— Пристрелить эту мерзость! — кричал красный от злости Воронцов. — Дайте мне винтовку, я сам это убью!

— Ой, держите меня семеро! — ехидничал Матвеев. — Посмотрите, убивец какой выискался! Учитывая, сколько он энергии заблокировал, его, поди, из пушки не убьёшь!

— Но надо же что-то делать? — метался растерянный Палыч. — Нам же надо искать эти ваши, как их… Резонансы!

— У нас продовольствие на исходе, — сообщил похудевший и осунувшийся за эти дни Вазген. — Завтра будем опять урезать нормировку.

— И мантисы ломятся! — добавила Анна. — С тех пор как оно застряло в Установке, они как с цепи сорвались! Долбятся в гермодвери, лезут в вентиляцию, два раза срывали наши заграждения…

Ольга несколько удивилась, увидев её здесь, но решила, что Анну ввели в число допущенных в некотором роде вместо неё. Должен же кто-то быть «главным по мантисам»?

— Ольга! — обрадовался директор. — Оклемалась? Выглядишь, конечно…

— Волосы отрастут, — отмахнулась она. — Что происходит?

— Анна, введите её в курс дела, — велел Палыч. — К вам больше вопросов пока нет.

Пока Ольга тихо умирала от лучевой болезни в изоляторе лазарета, Матвеева преследовали неудачи. Установка работала, исправно пожирая мегаватты, но все проколы вели в ледяное никуда. Все допущенные до темы (было решено не сообщать пока о результатах никому, кроме задействованных в работе кадров), на глазах теряли оптимистический настрой, установившийся после первого удачного прокола. От безнадёжности начали даже прикидывать варианты возвращения в радиоактивный срез, исходя из сомнительной вероятности, что заражение там не повсеместное. Впрочем, никто так и не смог предложить сколько-нибудь безопасного решения по поиску незаражённых территорий, имея прокол у атомного эпицентра. По всем расчётам, люди наберут критическую дозу до того, как его покинут. Нет, понятно, что если другого выхода не будет…

Закончилось это неожиданно — когда делали очередной прокол, уже подходя к концу размеченной карты резонансов, и собирались засунуть в него привязанную к палке бутылку с водой (термометры на это безнадёжное дело теперь жалели), в арке Установки появилась чёрная фигура. Лаборант в ужасе бросил палку и кинулся бежать, чуть не разбив с разгона голову об дверь, а резонанс непонятным образом погас, хотя энергия продолжала литься потоком. Как будто неизвестный визитёр замкнул её на себя.

Палыч резво выпроводил всех из помещения Установки и опустил бронезаслонку на стекло. Периодически Матвеев заглядывал туда — неизвестное существо (все сошлись на том, что оно не может быть человеком), пододвинуло под арку табурет и терпеливо сидело на нём. От него исходило неприятное ощущение чуждости и какой-то несоразмерности. Как будто в детскую песочницу с куличиками и совочками въехал поиграть строительный бульдозер.

Дважды запускали Установку — первый раз в надежде, что существо выкинет туда, откуда оно появилось, второй — по требованию Лизаветы Львовны. Как только существо поселилось у них в рабочей камере, мантисы, которые давно уже перестали реагировать на запуски, с новыми силами начали штурмовать Убежище. Казалось, они изо всех сил пытаются добраться до «гостя» — несколько удачных прорывов, когда твари буквально выдавливали из коридоров стальные заграждения, произошли именно в этом направлении. Впрочем, во внутреннюю часть Убежища им пробиться не удалось, а Анне и её помощникам они как раз попались. Тогда-то Лизавета и потребовала включить Установку — только под действием её поля телесные жидкости мантисов превращались в чистое Вещество. Установка включалась, жидкость трансмутировала, но прокол не открывался. Энергия уходила в никуда, отчего Матвеев, верящий в непоколебимость законов сохранения, откровенно бесился.

В общем, к моменту прихода Ольги ситуация зашла в тупик. Существо блокировало установку, температура на поверхности падала, продовольственные запасы подходили к концу. Несмотря на то, что всё больше энергии реактора уходило на обогрев, температура в помещениях градус за градусом снижалась. Ученые всерьёз искали способы выжить после того, как воздух снаружи ляжет на землю кислородно-азотным снегом. Жилые площади сокращали, экономя тепло, люди жили всё более скученно, пайки урезали, моральное состояние от этого, мягко говоря, тоже не улучшалось. Уже было два самоубийства, причем одно совершил подросток. Руководство склонялось к попытке силового решения — Анна была готова войти в камеру и расстрелять любого, кто встанет между ней и Установкой, из своего обреза. Сдерживал всех Матвеев, который упорно утверждал, что последствия атаки на существо, способное поглотить единовременно до пятидесяти мегаватт, может иметь самые неожиданные последствия.

— Ну и что? — спросила Ольга, посмотрев в окно.

Как ни прислушивалась она к себе, глядя на силуэт в балахоне, никакого страха не было.

— Привет! — сказала она, входя в камеру. — Меня зовут Ольга.

— Я знаю. Долго же ты шла.

— …Потребность в принадлежности — неотъемлемая черта человеческой личности. Наследие стайных приматов, — вещал я, глядя на аудиторию.

Меня слушали внимательно, а я внутри всё время сбивался на провокационный вопрос главмеха — почему они такие? Есть те, кто уснул на парте после ночного дежурства, но нет ни одного, кто отвлекался бы, плевался жёваной бумагой через трубочку, дёргал девочек за косички, читал за неимением телефона под партой книжку про индейцев или просто мух бы считал. В общем, вёл бы себя как нормальный ребёнок в нормальной школе.

— Нам очень важно принадлежать к какой-то группе. Определять себя не только как личность, но и как члена сообщества. Быть коммунаром, например. Не просто Настей или Петей, не просто учеником или инженером, а своим среди своих. Люди так устроены, что не могут быть сами по себе. От этого они страдают, болеют и могут даже сойти с ума!

— А как же Робинзон на острове? — спросил какой-то начитанный мальчик.

— У Робинзона был, если помнишь, дикарь Пятница, вместе они образовали микросоциум. Но не надо забывать, что это художественное произведение — Александр Селкирк, которого считают прототипом Робинзона, за четыре года одиночества на острове порядком одичал.

— Важно помнить, что все наши базовые аксиомы: что хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно, что допустимо и что нет — определяются в первую очередь именно принадлежностью к группе. Наша важная человеческая особенность — мы доверяем мнению авторитетных лидеров и ценностям нашей группы некритично и безоценочно. Мы склонны пренебречь нашим мнением, когда оно приходит в противоречие с групповым. Мы готовы поступиться нашими интересами в пользу интересов группы. Именно это и делает нас людьми.

— А как же универсальная этика? — Божешьмой, кто-нибудь, отберите у этой девочки Канта!

— Что такое этика, Настя, как ты думаешь?

— Ну… это понятие о том, что хорошо и что плохо…

— Слово «этос» у греков сначала означало просто «общее жилище», а потом — и правила, порождённые совместным проживанием. То есть, в основе этики всегда лежат внутригрупповые правила поведения, направленные на сплочённое выживание группы во враждебном окружающем мире. Этика, по определению, направлена не вовне, а вовнутрь социума, а значит, «универсальна» только в его пределах. Поэтому чужие всегда «шпионы» и негодяи, а наши — «разведчики» и герои.

— Значит, — сказала умная девочка Настя, — этично всё, что полезно группе?

И лицо её осветилось внезапным пониманием того, как устроен мир.

— Автомат не бери, — сказал Борух. — Чёрта ты его таскаешь? Всё равно ни разу не выстрелил… Ты оператор, твоё дело — планшет. Пистолета тебе хватит…

Я не возражал, — действительно, вояка из меня никакой, — просто странно было слышать это именно от него.

Маршрут оказался замысловатым, в шесть переходов, но условно безопасным — реперы с коротким гашением, и всего один транзит, да и тот буквально рядом. Пробежались по лесочку из одной засыпанной осенними листьями ямы в другую, не встретив никого страшнее белки. Пояснить цель Ольга, как всегда, не снизошла, но я не мог не заметить, что мы выходим кружным путем на ту «нахоженную» связку, координаты которой я снял вчера. На финиш пришли местной ночью, вывалившись в красивом, но сильно загаженном зале. Как будто античный храм, в котором неоднократно располагались биваком варвары — закопчённый купол, оббитые понизу мраморные колонны, кострища на мозаичных полах, кучи мусора, загородки из жердей и брезента, отгораживающие ниши, из которых откровенно несёт сортиром.