Решив, что некоторые черты Орли ему нравятся — несмотря на его унижение или, возможно, как раз из-за него, — он записал эти черты на всех рогатых.

Эш усмехнулся от удовольствия, и его улыбка была так же ужасна, как его злоба.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь вы все — Орли. Тоже триумф своего рода. — Он дотронулся до каждого из них. — Никакое оружие смертных, будь оно из стали или бронзы, не коснется вас, дети мои. Вы — моя воля.

— Да, — разом ответили все шестеро.

— Это почти как разговаривать с одним человеком, — заметил он.

— Да, — хором сказали они.

Он не смог сдержать смешок.

— Я бог, — сказал он в восторге, — я могу созидать и могу разрушать.

Он коснулся еще дюжины жалких рабов и сделал их еще более жалкими. И куда более полезными. Все это требовало вложения силы, равно как и подчинение его армий, усиление множества щитов и поддержание уз, которые сковывали его морских «союзников». Благодаря узам воли, которые связывали его с последним боглином в воинстве, он чувствовал дальнейшие движения одайн. Примерно так же кошки ощущают края прохода своими усами.

И реакция Эша была такой же инстинктивной.

Когда далекая воля начала перехватывать его рабов, Эш выпрямился. Он отозвал свою волю из монстров Орли и пошел обратно по пляжу.

На лесной поляне в ста лигах к югу два рхука, пещерный тролль и сотня боглинов сменили хозяина. Это произошло мгновенно. Битва началась. Эш выругался. Вокруг умерли деревья.

Он принял свою истинную форму и прыгнул в воздух, чтобы лететь на юг. Еле вспомнив об этом, он приказал орде Орли следовать за ним. Лот выиграл этот раунд, он не мог одновременно отбивать колодец и сражаться с волей. А колодец был ему не так сильно нужен.

Союз с Лотом?

Главный враг — это воля.

По крайней мере, так он мог бы сказать Лоту.

На берегу Внутреннего моря собрались люди Анеаса. Два круглых галлейских корабля стояли, словно плавучие крепости, в двух бухтах, прикрывая возможную высадку на берег. Люди скрывались под паутиной защитных заклинаний, своих собственных и наложенных мастером Смитом.

Взошло солнце. Рассеялся туман над большим озером, и в сверкающей воде не видны были движения весел.

Анеас уснул и проснулся, пристыженный. Но ничего не случилось, так что он устроился поудобнее, поправил навес из рыжих листьев и прислушался.

Мастер Смит вышел из леса на галечный пляж, как будто Анеас даже не пытался прятаться.

— Анеас, — сказал он, — он ушел.

— Эш?

— Мы не должны произносить его имя. Тут много разных сложностей. Он сейчас полностью принадлежит другому миру, и в этом мире имя теперь будет привлекать его внимание. — Он посмотрел на воду. — У него сейчас есть и другие беды, кроме потери колодца, поэтому он отправился сражаться с одайн, которые пробуждаются по расписанию. Он не может тратить силы на меня.

Смит улыбался.

— И это хорошо? — спросил Анеас.

Смит кивнул.

— Орли идет на юг, навстречу великой битве. Я думал, ты захочешь это узнать.

— Ты предлагаешь мне пойти за ним?

— А ты не хочешь пойти?

Анеас прищурился. Другие вылезали из своих укрытий. Ричард Ланторн, который уже выздоровел, Смотрит на Облака, Нита Кван, Ирина, Гас-а-хо.

— Разве ты не видишь будущего? — спросил Анеас.

— Нет, — сказал мастер Смит. — Но я много знаю о прошлом.

— А Ирина утверждает, что ты все это спланировал.

— Ирина слишком уж в меня верит. Но то, что я сделал, уже сделано. Моя роль в основном закончена. Я планировал кое-что, это верно. Но лепили воск другие руки, и некоторые из них я даже не вижу.

— Какая ерунда, — сказала Ирина.

Нита Кван начал раскуривать маленькую каменную трубку.

— Спроси Амицию, если сможешь ее найти, — посоветовал мастер Смит. — В игру вступили силы, которые больше меня настолько же, насколько я больше вас.

— И поэтому ты бросаешь свои орудия? — уточнила Ирина.

Мастер Смит нахмурился.

— Я предпочитаю думать, что даю своим союзникам свободную волю. Позволяю им выполнить задачу, как они считают нужным.

— Ты поможешь нам в погоне за Орли? — спросил Анеас.

Нита Кван высек искру, поджег трут, глубоко затянулся, выдохнул дым, который окутал его голову капюшоном, и поочередно повернулся лицом на все четыре стороны света.

— О да, — ответил Смит. — Но, справедливости ради, я должен сказать вам, что Орли больше не Орли. Ваш враг, человек, который был Ота Кваном, мертв, и это куда ужаснее, чем любая ваша месть или приговор сэссагских старух. Он стал живым орудием нашего врага — таким, каким никогда не был Шип.

Анеас кивнул. Нита Кван передал ему трубку, и он тоже глубоко затянулся и повернулся лицом к солнцу, а затем на остальные три стороны.

— Мне никогда не велели наказывать брата, — сказал Нита Кван. — Матери говорили, что он накажет сам себя. Но я должен убить его, как убивают любимую собаку, у которой вдруг пошла пена изо рта. — Он коснулся кинжала с синей каменной рукоятью.

— В людях много мудрости, — сказал мастер Смит. — Но, к несчастью, в этой войне я обнаружил, чем мы, драконы, схожи с вами. Мы видим в вас таких же, как мы… так вы относитесь к своим собакам. — Он затянулся и пожал плечами. — Я передумал. Когда я немного окрепну, я пойду с вами на войну. Если это последний бой, я ничем не рискую. Я не смогу пережить поражение. Даже здесь. А вы хорошие товарищи. Но мне кажется, что минует несколько эпох, прежде чем я смогу летать или вернуть себе тело. Или работать с силой поодаль от источника. Но я все-таки стал человеком настолько, что не смогу ждать здесь, гадая, кто же победит.

Каждому пехотинцу в строю требуется примерно один шаг, или три имперских фута, как вдоль строя, так и вглубь него. Всадник занимает почти два шага в ширину и почти четыре шага в глубину, потому что лошади очень велики. Таким образом, пятьдесят тысяч человек, выстроенные в одну шеренгу, в пешем строю растягиваются на пятьдесят тысяч шагов, или почти двадцать пять миль. Даже выстроившись шеренгой по четыре, они заняли бы почти шесть миль. А с конницей строй тянулся бы почти на десять миль.

Даже при самом глубоком построении крайние солдаты никогда не увидят друг друга. Чтобы занять свои места, им потребуется несколько часов.

Когда Габриэль, одетый в тщательно вычищенные и отремонтированные доспехи из позолоченной стали, в позолоченную кольчугу и красный плащ, выехал верхом на Ателии, большинство его офицеров бодрствовали уже десять часов, разводя людей, а иногда и не людей, по рядам, проверяя подпруги, отвечая на глупые предложения, напоминая, уговаривая, а иногда и угрожая. Пятьдесят тысяч людей и монстров императорской армии недавно были пятью армиями и вовсе не армией. Галлейские войска дю Корса говорили на одном языке с недавно восстановленной армией Арле и взаимно недолюбливали друг друга, этруски тоже кое-что могли бы порассказать о своих собратьях, и почти все не доверяли пугалам, бывшим рабам одайн, и побаивались их. Примерно так же не доверяли и великолепной кавалерии султана.

Причин для злобы, пренебрежения, мелкой зависти и тихих оскорблений было множество. Среди армии заметно выделялось бывшее войско наемников: профессионалы, принадлежавшие к разным народам, в том числе не человеческим, они привыкли сражаться плечом к плечу и побеждать. Офицеры войска стали клеем, который объединил альянс, но все же попытки устроить общий смотр чуть не убили их.

Сэр Тобиас сидел верхом, держа в руках императорское знамя: золотой двуглавый орел на поле багряного шелка. Рядом с ним стоял сэр Фрэнсис Эткорт с тремя lacs d’amour малого отряда. Тоби увидел, как сэр Майкл коротко переговорил с герцогиней Вениканской и сел в седло, увидел сэра Милуса, командовавшего войском. Госпожа Элисон где-то далеко справа разбиралась с этрусской армией.

Сэр Томас, с ног до головы закованный в черное с золотом, уже восседал на своем гигантском жеребце. Он командовал теми же войсками, которые вел на восток: вардариотами, нордиканцами, малым отрядом императора и гильдией оружейников. Под знаменем с умбротом, которое перестало быть шуткой, шли императорская гвардия и схоларии Комнина — почти две тысячи конных воинов, элита армии.