— Ты дурак, и «моя» женщ-щ-щина с-с-сожрет тебя. Я ос-с-ставлю тебя ис-с-скать с-с-смерти с-с-самос-с-стоятельно.

Он уехал под насмешки ирков, которые ощущал как удары плети. Атака Тапио дала арьергарду час. Когда орда Эша окончательно пришла в движение, склон внизу был защищен, центр удерживали Стражи Моган, и медведи клана Длинной Плотины стояли с ней. Морейские горцы соорудили прямо над ними небольшой редут из срубленных деревьев, а альбанское ополчение рубило деревья, чтобы устроить засеку для защиты медведей. Рыцари-ирки поднялись повыше, в резерв.

Очень маленький ручей пересекал западный склон горы, которую пришедшие из-за Стены называли Лумсак, и впадал в раздувшийся Кохоктон. Не успел первый боглин подойти к ручью, как магистр Никос произнес одно-единственное слово: fotia. Его заклинание было идеальным, и дождь ему не помешал. Все до единого деревья, протянувшиеся почти на сотню шагов на запад, вспыхнули. Восточный ветер погнал пламя на запад.

— Он грядет, — нараспев произнес Никос.

На западе Эш поднялся в воздух. Люди без всяких герметических способностей ощущали его присутствие — оно было гнетущим, как трупная вонь. Его еще не заметили среди облаков, а он уже полностью потушил пожар — в точности чтобы не дать пламени прервать его нападение, но не раньше, чем огонь и герметическая сила расчистили область в двести шагов длиной.

Золотые шары силы поднялись над горой.

На востоке Гэвин, Тамсин и сэр Грегарио скакали взад и вперед, промокшие до нитки, заставляя людей, ирков, мокрых золотых медведей и измученных возчиков переходить реку. Когда последняя телега подъехала к южному берегу, Гэвин приказал собирать баллисты и помахал сэру Грегарио.

— Всю конницу, — велел он, — выстроить у воды.

Грегарио коснулся стальным кулаком забрала.

— Да, господин граф.

Беды Эша все множились. Все его злило, и он счастлив был наконец увидеть врага под своими крылами. Но постоянные бои, собравшие отступающих врагов перед ним, также научили его уважать их магистров. Как только золотые шары возникли в реальности, Эш крутанулся в воздухе и принялся обдумывать свои действия.

Как всегда, речь шла о том, чтобы уравновесить потоки силы. Далеко на востоке его твари уничтожили человеческий флот в Гавре, однако шпионы сообщили ему, что в море собирается все больше и больше огромных деревянных круглых кораблей. Эш не мог бросить своих змеев, особенно если учесть, что, когда древние твари несли потери, выжившие теряли всякое желание рисковать. Эш пожалел, что не заключил союз с глубинным кракеном, который, кажется, объединил свои усилия с Лотом. Полное уничтожение одного из тех, с кем он делил Древнюю землю, вызывало смешанные чувства. Бунтовщик был мертв, но люди, эти выскочки, проявили неожиданную силу, и он пообещал своим родичам из-за преграды истребить всех людей. И еще тревожило то, что смерть Лота не разрушила союз людей и Диких. Эш, который редко сомневался, задавался вопросом, мертв ли Лот на самом деле. Его противник был коварен, а некоторые из его заклятий, казалось, все еще действовали.

А еще Эш уже не понимал, так ли мудро было оставлять Мортирмира и человеческих магов в Древней земле. А воля набирала силу.

Вокруг царил хаос, вокруг царила война. Это было похоже на те времена, когда открывались другие врата. Эш, как великий хищник, скупо расходовал свои силы, скрежетал зубами, осознавая себя стреноженным богом, рисковал как можно меньше и ждал своего часа. Время безудержного отчаяния еще не пришло. Нужно было использовать цифры и силу — и одержать победу.

Загрохотали заклинания и контрзаклинания: свет и тьма, молния и щит, кипящая вода, трещины в дереве и металле, титаническая борьба с ветром, которая, к ужасу Эша, закончилась ничьей. Дюжина маленьких вихрей носилась над полем боя.

Если искать аллегорию, то битва между Эшем и Никосом походила на встречу быка и осы. Эш был неизмеримо могущественнее, но сосредоточение воли грамматика и его лингвистические заклинательные структуры были настолько точнее, что, пока спор шел о структурах, Эш боялся магистра Никоса.

В реальности небо пульсировало, ярко вспыхивало и снова пульсировало. Даже в аду гибнущей Н’Гары потоки сил не были такими плотными. Мерцали щиты, играли цвета, взрывы сотрясали землю и поднимали в воздух почву и деревья, пламя лилось на поле боя, давление постоянно менялось, отчего у всех закладывало уши.

Но щиты держались.

Впервые за девять схваток боглины замерли на краю выжженной земли и не двинулись дальше. Эшу пришлось задействовать силу и понукать их. Боглинов было слишком много, и в пылу битвы даже огромный разобщенный разум Эша не мог уследить за ними. Он безудержно расходовал волю, и за это приходилось платить.

А потом боглины погибли. Но на этот раз Эш решил использовать смекалку, а не грубую силу. Пока боглины умирали, он послал ирков, Стражей и троллей на восток, целый клан кветнетогов переплыл Кохоктон и двинулся на запад по южному берегу, чтобы перекрыть брод. Жуткая кавалерия, состоявшая из Стражей верхом на хейстенохах, повернула на север, пересекла беззащитный бобровый луг и напала с фланга на горные укрепления.

Иркские рыцари встретили их и остановили высоко на склоне холма, среди ледниковых валунов. Сэр Идрик был ранен, и Тапио принял на себя командование, приказав сэру Слироту и сэру Риниру взять в клещи обезумевших от боли троллей. Повстанцы, ожидавшие в засаде именно такого случая, выстрелили в хейстенохов сбоку и выскочили добить их. Это спасло фланг, но отвлекло Тапио.

Сэр Гэвин в долине Кохоктона уже знал о приближающейся катастрофе и велел рыцарям сэра Грегарио на южном берегу спешиться. Он просто хотел иметь под рукой резерв, но тут внизу по течению появился первый каменный тролль.

Гэвин осознал все сразу. Ему не надо было смотреть дальше, чтобы понять, что Грегарио сражается за жизнь против орды Стражей и что троллей отправили, чтобы отрезать его арьергард от брода.

— Тамсин! — взревел он. У него не было времени ждать ее. А еще у него не было резерва, кроме ближнего отряда рыцарей, которых он сразу повел на троллей. Сколько бы камней ни валялось вокруг брода, он взял у оруженосца копье — и ударил им в лицо огромного пещерного тролля. Тварь рухнула, а копье разлетелось в щепки.

Троллей было больше, чем рыцарей, брод не годился для лошадей, хотя и для троллей тоже не годился. Люди и лошади падали в воду, твари тоже падали, скользя каменными ногами по мокрым камням. Атака рыцарей захлебнулась, и с каждым ударом сердца Гэвина падала еще одна лошадь.

К востоку от брода Экреч вдохнул запах ветра и понял, что враг близко. Тысяча закаленных боглинов двинулась в атаку. Да, они устали, но они оставались боглинами-копейщиками — и членами союза. Десять дней они смотрели на гибель своих сородичей, но это не изменило их мнения. Даже самый простой и глупый боглин ощущал зло врага, почуяв его запах.

Экреч, по своему обыкновению, выстроил своих воинов очень близко друг к другу: чтобы защищать их своим колдовством и чтобы создать стену копий, делающую боглинов намного опаснее для людей и тварей.

— Вперед, — выдохнул он.

Но у Экреча был и другой инструмент, другое оружие, слабое и незаметное. Из-за рудиментарных надкрыльев пополз запах истинного братства, благородных намерений, защищенных гнезд и превращения истины в ложь.

Этот запах назывался «справедливость».

Повстанцы Билла Редмида не могли одновременно удерживать фронт и фланг, их атака спасла ирков, но оставила без подмоги альбанское ополчение.

Вражеские боглины хлынули вперед, а с ними — ирки, Стражи и многие тысячи бесят. Союзники стреляли и стреляли, у егерей кончились стрелы, и они пустили в ход мечи и щиты, а затем, шаг за шагом, начали отступать вверх по склону, теряя людей, которых враги немедленно разрывали на части и пожирали.

Морейские горцы забросали орду камнями, а затем напали на Стражей с топорами, расчищая склон перед кланом Моган и давая ей возможность вздохнуть. Моган посмотрела налево и направо с огромного камня и приказала отступить. Медведи Длинной Плотины, оставшись без врагов, повернули налево и врезались в зубастых бесов, уничтожавших ополчение. На мгновение рубеж был спасен.