От областного Владимира одна из железнодорожных веток бежала на северо-восток. Из окна электрички, неторопливо разгоняющейся от станции к станции, вид однообразный. Плыли, оставаясь позади состава, одно- и двухэтажные здания. Блекло-желтые, с серым налетом, навечно запыленные придорожной пылью. Изредка попадались корпуса пятиэтажек, выделявшиеся неоштукатуренным белым кирпичом. Здания периодически размежевывались пустырями, невысокими деревянными дачками и изредка — новыми и совершенно чуждыми в этих местах коттеджами. Среди унылого однообразия строений они вплывали в общий ландшафт гордыми айсбергами, красуясь новенькой кладкой, еще не успевшей посереть от времени и придорожной пыли. Их крыши алели пятнами пурпура от закатного солнца.

Жизнь дышала влажной прохладой поздней осени. Рубиновая листва с деревьев уже устлала мокрую от частых дождей землю. Часть желто-багряного великолепия все еще цеплялась за ветки, как за призрак давно ушедшего лета, но это был уже только вопрос времени — наступил ноябрь. Ветер и дождь доделывали свою работу, обнажая березки и осины.

Но, словно решив подарить радость воспоминаний о лете, электричка нырнула в вечнозеленое царство. Полотно обступили, словно разбойники на большой дороге, здоровенные сосны и ели.

Великолепие таежного леса вдруг резко оборвалось. Настолько резко, что у пассажиров невольно возникло ощущение, будто их словно по взмаху жезла злого волшебника перебросили в одно мгновение из этого поезда в совершенно другой, несущийся совсем в другую сторону.

Однако это было не так! Электричка была все та же, и мчалась она, слегка покачиваясь, все в том же направлении. Но могучий хвойный лес сменился унылой безлесной равниной, изрезанной буераками и оврагами. Иногда буро-желтая местность пузырилась холмами. Никаких деревьев — лишь линии ЛЭП монотонно сопровождали поезд вдоль всего полотна.

Электричка теперь редко замедляла свой бег, останавливалась ненадолго. Да и станции были совсем не те, что давеча — изредка промелькнет какая-нибудь «Тарасовка» или «Князевка». А в основном — «такой-то километр». И все! Притормозит состав совсем на чуточку, чтобы выпустить нескольких пассажиров, и опять — вперед, до следующего «километра».

«Четыреста восемнадцатый километр, следующий — четыреста тридцать второй!» — механическим голосом выдал динамик, и симпатичная девушка с зелеными глазами начала подниматься со своего места.

— Извините, не подскажете… — неожиданно услышала она голос за спиной и, невольно вздрогнув, резко повернулась. Точно — Тарасов Олег Андреевич, собственной персоной! Татьяна, в девичестве Малышева, во все глаза уставилась на московского следователя.

«Что ему еще нужно от моего Гриши? Наверняка ведь едет туда же, куда и я! Что Гришка подумает? Расстались с ним так плохо! А теперь скажет: «Дура полоумная, следака с собой притащила! Мало он крови из меня попил, упырь чертов!»

Татьяна знала, что Тарасов обманул Гришу. С одной стороны, никто, конечно, не ожидал, что закон о защите свидетелей Дума вдруг не примет! Нонсенс, который был с удивлением воспринят всеми юристами страны. Конечно, Олег Андреевич не мог даже предположить, что может так обернуться, но… Гришке-то на это глубоко наплевать!

Не рассчитывал парень оказаться в колонии после того, как сдал следаку всю свою бригаду! Договаривался-то он с Тарасовым, а не с Думой, будь она трижды неладна!

Все эти мысли, должно быть, ясно отобразились на красивом девичьем лице, поскольку Тарасов опустил глаза, очевидно, смутившись. Затем поднял взгляд и прямо посмотрел, словно показывая, что ему нечего стыдиться.

— Я думаю, — чуть улыбнувшись, спросил он, — вы туда же, куда и я?

— Скорее всего, — сухо подтвердила Татьяна и, про себя усмехнувшись, добавила: — Больше тут и идти-то некуда!

— Ну, тогда нам по пути! — заключил следователь, решительно отбирая у попутчицы тяжелую сумку.

«Вот навязался на мою голову!» — неприязненно подумала она и уже собралась решительно отказаться от навязанных ей услуг, как Тарасов опередил ее:

— Не волнуйтесь, надоедать разговорами вам не буду! Я не по служебной надобности к Григорию, а скорее — так, в частном порядке! Да и сумка у вас тяжеленная, а идти далековато — почти четыре километра!

«Так далеко!» — невольно поразилась Татьяна и невольно прижала руку к животу. Ее жест не ускользнул от внимательного взгляда Тарасова. Однако он ничего не сказал, лишь крепче взял ручки дорожной сумки и шагнул в сторону тамбура. Сам он путешествовал налегке — с одним дипломатом.

Электропоезд в очередной раз замедлил движение и, пару раз дернувшись, остановился окончательно. Пшикнули сжатым воздухом двери, и Тарасов сошел на бетонную плиту платформы. Татьяна спрыгнула следом. Две бетонные платформы, указатель, лаконичный донельзя: на желтом фоне черной краской — «432». И все!

Бурого цвета грунтовка вела от платформы прямо в поле, теряясь в неровностях местности и появляясь поодаль вновь. Шла она к едва видимому на горизонте строению, чернеющему пятном вытянутого прямоугольника.

— Нам туда! — сказал Тарасов и решительно тронулся вперед.

Некоторое время они молчали. Тарасов держал свое обещание, не приставал с разговорами к попутчице. Но когда остановились передохнуть, все же нарушил молчание:

— Спрашивай! — сказал он, ныряя в карман за сигаретами. — Я же вижу, что извелась вся!

Женщина с вызовом посмотрела на следователя.

— Что спрашивать? Вы же и так знаете, что за вопрос меня мучает!

— В самом деле, — глядя себе под ноги, усмехнулся Олег Андреевич.

Пока он возился со спичками, оба молчали. Татьяна терпеливо ждала.

— Дело у меня действительно вроде как личное. Но может статься так, что и ему будет очень даже выгодно со мной пообщаться! Ну, а в детали я посвящать тебя пока не буду — не потому, что не доверяю, а потому, что пока смысла в этом не вижу!

«Темнит он что-то, — сделала свой вывод Татьяна, но комментировать вслух свои мысли, понятное дело, не стала. — Просто так капитан из столичного угро не потащится за тридевять земель!»

— Откровенность за откровенность, — сказал Тарасов. — Ты как тут оказалась? Ведь, насколько я помню, у вас разрыв произошел.

— Обстоятельства вынудили, — немного зардевшись, ответила та.

— Неужели?.. — глянул на девушку капитан.

— Да, вот как раз то самое «неужели», — усмехнулась Татьяна.

«Может, это и к лучшему!» — подумал про себя Тарасов. Он хотел поговорить с девушкой еще на одну тему, но теперь решил, что не стоит.

Погода дарила редкое в поздние осенние дни тепло. К тому же почти неделю в этих краях не было дождя, и дорога просохла. Шагалось легко, несмотря на тяжесть сумки. Четыре километра, а точнее, три с половиной, прошли они меньше чем за час.

Высокие стены ИТК с пущенной по верху колючкой встретили путников. Железные ворота со стандартной надписью «На свободу — с чистой совестью!», висевшей над ними не один десяток лет, остановили их.

— Ну вот и дошли наконец! — констатировал очевидный факт капитан. Он поставил сумку на дорогу.

— Спасибо, — поблагодарила его женщина и подхватила довольно увесистую ношу. Не оглядываясь больше на капитана Тарасова, она направилась к КП.

Тарасов ничего не ответил, закурил новую сигарету и некоторое время просто смотрел ей вслед, думая свою думку.

Колония строгого режима насчитывала уже почти полсотни лет своей истории. Все тут было типичным для учреждений подобного типа. Окружал ее высокий забор с колючкой. За ним — запретка, освещаемая в ночное время прожекторами. По углам периметра торчат вышки с часовыми. «Локалка», плац для поверки и построений, рабочая зона, жилые бараки — все как обычно! Лагерная больничка, питомник для служебных собак — все как положено! Жилые бараки располагались в линию, всего по счету их было три. Напротив и чуть влево — рабочие бараки. Тут зэки шили телогрейки, рукавицы. Были еще столярные мастерские.