— Ты с этой дешевкой, которая заманила меня сюда, просто для того, чтобы ее парень мог надрать мне задницу? — проревел он, когда его руки метнулись в сторону аллеи, указывая на прачечную и паб.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — ответила я, ехидно ухмыляясь.

— К черту это дерьмо. Я покончил со шлюхами, которые отдаются в переулках, мерзкие куски дерьма. Каждая из вас. — Он сплюнул, прежде чем отвернулся и захромал своей дорогой вниз по аллее.

Кого, на хрен, этот придурок назвал мерзкими?

Обоссаные штаны, налитые кровью красные глаза, спутанные волосы после драки с Шейном, до того как он завалился без сознания. Если называться по принципу «я-такой-как-я-выгляжу», то, мать твою, он был крысой, дешевый подонок, который готов был изнасиловать девушку просто потому, что чувствовал, будто имел на это право. И не важно, что она продавала свою киску за деньги, он хотел изнасиловать ее, потому что мог.

Открылась скрипящая дверь паба и оттуда раздался рев более пьяных завсегдатаев кабаков, который поплыл и застучал в ночном воздухе, нарушая момент, который я планировала использовать, чтобы сделать глубокий вдох. Шейн вышел обратно в одиночестве, опустив голову, он смотрел, куда идет, пока не посмотрел в ту сторону, где оставил напавшего на Кристал и замер. Наши глаза встретились, и холод сковал мои легкие.

— Добрый вечер, мэм. Направляетесь в паб? Зайти туда хорошая идея, оставаться здесь в одиночку не безопасно.

Слова застряли в горле и единственное, что я смогла сделать, — это кивнуть.

Он кивнул в ответ и прошел мимо, не разглядывая мое тело. Он смотрел в мои глаза достаточно долго, чтобы сказать, что не причинит вреда, достаточно долго для того, чтобы сказать мне, что не заинтересован в том, что я продавала. Он сделал пару огромных шагов обратно на другую сторону переулка и вошел в прачечную.

Мое сердце бешено колотилось, словно было готово выпрыгнуть через горло вместе с гордостью. Я хотела сказать ему, что знала, кто он. Что встретилась с ним в тени аллеи около пятнадцати минут назад, когда он спасал Кристал. У него просто не было возможности официально познакомиться со мной. Было странно, что я знала его имя. На самом деле, я знала о нем достаточно, чтобы чувствовать себя безопасно и комфортно рядом с ним, в то время как он знал обо мне только то, что я была одинокой женщиной в темном переулке. Я наблюдала, как дверь прачечной захлопнулась за ним. Он ушел, а я была вещью, оставленной в темном сомнительном переулке между прачечной «Остановись и постирай» и пабом «Железный Боров».

Я никогда не просыпалась раньше полудня. Может быть изредка, когда мне нужно было встретиться с врачом или оплатить счет за электричество, прежде чем его отключат, но большая часть моей жизни начиналась не ранее четверти первого. Мои внутренние часы совсем сошли с ума, они с подросткового возраста вели себя подобным образом. Ночи превратились из пугающих в нечто, приносящее выгоду.

Я покинула дом в незрелом возрасте: в шестнадцать лет. Решила, что спать на диванах друзей или холодных пустых тротуарах под облезлыми кусками картонных коробок, чтобы согреться, было лучше, чем иметь дело с пьяным дебошем родителей. Мама была беспощадной, когда напивалась, и, к моему сожалению, она чаще была пьяна, чем трезва. Пара глотков из полупустой бутылки виски — и через несколько минут она набиралась сил, чтобы беспощадно выбивать из меня все прегрешения. Когда мне надоело быть грушей для битья, которой я стала для матери, то решила, что должна уйти, что мне необходимо выбраться.

Я не торговала телом до семнадцати. Тогда меня только выгнали из дома подруги Джен. Думаю, красть заначку ее родителей было не очень хорошей идеей. Черт, я просто хотела накуриться и притвориться кем-то другим; что моя жизнь значила больше, чем еще один лишний рот, который нужно кормить. Все полетело к чертям; Джен пыталась взять вину на себя, но я не могла позволить ей так поступить ради меня. Я схватила рюкзак и все, что у меня было, и ушла. Этой ночью я первый раз продала себя за фастфуд и двадцать баксов.

Я наблюдала, как светловолосый парень постарше паркуется позади «Чик-Н-Флипс». Он вылез из одного из этих старых «Мустангов» красного цвета, с большими дверьми и брезентовым верхом. Казалось, он нервничал, но был почти спокойным, когда приблизился ко мне.

— Ты кого-то ждешь? — спросил он, его голубые глаза, как и улыбка, сияли.

— Вообще-то, да. Они должны прийти с минуты на минуту, — ответила я, стоя на обочине и раскачиваясь на пятках.

Я наблюдала, как он оценивал меня; он мог подумать, что я под кайфом и решил воспользоваться возможностью разговорить меня.

— Окей, просто, кажется, что ты голодна.

Наши взгляды на мгновение встретились, прежде чем я ответила ему.

— Да, я голодна. Почти ничего не ела сегодня. — Я чувствовала холод, подкравшийся к моему позвоночнику.

— Что ж, почему бы мне не накормить тебя?

Хоть я и умирала с голоду, и мои кишки свело судорогой, я ответила ему, надеясь, что это уменьшит его интерес к моей персоне:

— Нет, все хорошо, я недавно съела банан, и мои друзья должны появиться с минуты на минуту.

— Никто не проживет на одном банане. Как насчет того, чтобы я купил тебе чего-нибудь поесть?

«Ты такая идеальная, моя маленькая радость. Сейчас мы позаботимся о моей болезни…»

— Спасибо, мистер, но я не смогу вернуть вам деньги.

Он скользнул пальцем по моему подбородку и приподнял мое лицо, чтобы я посмотрела в его изголодавшиеся глаза.

— Не волнуйся об этом, мы что-нибудь придумаем. Люди часто обмениваются различными услугами. Используй то, что имеешь, чтобы получить то, что тебе необходимо. — Его слова задержались в моей голове дольше, чем любой другой разговор, что у меня был за сегодняшний день. Внезапно я осознала, что мне нужно делать. Может, если бы я не была так голодна, смогла бы уйти прочь. Если бы у меня было хоть какое-то подобие работы, но я была семнадцатилетней и бездомной, без опыта работы, и мне было некуда идти. Я понимала, что он подразумевал, была голодна, и на тот момент у меня просто не было другого выбора.

Я последовала за ним в мужской туалет «Чик-Н-Флипс». Мы зашли в кабинку, он спустил штаны, а я сделала свой первый минет. Когда мы закончили, парень купил мне куриный сэндвич, картофель фри и клубничный молочный коктейль. Прежде чем уйти, он дал мне двадцать баксов, завел машину и уехал. Тошнота в моем животе никогда не пройдет, но я была сыта, и у меня было немного денег в кармане.

Он был моим первым клиентом, моим первым заплатившим клиентом. И, три года спустя, все еще оставался одним из самых надежных. Но теперь вместо тесной кабинки туалета «Чик-Н-Флипс» мы встречались за зданием суда на Главной улице, и я трахала его за шестьдесят баксов на пассажирском сидении того самого старого «Мустанга».

Каждая проститутка, которая находилась там, должна была делать свою работу. Не зависимо от моего прошлого, настоящего или будущего, я делала то, что могла, дабы эта работа стала терпимой. Будь то три шота текилы, которые я опрокидывала, прежде чем идти работать, или курение косячка, чтобы успокоить боль в желудке, но я делала все, чтобы пережить эту ночь. Клиенты не были моей самой большой головной болью. Я, конечно, не работала с теми, кто вел себя грубо или распускал руки. Моей главной проблемой были другие проститутки, которые трахались на моих шести квадратах тротуара, а он назывался моим уголком. Это правда: я заявила права на эти восемнадцать футов земли, на которых всегда было оживленное движение. Я не собираюсь вдаваться в детальные подробности того, как я получила этот тротуар. Позвольте сказать только то, что он был подарен одним из моих «снятых» папиков. Но, ни одной из них не приходилось когда-либо крутить своей задницей за углом или беспокоиться о каком-то Джоне, который был с ней слишком груб, или даже о том, как она собиралась прокормить двух детей, которых она зачала от двух разных половых партнеров, когда лопнул презерватив. Они пробивали свой путь в бордель. Это то, чего они хотели. Некоторые девочки стремились попасть в публичный дом или быть под покровительством у сутенеров и заниматься эскортом. Я наезжала, угрожала, даже забирала силой, но всегда находила способ вернуть обратно мои шесть квадратов территории, прежде чем какая-то другая проститутка попытается предъявить на нее свои права. Видите ли, Сибил и я были известны как перебежчицы, или внесистемные шлюхи без сутенера. Я не собиралась когда-либо отдавать свои деньги какому-то чертовому ублюдку, который на самом деле никогда бы не защищал меня. Позволяя тем девушкам, которые хотели такой жизни, жить ею. Продавать свое тело было не тем, чем я хотела заниматься всегда.