бы подчеркнул, что готов на разговор тета-тет. Без официального, как говорится, протокола.

— Тогда, Михалыч, слушай сюда.

В течение десяти минут Тарасов излагал свои мысли, и старый опер слушал его, не перебивая.

— А что, очень даже разумно! — уверенно закивал он, вынося резюме проекту следователя.

— Ну что, действуем?

— Обязательно! — азартно откликнулся Ходаков и спрыгнул с начальственного стола.

— Я — в больницу! — объявил он у порога.

— Давай! — согласился с ним следователь и тоже поднялся.

Парфен чуть ли не обрадовался, когда шаги прекратились у его камеры и через короткий промежуток времени послышался звон замка.

Высокорослый сержант скомандовал:

— На выход, руки за спину!

Григорий сделал так, как ему было приказано, и шагнул за порог. Идти пришлось недалеко. Вскоре послышалась новая команда:

— Стой, лицом к стене!

Послышался лязг отпираемого засова, и Григорий увидел того самого мужика, что так ловко увалил его на лестничной клетке подъезда.

Тот писал что-то, не отрываясь. При появлении Парфенова он лишь коротко глянул на парня и опять вернулся к своим бумагам.

«Вот катает!» — невольно отметил про себя Григорий.

Меж тем дежурный сержант доложил по всей форме, что доставил задержанного такого-то.

— Можете быть свободны, — распорядился Тарасов и наконец-то отложил ручку.

— Присаживайся, — кивнул он на привинченную к полу табуретку рядом с массивным столом.

Пока было время, Григорий быстро осмотрел камеру.

Бетонные стены выкрашены в серый цвет. Потолок — две плиты с незаштукатуренным продольным швом. Маленькое окошко под самым потолком размером сантиметров тридцать на тридцать. Окошко закрыто решетками из толстых арматурных прутьев.

«Какой смысл было его закрывать? — удивился Григорий. — В него и воробей-то с трудом пролезет!»

На полу — крашенные желтой краской доски. Больше в камере ничего не было, не считая папки с бумагами, которые принес с собой следователь.

Григорий осторожно присел на табурет, внимательно разглядывая незнакомого человека. Тот, в свою очередь, безо всякой злости и раздражения, даже чуточку насмешливо смотрел на него. Мужчина тридцати с небольшим лет. Русые волосы пострижены фасонной стрижкой — так раньше «рекомендовалось» стричься школьникам. Правильные черты лица, небольшие русые усики, в общем, мужик как мужик!

— Фамилия, имя, отчество! — коротко произнес он и опять взял ручку.

— Мое? — неожиданно растерялся Парфен и от этого нелепо переспросил.

— Нет, мое! — тон следователя сразу же приобрел стальные нотки, взгляд потяжелел.

Григорий назвался. Следователь записал в протокол и вновь положил ручку.

— Короче, парень, ты сейчас подробно рассказываешь, как ты со своим дружком застрелил известного в криминальных кругах вора Василия Смирнова по кличке Улыбка.

Он серьезно смотрел на молодого человека.

— Я никого не убивал, — спокойно, но твердо ответил Парфен.

— Угу, — сам себе кивнул Тарасов, уставившись на него задумчивым взглядом. Я — не я и лошадь не моя! — медленно проговорил он, шумно выдыхая. Капитан явно начинал злиться, и Григорию это не понравилось. С замиранием сердца он ждал, что произойдет дальше.

— И вообще, «без адвоката я признаваться не буду!», да? — вдруг закричал ему в лицо капитан, явно пародируя обвиняемого. Он нажал невидимую Парфену кнопку вызова, потому что через минуту дверь лязгнула и на пороге застыл тот самый дежурный, что конвоировал его на допрос.

— Вызывали, товарищ капитан? — браво поинтересовался сержант.

— Артем Михалыч не вернулся еще?

— Наверх поднялся, вас спрашивал!

— Вот и передай ему, пусть спустится! Я тут один не справляюсь!

Дежурный понимающе хмыкнул, смерил фигуру Григория сочувственным взглядом и быстро вышел.

Григорий нисколько не сомневался, что ему сейчас крепко достанется. Когда он увидел в руках вошедшего Михалыча «машку» — резиновую дубинку, — он не удивился, только упрямее стиснул зубы.