Вчетвером покатили ловушку, разматывая трос и электрический кабель, вверх по наклонному коридору. В качестве приманки использовали обычный электрический калорифер. Подключили его и отошли назад, оставив клетку на входе склада, где на полу валялись разбросанные заиндевелые бочки с отработанным ядерным топливом.

— Давайте подальше отойдём, — забеспокоилась Анна. — Тут фонит сильно.

Отошли вглубь коридора, насколько позволила выдёргивающая стопор ловушки верёвка. На автоматический механизм надеяться на таком холоде было опасно, он мог замёрзнуть. Но пока замерзать начали они сами.

— Ну и где ваши чудовища? — глухо бубнил из-под шлема Мигель. Юноша в прошлый раз всё пропустил и теперь рвался на подвиги. — Скоро воздух кончится, придётся назад идти…

Не пришлось.

Мантис как будто соткался из темноты склада — вот его не было, и вот он уже стоит перед ловушкой, как будто раздумывая — заходить или нет?

— Ну, давай, давай, что ты телишься! — в охотничьем азарте забормотал испанец.

Существо вытянуло свою раскладную переднюю лапу и постучало по железу клетки. Раз, другой — все затаили дыхание. Но калорифер, видимо, манил своим теплом, и мантис вошёл в ловушку. Ольга резко дёрнула верёвку, фиксатор вылетел, и стальная, в руку толщиной, решётка захлопнулась, встав на надёжные стопора.

— Готов, голубчик! — победно сказал Мигель. — Попался!

Мантис, кажется, не возражал. Он присел в позе греющегося у костра человека и застыл.

— Покатили! — скомандовал Андрей, и они пошли вниз, таща за собой на крепком тросе тяжёлую добычу.

В зале клетка встала рядом с местом, где погиб Иван, но Ольга не испытала по этому поводу никаких особенных чувств. Эту её часть уже сожрала разрастающаяся пустота, и на том месте души, где была любовь к мужу, зияла ледяная дыра. Это было не больно, просто пока непривычно, как недавно вырванный зуб.

— И что с ним дальше делать? — спросила Анна.

— Не знаю, — ответила Ольга, — пусть Лизавета решает. Но внутрь мы его не потащим, Палыч запретил.

— Давайте его оставим тут и пойдём, — сказал Мигель. — У меня баллон кончается.

— Слишком сильно сопел! — поддел его Андрей. — Вот и выдышал…

В этот момент в помещении погас верхний свет, на стенах зажглись тусклые аварийные лампы. Пол еле заметно завибрировал.

— Что это? — удивилась Анна.

— Установку разгоняют, — пояснила Ольга. — Всю энергию на неё пустили.

Мантис в клетке забеспокоился и заёрзал.

— Чёрт, силовую линию тоже вырубили! — с досадой сказал Андрей. — Погас наш нагреватель.

— Ничего, этот не замёрзнет, а я уже да, — напомнил Мигель. — Пошли отсюда.

Вибрация пола усилилась, свет аварийных ламп моргнул, и мантис внезапно заметался, раскачивая клетку. Ольге показалось, что он кричал бы, если б мог — как будто работа Установки причиняла ему сильную боль. Передние лапы существа вцепились в прутья решётки и стали разгибать их с упорством гидравлического домкрата. Металл со скрежетом подался, со звонким щелчком лопнул сварной шов.

— Эй, ты чего, ты это брось! — Мигель пятился от ловушки, пока не уперся спиной в опорную колонну, а мантис продолжал давить, выворачивая железо.

— Силён, чёрт! — удивлённо сказал Андрей. Рука его скребла по плечу в поисках отсутствующего карабина.

А Анна ничего не сказала, просто сделала шаг вперёд, приставила обрезанные стволы ружья к голове мантиса и выпалила из обоих стволов. Брызнула чёрная жидкость, существо дёрнулось и застыло, неловко привалившись к деформированной решётке.

— Вот и всё, — констатировала Ольга, — пошли. Спасибо, Анна, ты молодец. А живыми их Лизавета пусть сама ловит.

Но Лизавете было не до того.

Она орала в коридоре на Матвеева:

— Что вы натворили! Что мне теперь делать? Где я его теперь возьму? — кричала она, потрясая пухлыми кулачками перед носом учёного.

— Но, Лизавета…

— Что «Лизавета»? Я уже… не скажу, сколько лет Лизавета! А такого биоматериала у меня никогда не было! А если у ребят не получится, если они не смогут…

— Уже получилось, Лизавета Львовна! — победно провозгласил Мигель, непроизвольно потирая обожжённый ледяным теплообменником живот. — Добыли зверя!

Он принял горделивую позу охотника на слонов.

— Живым? — ахнула биолог.

— Нет, к сожалению, тушкой, — сказала подошедшая Ольга. — А что случилось?

— Ну и ладно, хоть так… — с видимым облегчением сказала Лизавета. — Палыч, Палыч! Распорядись, чтобы объект доставили ко мне в лабораторию…

— Хорошо, хорошо, Лизанька, — закивал директор. — А что ж ты орала-то так?

— А как мне не орать? — вскинулась женщина. — Уж не знаю, что вы там учинили на своей установке, но как свет мигнул, так у меня весь запас препарата скис.

— Скис?

— Ну, не буквально скис, а сменил состояние. Был как бурая непрозрачная жидкость, а стал опалесцирующий белый. И что теперь с ним делать? Кто знает, как изменились его свойства? Это же заново все исследования… А если поранится кто?

— Если поранится — бинтом замотаешь! — решительно ответил Палыч. — Иди уже, я распоряжусь, чтобы тебе притащили добычу этих горе-охотников.

— Так я продолжу? — сказал с облегчением Матвеев. — Пока только один резонанс нащупали, даже странно. С Загорска-то их десятками за один прогон брали.

— Ещё полчасика погоняй и делай перерыв до ночи, — распорядился директор. — А то всю энергию забрал, температура на три градуса упала в помещениях.

— Потому что они плохие! — крикнул кто-то из аудитории, и многие его поддержали.

— Ничего подобного, — покачал головой я. — Есть общий принцип мышления: когда мы пытаемся понять причины поступков других людей, мы склонны относить их на личные качества, а когда оцениваем свои — то на обстоятельства.

— Это как? — спросила белобрысая Настя.

— Если человек поступил с нами плохо, мы в первую очередь думаем, что это потому, что он плохой. А если мы кому-то сделали плохо — то это потому, что вот так получилось.

Дети задумались, переглядываясь, явно примеривая это на себя.

— Поэтому мы можем называть их «агрессорами» и считать злодеями, но это не приближает нас к пониманию причин конфликта. В истории человечества нет примеров, когда люди бы воевали из-за того, что с одной стороны все были плохие, а с другой — хорошие, хотя все войны описываются именно таким образом. Войны происходили потому, что одним было нужно то, что есть у других. То есть, в корне проблемы всегда какие-то ресурсы — территория, ископаемые, торговые пути, рынки сбыта…

— Они на нас напали! — настаивал сторонник простых ответов.

— Когда на нас нападают, мы должны защищаться, — согласился я. — Но пока мы не понимаем, что именно напавшему надо, война не закончится.

Борух, ожидавший меня за дверью аудитории, оценил мои потуги скромно:

— Опять пораженческая пропаганда?

— Отчего же пораженческая?

— Потому что когда война началась, рефлексировать поздно. Теперь всё должно быть просто: они — плохие, мы — хорошие, убей врага, спаси Родину. Остальное — интеллигентские сопли, вредные и ненужные. За такое в штрафбат надо посылать. В целях коррекции мировоззрения в сторону окопной правды.

Я пожал плечами — не всегда могу понять, где у майора заканчивается армейский юмор и начинается военный психоз.

— Не строй планы на вечер, — добавил он. — Наш выход.

— Куда?

— Куда пошлют, как обычно. Твоя бывшая как раз с Председателем на сей счёт собачится. Весь стол слюнями забрызгали.

— Чего-то ты сегодня злой какой-то… — заметил я. — Случилось чего?

— Не видел ты меня злым, — сердито буркнул Борух.

Ну, не хочет говорить — и не надо. Дядька взрослый, сам разберётся.