Нет, прав Борух, ни черта я тут не понимаю… Лох я развесистый.

— Что, призадумался? — хлопнул меня по плечу майор.

— Угу, — мрачно откликнулся я.

— Идеалист ты, Тёма, — сказал он сочувственно. — Хоть и циник местами. Придумал себе идеальную Коммуну и живёшь в ней, начисто игнорируя реальность. Жениться бы тебе… И не на су… красотке этой рыжей, которая два слова правды подряд не скажет, а на нормальной бабе, которая тебя будет любить, кормить, мозги вправлять и детей рожать. Пойдут свои дети — перестанешь про чужих думать.

— А твой-то как? — поспешил я перевести разговор. Мне было стыдно.

— Да растёт, что ему сделается. Шустрый такой пацанчик… Кстати, слыхал — Олег наш пропал.

— Как это?

— Повёл «осликом» обменный караван в Альтерион. Связки все нахоженные, сто раз проверенные… Но караван и туда не пришел, и назад не вернулся.

— Что думаешь?

— А что тут можно думать? — мрачно буркнул майор. — Дело известное…

С тех пор, как противостояние с Комспасом, который тут называют «агрессорами», перешло в открытую фазу, наши операторы стали объектом охоты. По себе знаю, шрамы остались. Но и свернуть все обменные операции Коммуна не может, потому что репутация, да и критичный импорт есть. Так что караваны ходят. С «осликами» — слабыми операторами, способными только на самые простые маршруты. Цинично — но они менее ценны, чем даже я.

— Ладно, — прервал мои размышления Борух, — пойдём к Палычу, он нам предстартовую накачку делать будет.

— С вазелином?

— Вазелин, товарищ, надо заслужить

Председатель Совета Первых был пессимистичен:

— Ну что вы там увидите, — говорил он, — и что поймёте? Нет, я не против разведки, но без всей этой лирики «познай врага своего». Если враг не сдаётся — его уничтожают!

— Я была бы не против, если бы они как-то сами собой победились, — гнула свою линию Ольга, — но давай будем объективны — у нас нет ресурсов для уничтожения кого бы то ни было. Ни человеческих, ни материальных.

— С городом мы получили достаточно оружия и боеприпасов!

— Кстати, не помните, кто вот так же точно топал ногами и запрещал мне проводить ту операцию? — невинным тоном осведомилась Ольга. — Кто был настолько категорически против, что мне пришлось проводить её своими средствами и за ва… чьей-то спиной?

Председатель смотрел на неё, как солдат на вошь.

— Кроме того, этим оружием надо кого-то вооружать, — сказал Ольга. — И не только детишек.

— Эти детишки, между прочим… — он глянул на меня и осёкся. Я сделал вид, что ничего не слышал.

— С тобой бесполезно спорить, — устало махнул рукой Председатель. — Всё равно по-своему сделаешь. Не человек, а чирей на жопе. Всегда такая была…

— Не всегда, Палыч. Не всегда, — неожиданно тихо сказала Ольга. — Но что б с нами было, если б я не стала такая?

Снега навалило уже по ступицы, но загруженный кузов прижал к дороге ведущие колеса, и машина пошла увереннее. Возле Института орудовал военный путепрокладчик БАТ-М, могучим отвалом отгребающий снег от грузового пандуса, по которому выгружали в подвал какие-то ящики, тюки и коробки. Работа кипела, и Ольге пришлось ждать очереди на разгрузку. Иван сразу выскочил и ухромал куда-то в сторону начальства, а она сидела в кабине и наблюдала за жутковато выглядевшим сквозь темноту и снегопад бульдозером. Он ворочался и взрёвывал в светящейся ауре подсвеченного снега, выплёвывая в чёрное небо клубы солярного дыма, как какое-то хтоническое, выползшее из-под земли чудовище.

— Пошли! — Иван открыл дверь кабины так внезапно, что девушка подскочила от неожиданности.

— Но разгрузка…

— Сейчас подойдёт водитель, дальше они сами. Ты слишком ценный кадр, чтобы баранку крутить, — засмеялся Громов.

В Институте царила суматошная суета торопливой эвакуации — по полутёмным коридорам и еле освещённым аварийными лампами лестницам люди несли, катили и тащили волоком самые разнообразные предметы — от стульев и тюков свёрнутых штор, до блоков электронного оборудования. Это напоминало разворошенный муравейник.

— Куда они? — спросила удивлённая Ольга.

— Вниз, в бомбоубежище.

— Но зачем? Нас будут бомбить?

— Погоди, сейчас на собрании скажут.

— Итак, закрытое партсобрание организации Института предлагаю считать открытым, — сказал вставший с председательского места Лебедев. Он выглядел очень усталым.

— Но я же не член партии… — прошептала Ольга мужу.

— Тихо! — одернул её он.

— Первым вопросом предлагаю рассмотреть принятие в члены КПСС нашего сотрудника Ольгу Громову, с установлением кандидатского стажа в год. Думаю, рекомендации Ивана Громова, члена партии с тысяча девятьсот сорок третьего, будет достаточно.

— Рекомендация мужа? — бросил скептическую реплику Куратор.

Лебедев посмотрел на него тяжёлым взглядом и сказал:

— Я могу сам дать ей рекомендацию, если у вас есть возражения по кандидатуре.

— Нет-нет, продолжайте, пожалуйста, — он сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

— Кто за? Кто против? Кто воздержался? — Куратор поднял руку на последний вопрос.

«Вот гад!» — подумала Ольга. Она волновалась и немного гордилась, что в такой момент партийная ячейка нашла время на неё.

— Принято единогласно при одном воздержавшемся! — провозгласил директор. — Поздравляю вас, Ольга Павловна, примите это с честью и достоинством. Кандидатский билет выпишем вам позже.

— Спасибо, — растроганно сказала Ольга. — Я постараюсь оправдать доверие!

— Теперь, когда на собрании только члены и кандидаты, предлагаю перейти к основной повестке. Слово предоставляется Игорю Ивановичу Матвееву, научному руководителю первой лаборатории.

Профессор не стал вставать, он зашуршал бумажками, раскладывая перед собой какие-то расчёты, и начал говорить так тихо, что директор попросил:

— Погромче, пожалуйста!

— Хорошо, — учёный прокашлялся и повысил голос. — Я попробую коротко обрисовать наше положение с научной точки зрения. В результате, хм… не вполне корректного срабатывания установки, мы получили неожиданный, но крайне любопытный эффект…

— Любопытный? — не выдержал администратор Голоян. — Любопытный?

— С научной, разумеется, точки зрения, — уточнил Матвеев. — Мы создали собственную небольшую Вселенную. С чем я вас и поздравляю. Если бы я не был атеистом, я бы сказал, что мы повторили Акт Творения. В масштабе один к бесконечности, но всё равно результат неплохой. Для начала.

Матвеев замолчал, и все уставились на него.

— Э… Я, конечно, горжусь таким успехом вашей лаборатории, — осторожно сказала Елизавета Львовна Мегрец, невысокая полноватая женщина с круглым добрым лицом идеального педиатра. — Но, боюсь, как биохимик, я не могу в полной мере оценить его значимость для советской науки. Поэтому можно изложить это в более… практическом плане?

— Да, Игорь, — поддержал её директор. — Повтори, пожалуйста, то, что ты мне рассказывал внизу.

Матвеев закатил глаза, вздохнул и сказал:

— В результате непрогнозируемого изменения фазы поля, Установка, вместо того, чтобы… — он запнулся. — Палыч, допуск по нашей теме у всех есть?

— Да говори ты уже! — махнул рукой директор.

— Да, вместо того, чтобы сделать прокол в совмещённые пространства Мультиверсума, мы получили… э… обратный эффект. Произошла капсуляция фрагмента пространства-времени в изолированный микроверсум.

— Я не совсем понял… — сказал завлабораторией электроники Петин. — А как нам теперь попасть на материк?

— Никак, его не существует, — отмахнулся Матвеев и снова замолк.

— Не существует относительно нас, — пояснил Воронцов. — В привычной нам метрике. Вся наша сегодняшняя Вселенная, оставаясь бесконечной, имеет радиус примерно отсюда и до школы, и представляет собой неориентируемое проективное пространство, вложенное в условно трёхмерную геометрию.