Гришку заинтересовало такое начало беседы. Он сосредоточился, ожидая ее продолжения.

— Для начала дай ему послушать, — кивнул капитан, и старлей достал диктофон.

— Парфен, хм-хе-хе, — голос, больше похожий на скрежет, безусловно принадлежал Вадиму. Но в каком состоянии должен быть приятель, чтобы так разговаривать? Наверное, у него на лице были написаны все его мысли, поскольку Тарасов тут же вставил короткую справку:

— Он, умирая, попросил диктофон специально, чтобы передать письмо тебе!

— … Гришка, брат, спасибо, что не бросил… Хе-хе… хотя и не надо было со мной возиться, глядишь, ты бы ушел…

«Так он думает, что я из-за него залетел!» — быстро отметил про себя парень, вслушиваясь в каждое слово умирающего друга. Затем из динамика вновь раздался негромкий голос.

— Послушай, я тебе тогда не успел сказать… у тебя, братишка, выхода нет! Делай все, как следак скажет, только пусть они тебя на особую зону спрячут…

Гришка поднял голову, пристально всматриваясь в аппарат на столе, не веря, что Свирид мог сказать такое.

— Нас с тобой да и Мишку Макара, похоже, списали. Нас, я догадываюсь зачем, а ты… ты засветился с той бабой на первом деле!

Гришка приходил в ужас, леденея от того, что слышал.

— Братан… — Тихий, как шелест осенней листвы, голос заставлял цепенеть парня. — Ты думаешь, какой срок тебе отвалят… а срока-то не будет!

Дальше магнитофонная пленка некоторое время прокручивалась вхолостую, затем последовал щелчок.

— Он… — Гришка не решился до конца озвучить свой вопрос, только посмотрел молча на Тарасова, затем на оперативника.

— Да, он умер, — подтвердил невысказанную мысль капитан.

С минуту в камере стояла полная тишина. Потом Гришка тяжело вздохнул, низко опустив голову. До него дошло, что все это не вымысел и не чья-то бредовая фантазия, а самая настоящая правда. Все последние дни он размышлял об обстоятельствах произошедшего. О том, что их со Свиридом и Макаром так резко подорвали на дело, о странной встрече с ментами почти у самого подъезда авторитета. Затем неожиданное и очень уж своевременное возвращение пэгээсников. И если у Гришки уже не оставалось никаких сомнений по поводу подставы, единственное, что он не знал, кто им все это организовал. На старших думать хотелось меньше всего. Не из-за того, что Парфен проникся душой к лидерам группы, — просто так себе спокойнее было. Все же оставалась надежда, что тебя вытащат, прикроют! И знакомство с Химиком, записка с воли, передачка, наконец, — все это подняло уверенность в том, что он не брошен, не один!

Тарасов, внимательно наблюдавший за парнем, тихо сказал:

— Хочешь, я тебе весь расклад дам?

Гришка молча смотрел на него, но взгляд без всяких слов говорил: «Да, хочу!» Слишком напутано у него было в голове, чтобы из общей сумятицы выделить правду. А она ох как нужна была ему!

— Ну, так слушай! — не торопясь, начал капитан. — А если что, — он кивнул в сторону старшего лейтенанта, — Артем Михайлович поправит! Короче, — начал после недолгого раздумья Тарасов, — решился вопрос о твоей короткой жизни после того, как ты засветился с той женщиной! Ведь не ты исполнял? Не ты! Но убийцу и заказчика сдать мог! Вот и подписал ты себе именно тогда смертный приговор! Но зачем молодого и здорового парня просто так мочить, когда можно его еще использовать!

— Двух зайцев из одного ствола! — вставил реплику молчавший до сих пор Ходаков.

— Совершенно в точку, — обрадовался его подсказке Тарасов. — Вас как слепых котят кинули под Улыбку. Заколбасить-то вы его заколбасили, но ведь за это кто-то ответить должен, ведь не фраера фуфельного завалили — вора! Вот этим кем-то и будешь ты, дружок!

Под пристальным взглядом Тарасова Парфен ощущал себя крайне неуютно. В который раз уже он невольно признавал правоту следака! А его уверенность в себе только добавляла мандража. Лучше бы он кричал и топал ногами, как в первый раз!

— Мне, по большому счету, уже и не нужно твое признание, — сказал Тарасов. — Хочешь идти дальше в отказ — иди! Но только знай: Самосвал вчера устроил развеселенькую драку в кафе и почему-то его не отмазали пока. Потом, конечно, отмажут, но сначала он к тебе в камеру постарается попасть! Нравится перспектива с Самосвалом в камере оказаться?

Гришка опустил голову. Общение с этим бугаем нисколько Парфена не вдохновляло.

— И Химик тебе не поможет при всем его авторитете! Он и впрягаться-то при серьезном раскладе за тебя не станет.

— Кто ты — и кто был в их кругу Васька Улыбка! — неожиданно встрял в разговор «вечный старлей». Помолчав, дав Гришке подумать, он безжалостно продолжил: — А есть еще одна сторона этой медали. Допустим, ты как-то сумел пережить общение с Самосвалом. Так тут тебя удавят по приказу того же Кости или Хвороста. Не сечешь, почему? А потому, что на хрен ты им теперь живой нужен! Удавят тебя, конечно, по-тихому, чтобы на их пацанскую честь пятно не упало!

— Да-да, — тут же поддержал его следователь, — ты — свидетель, а теперь вдвойне опасный свидетель! И кто даст им гарантию, что ты не расколешься?!

Парфен стиснул зубы и молчал. Мысли в его голове носились со скоростью урагана.

«А ведь не врет, падла! И адвоката пацаны такого странненького прислали — носа не кажет! Да и сколько молчать можно?! Нужно же как-то крутиться — а то точно за паровоза поканаю! Если не пожизненное, то за авторитета Улыбку удавят — все не легче! Эх, без ментов не выкрутиться!»

Гришка понимал, что как-то нужно устанавливать диалог с Тарасовым, но идти вразрез с бандитскими принципами не хотелось, да и боязно — еще свеж в памяти был урок, полученный совсем недавно в камере. Парфен отнюдь не был глупым юношей и прекрасно понимал, что за красивые глазки никто поблажек ему делать не будет. Оставалось два варианта — либо крупные деньги, либо услуга. Услугу ментам он мог предложить только одну — слить информацию о пацанах.

Олег Андреевич, немного помолчав, вновь принялся за свое:

— То, что ты молчишь, — это же тебе во вред! Я материалы передам прокурору — и баста! Тут тебе накрутить по самое «не хочу» хватит! А так, глядишь, смягчающие нашлись бы! — вкрадчивым тоном заметил Тарасов.

— Я никого не убивал, — глухо отозвался Гришка, — я за рулем сидел.

— Вот и рассказывай, как все было, — тут же слез с края стола Ходаков и принялся маячить из угла в угол.

Парфен выдал свою версию убийства Улыбки. По его раскладу получалось, что его просто наняли подшоферить, а стрелял Вадим.

— Что ты мне тут горбатого лепишь! — повысил на него голос Тарасов. — Самосвал тебя с пушкой видел!

Начав признаваться, Гришка опять остановился на своей версии и не хотел от нее отступать. Придуманный вариант развития событий казался ему наиболее выгодным. Парень понимал, что подчистую ему отмазаться не удастся, но, коли Свирид умер, грех этим не попытаться воспользоваться. Участие в первом преступлении он отрицал напрочь, утверждая, что женщина в темноте обозналась.

Но, на его удивление, Тарасов не сильно давил на него, вел себя вполне покладисто и даже разок одернул опера, когда Артем Михайлович заорал на подследственного. Допрос длился долго, и перед расставанием Тарасов опять намекнул Гришке:

— Пора бы тебе, парень, хорошенько подумать! Твое будущее — в твоих руках!

«Яснее некуда, — в мыслях усмехнулся молодой человек, — сдай товарищей — и получишь вместо пятнадцати трешку! Хотя трешкой-то я теперь вряд ли отделаюсь!»

Меж тем он пробурчал себе под нос что-то такое, что должно было означать согласие подумать, и, заложив руки за спину, сопровождаемый конвоиром, отбыл к своей камере.

— Еще немного, еще чуть-чуть! — улыбаясь, пропел Ходаков, заговорщически глядя на капитана.

— А, — небрежно махнул рукой тот, — это только начало!

Оба работника МУРа поняли друг друга без слов.

Когда дверь в камеру за Гришкой закрылась, молодой человек неожиданно почувствовал странную перемену в общей атмосфере. Нет, вонь от немытых мужских тел была по-прежнему. Нарушилось что-то другое в камере. Через некоторое время Парфен понял, в чем дело: за его отсутствие к ним подселили троих новых «жильцов» — мужчин в возрасте тридцати, может, тридцати с лишним лет.