— Или, может быть, этот ублюдок просто любил подраться, — предположил Том Лаклан. — Клянусь сиськами Тары, друзья! Если понадобится, мы сможем удерживать все врата.

— Тогда от нашей цивилизации ничего не останется, — возразила Бланш, — ни искусства, ни песни, ни танца. Только война.

— Давайте по одной проблеме за раз, пожалуйста, — попросил Габриэль.

Мортирмир сложил пальцы домиком, посмотрел поверх них и кивнул.

— Сэр Роберт, это были те самые существа, с которыми вы сражались в Этруссии?

— Те же, — подтвердил Длинная Лапища.

— Ясно. Это были союзники восставших и воины Тени.

— А теперь у нас есть врата в одну из их сфер, — сказал Длинная Лапища. — Ну, как я понимаю, капитан.

— Слишком сложно. — Габриэль покачал головой. — Наша цель осталась прежней. Эти двое врат должны располагаться довольно близко.

— Да, — кивнул Майкл, — они готовы. Прости, Габриэль. Я приказал выступать и изменил порядок марша, и это единственная причина, по которой мы все еще сидим здесь. Ты сказал, что сделаешь это у последних врат. Малый отряд вымотан, галлейцы и пугала тоже.

— Молодец. А наемники?

— Впереди, с Милусом, Изюминкой и этрусками. — Майкл кривовато улыбнулся.

— Саламандры только что открыли свои врата? — спросил Габриэль.

— Они сдались. Они… ну, они в шоке и ужасе. Гонец говорит, что у них нет короля, а есть совет, состоящий из трехсот главный тварей всего… империума. И мы, кажется, захватили его целиком.

— Всегда найдется кто-нибудь пострашнее. — Габриэль сел прямее. — Расскажите про рабов-ирков.

— Ты сражался без меня, — сказала Изюминка, — и посмотри, что получилось.

Между огромными горами лежала долина. Горы, покрытые снегом, исчезали в серых облаках, и высоко над облаками тянулись дороги, стояли заснеженные дома, и закутанные в меха ирки отступали на обочину. Стоило рыцарю посмотреть на них, и они опускали глаза, как застенчивые девицы или… рабы.

Ирки, пришедшие с наемниками, боялись и тревожились. Такое малодушие пугало их само по себе, и они злились потому, что ни один из местных ирков не ответил им на их языке, который для людей звучал как песня. Тангваэри был практически неизвестен среди людей.

Ни один из рабов не знал на нем ни слова. Ну, или не говорил.

Вокруг было множество ирков, но очень мало саламандр: те восседали в занавешенных паланкинах, отапливаемых жаровнями с углем. Каждый паланкин несли двадцать ирков. Но около полудня, когда они миновали две огромные пирамиды из камней в центре долины — возможно, древний пограничный знак или гробницу, — дюжина молодых ирков принесла на плечах древнюю старуху. Она не сказала Эларану ни слова, но плакала, когда он говорил с ней, плакала и хватала его за руки. Он спрыгнул рядом с ней в снег, пока армия шла мимо, и спел ей короткую песню, которая показалась Изюминке очень грустной. Сэр Визирт, еще один ирк, не смог удержаться от слез.

— Что он поет? — Габриэль внимательно смотрел.

— Жила-была великая королева, и она совершила зло, и ей запретили возвращаться домой. Она скорбит и не понимает, действительно ли только собственная порочность мешает ей вернуться. — Визирт пожал плечами. — Когда я пытаюсь рассказать, человек, это ни на что не похоже. Но на нашем языке это песня изгнания.

Старуха безудержно рыдала, мучительно всхлипывая.

— Спроси у нее, сколько ей лет, — сказал Мортирмир.

— А ты снова похож на себя, — заметил Габриэль.

На мгновение их взгляды встретились.

— Правда, это ужасно? Насколько же быстро исчезает осознание ошибки.

— Ну уж нет, — рассмеялась Бланш, — если бы оно не исчезало, мы бы ничего никогда не делали.

— И то правда, — улыбнулся ей Мортирмир.

— Особенно в случае деторождения, — пробормотала Кайтлин.

Изюминка наклонилась вперед и положила руку на плечо сэра Визирта, и он улыбнулся ей сквозь слезы, а потом заговорил тихим голосом, и старуха ответила. Гонец перевела, потому что разговор шел на языке, которого никто не знал.

— Девятьсот лет, — сказала она императору. — Насколько она помнит.

— Она родилась здесь? — мягко спросил Габриэль, и его слова по цепочке перевели дальше.

— Ее родителей привезли сюда. — Девушка нахмурилась. — Они из… дома?

Морган посмотрел на Габриэля, потом на жену и пожал плечами.

— Мы не знаем, — ответил он за всех.

— Мы ничего не знаем, — сказал Габриэль. — Пойдемте дальше.

— У меня такое ощущение, что я должен спилить рождественскую елку, — сказал Типпит.

— Просто у тебя вместо головы дерево, — пробормотал Смок.

— Нет, — сказал Безголовый. Они сидели у небольшого костерка. Они вызвались наблюдать за следующими вратами, пока армия ела горячее и шла по снегу. — Мы видели гребаных ползунов и дрались с саламандрами. А это просто снег.

— Пока это просто какой-то ад для избранных, — буркнул Криворукий.

— Да ты не парься, друг, — улыбнулся Смок. — Будет хуже, а потом станет лучше.

— Попомните мои слова, — сказали все хором.

Изюминка взяла на себя командование зеленым отрядом, дав Длинной Лапище возможность поспать. Она стояла и ждала. Из узких ноздрей ее огромного коня валил пар, больше похожий на дым.

Габриэль смотрел на золотую пластину на пьедестале. На самом деле это было не золото, а золотой камень или стекло — очень твердое и очень красивое в своей простоте.

— У него пять положений, — сказал Габриэль низким голосом. — Аль-Рашиди говорил про четыре.

Изюминка вздрогнула.

Больше всего смущало то, что табличка была разбита. Ее как будто ударили молотком, и одна из точек назначения — иногда их украшали кабошонами драгоценных камней — почернела. Камень оторвали. Габриэль повернулся и посмотрел вглубь пещеры. Очередная обширная пещера быстро заполнялась готовыми к бою войсками. Наемники уже выстроились у врат. Но врата были темны, и свет из них шел совсем слабый.

— Приведите ко мне переводчиков и одного из квазитов, — сказал Габриэль. Он очень устал, усталость притаилась за глазами, в плечах, в бедрах. К тому же начинал воплощаться его худший кошмар: карта врат, составленная Аль-Рашиди, могла оказаться неточной.

Появилась гонец, которую Бланш уговорила раскрыть свое имя — Мария, Браун, Лукка и три саламандры ростом с Брауна.

Мария опустилась на колено, и Габриэль немедленно обнажил меч.

— Не вставай, — велел он. Она ничего не успела сказать, а он уже посвятил ее в рыцари. Изюминка преподнесла ей пару шпор.

— Долг посыльного — говорить правду и не думать о себе, — сказала она, высоко подняв голову. — Меня учили стремиться к тому, чтобы никто и не вспомнил о моем существовании.

— Значит, ты потерпела неудачу. Я знаю, что ты Мария Дариуш Фракейская, я знаю, какие оценки ты получала в академии по языкам. И я знаю, что ты невероятно смелая. — Он улыбнулся. — В той войне, в которой мы сражаемся, нельзя победить с помощью оружия, но можно победить с помощью знания. Если кто-нибудь когда-нибудь станет писать историю этой войны, почтенному историку придется сказать, что Е тридцать четыре спас для нас Арле. Обычная почтовая птица, чьей храбрости и искусства хватило, чтобы пройти сквозь Тьму, когда мы ничего о ней не знали. Это дает мне надежду. И ты тоже.

Другие рыцари надели на нее пояс и воротник, ее буквально увешали золотом, и трое высоких квазитов ничего не понимали. Тот, что стоял посередине, в нефритовом нагруднике, поклонился и осторожно заговорил на языке кветнетогов, языке Моган и многих других Диких.

— Он спрашивает, сделали ли меня королем. Он понимает, что людям нравится быть королями, даже если они рабы по природе своей. — Она нерешительно улыбнулась. — Он не пытается меня оскорбить… говорит не в той модальности и голову наклоняет вежливо. Он никогда не общался с людьми, если не считать… вьючных животных.

— Очень интересно, — сказала Танкреда.

— Позже ты сможешь объяснить ему, что такое рыцарство. Прямо сейчас, пожалуйста, скажи, что тебя наградили за мужество, ум и успехи в науках.