На печку я поставил туристическую плитку с газовым баллончиком, а на неё — цилиндрический алюминиевый котелочек. Хоть чаю попьём. Андрей сходил на улицу — видимо, удовлетворил, наконец, физиологическую надобность, а потом уселся мрачно у грязного окна. Ставни мы раскрыли, так что теперь можно было без помех смотреть в заросшее травой никуда. Я выставил перед ним железную кружку с чаем, он кивнул и продолжал сидеть дальше.

— Интересно, — сказал он, наконец, — а выехать на Дорогу она тоже может сама?

Я понял, о чём он, но ничего не ответил. Может — сможет, может — нет. Это же не с реперами работать и не с кросс-локусами, тут дело другое. В пустотном костюме она на Дорогу выходила, я знаю, а оборудование машины из той же песочницы. Так что я бы поставил на то, что сможет. Но это не точно.

— Ты понимаешь, что мы с тобой становимся не нужны?

Я снова промолчал. Кобыле, как говорится, легче. Если бы не военное положение Коммуны, я бы её и сам вежливо послал. Мне карьера личного Ольгиного оператора нафиг не сдалась. Обойдусь со всем нашим удовольствием. А если у Андрея другие жизненные приоритеты — так и хрен бы с ним. Мне его ничуть не жалко.

Андрей, видимо, почувствовал мое отношение к вопросу, потому что развернулся ко мне лицом и внезапно сказал:

— Вот все думают, что мы любовники и вообще пара. Но это не так!

— Да пофиг мне, — ответил я почти искренне.

— Врёшь, не пофиг. У меня жена и ребёнок в Альтерионе, я не могу их вытащить…

— Ты говорил. А они хотят, чтобы ты их вытащил?

— Всё сложно, — признал Андрей. — Там умеют мозги промывать так, что… Эх… Она считает, что я мудак.

— А это не так? — не сдержался я.

— Ну… Как посмотреть. В каждый конкретный момент я не желал никому зла. Ну, вот так, глобально. Просто так вышло.

— Угу, «так вышло», ну-ну…

— Послушай, я не очень хороший человек, — горячо заговорил он. — Я много накосячил и врагов у меня до черта. Но я не злодей, понимаешь? Ну, не такой злодей, как альтери ей напели! Я её никогда не обижал! Да я за неё…

— Да пофиг мне, — перебил я его. — Жрать хочешь? Могу лапши заварить, пока вода горячая.

— Да ну тебя… — махнул он рукой и снова отвернулся к окну.

Вскоре стемнело. И мы, как и было велено, по окрестностям не шлялись, а завалились спать, заперев дверь на засов и бросив спальники на панцирные сетки кроватей. Под утро проснулись от звука мотора. В окна ударили лучи фар — вернулся наш УАЗик.

— Дрыхнете? — строго спросила Ольга. — Хватит, скоро рассветёт. Тёма, свари кофе, у тебя хорошо получается. Позавтракаем и поедем.

— Куда?

— Я покажу.

Я зажёг плитку, поставил на неё котелок. Андрей достал пайки и печенье. Удивил Борух — он сидел с таким видом, как будто говна наелся, и поглядывал на Ольгу неодобрительно. Не знаю, где они были и чего видели, но майору это категорически не понравилось.

За руль на этот раз посадили Андрея. Он, к моей лёгкой досаде, справлялся с коробкой передач гораздо ловчее меня и вообще рулил лучше. Впрочем, у меня давно не было практики, а последней моей машиной была старая «Делика». Зато можно по сторонам оглядеться. Срез выглядел безлюдным, но очевидно таковым не являлся — грунтовые дороги, если по ним никто не ездит, долго не живут. А мы катились по заросшей, но отчётливой колее среди нераспаханной степи. Пару раз в пределах видимости оказывались брошенные деревни, какие-то сельскохозяйственные строения, накренившиеся столбы с провисшими проводами и другие признаки того, что срез был индустриальным и не так давно — обитаемым. Навскидку я бы сказал, что деревни опустели десяток-другой лет назад, не больше. Интересно, что здесь произошло? Спрашивать у Ольги не хотелось — она сидела впереди и выглядела очень холодно и отстранённо. Борух имел кислый вид и поглядывал то на неё, то на меня, но ничего не говорил. Хотя было видно, что ему хочется.

Ехали довольно долго, и финишировали на большой вытоптанной площадке, окружённой высоким забором из стальной сетки с колючей проволокой вверху. В середине стоял большой квадратный навес из досок, под которым торчал из земли камень репера. Вокруг импровизированной площади раскорячились построенные вкривь и вкось сараи, поилки, прилавки и большие загоны. Похоже на рынок для скота. Сейчас он пустовал, но было видно, что место посещаемое — земля хранила отпечатки больших зубастых колес и множества ног, среди которых преобладали босые.

— Иди к реперу, — сердито, сквозь поджатые губы, сказала мне Ольга.

Я подошёл. Мне не нравилось это место. Тут плохо пахло — нечищеным сортиром и какой-то тухлятиной — и вообще было нехорошо. Борух стоял мрачный и надутый, Андрей оглядывался по сторонам и качал головой.

— Сними координаты репера, посмотри сетку резонансов, построй маршрут сюда от Коммуны, и посмотри, куда можно уйти отсюда…

— Мы пойдём обратно резонансом? — спросил я.

— Делай, что сказано! — вызверилась на меня вдруг Ольга.

Ничего себе! В первый раз вижу её в таком расстройстве. Обычно она себя гораздо лучше контролирует…

Снял координаты, прикинул топологию, соотнёс с нашими картами. Получалось, что добраться сюда можно, хотя и кружным путём. Отсюда же есть хорошо нахоженная цепочка резонансов… «Нахоженная» — значит, ей часто пользуются. Это сложно объяснить, но операторы чувствуют как бы большую готовность реперов к определённым резонансам. Привычку такую, как бы… Так вот, — сюда ходили часто и по одному маршруту. Бойкое местечко, несмотря на всю свою неприглядность.

Рассказал, показал, даже нарисовал на листочке. Ольга выдернула его у меня из рук, долго изучала, листала свою записную книжку, что-то с чем-то сравнивала, хмурилась, кусала губы…

— Садитесь в машину, — наконец сказала она зло. — Мы возвращаемся в Коммуну.

Вечером впервые видел пьяного Боруха. Майор сидел на лавочке, был глубоко нетрезв и очень мрачен.

— Хочешь? — он протянул мне фляжку. — Мужик один делает дивную самогоночку чисто для своих. Никакого похмелья, проверено.

— Ага, — сказал я, подумав, что, кажется, знаю того мужика. Вряд ли есть ещё один самогонщик — алкоголь в Коммуне ограничивался домашним вином и лёгким горьковатым пивом. Пить крепкое не принято. А «не принято» тут имеет силу закона…

Отхлебнул из фляжечки, в голове с устатку сразу зашумело. Самогон вкусный, но крепкий.

— Что случилось-то, Борь?

— Знаешь, впервые засомневался, на той ли я стороне. Подрастерял моральные ориентиры…

— Чего это вдруг? — поразился я.

— Да так, не бери в голову. Никто не идеален, и нигде не идеально. Просто лучше не знать, как оно всё на самом деле и зачем. Держаться подальше от тех, кто выбирает из плохих решений самое выгодное.

— А ты?

— А я не удержался. Теперь по уши во всём этом и назад сдавать поздно…

— Как жена, как ребенок?

— Нормально. Хоть они радуют… Эх…

— Держись, не раскисай, — сам себе не верю, что говорю это нашему стальному майору. — Я думаю, что скоро весь этот замес закончится. Сам знаешь — военная ситуация патовая, самое время начать уже переговоры…

— Да-да… — пьяно покачал головой Борух и чуть не сверзился с лавки. — Это ты, конечно, прав. Самое время. В том-то всё и дело…

— Ничего себе тут перепахало! — глухо из-за шлема сказал Мигель.

Стена с дверью была в точности, как на отснятой автоматической кинокамерой плёнке, но и только. Левую стену чем-то проломило, вывернув в помещение букет ржавой арматуры с кусками бетона на ней. Мигель, который кроме индивидуального дозиметра тащил с собой ещё и военный измеритель, сунул в разлом палку с блоком детектирования и сразу отскочил в сторону — стрелка висящего на ремне прибора метнулась до упора вправо.

— Да что у них там такое? Атомная бомба?

— А это что? — спросила Анна.

У задней стены торчал из бетонного пола цилиндр блестящего жирным графитовым блеском чёрного камня. Вокруг него, на грубо скрученной болтами железной раме, висели какие-то приборы в серых железных кожухах, соединённые бронированными кабелями.