Все бросились наверх. Гиринг, тяжело задыхаясь, поднялся следом. На чердаке под самой крышей стоял передатчик. Вокруг разбросаны бумаги, почтовые открытки, с передатчиком рядом — башмаки радиста, но его самого не было.
— Проворонили! — зло сказал Гиринг и выглянул из люка, выходившего на крышу. Раздался выстрел. Пуля разбила черепицу и впилась в балку. Началась погоня. Человек с револьвером в руке уходил по коньку, при луне он был хорошо виден. С улицы в него начали стрелять. Гиринг истошно закричал:
— Не стрелять! Не стрелять!.. Его надо взять только живым!
Человек, отстреливаясь, добежал до конца крыши и куда-то исчез. Переворошили весь дом. Наконец радиста обнаружили в подвале соседнего подъезда, скрутили ему руки. Арестованного отправили в тюрьму, а криминал-советник Гиринг, забрав все документы, поехал в гестапо. Он был так измучен бессонной ночью, что едва стоял на ногах. Гиринг тут же связался с Берлином, просил уточнить личность арестованного. Через полчаса с Принц-Альбрехтштрассе ему позвонили. Там уже успели по картотеке навести справки. Оказалось, что у него с гестапо есть давние счеты. Под кличкой «Профессор» скрывался старый коммунист-подпольщик, специалист по радиосвязи. Из Берлина приказали срочно доставить арестованного в главное управление имперской безопасности. Спросили о документах, Гиринг пока ничего не мог сказать — только начинает в них разбираться. Несмотря на смертельную усталость, Гиринг принялся за документы.
То, что увидел криминальный советник, повергло его в трепет. Среди страниц, исписанных колонками цифр, среди почтовых открыток, полученных из разных городов, вероятно тоже хранивших какие-то секретные данные, лежали две незашифрованные радиограммы… Гиринг ужаснулся прочитанному и решил немедленно ехать в Берлин. В депеше излагался подробный план «Бляу» — операции по захвату Кавказа и Сталинграда…
Перед отъездом Гиринг еще раз позвонил в Берлин, сообщил, что арестованный отправлен под надежной охраной, и доложил о находке. Ему не поверили — этого не может быть! Гиринг сказал, что немедленно выезжает сам в управление для личного доклада.
Всю дорогу он поторапливал шофера и не выпускал из рук папку с захваченными документами. Позади в машине сидели два вооруженных гестаповца, взятых Гирингом для охраны. Во второй половине дня, совершив почти тысячекилометровое путешествие, криминал-советник Карл Гиринг прибыл в Берлин и приказал шоферу сразу ехать на Крипицштрассе в управление абвера.
Дежурный офицер спросил, по какому вопросу прибыл господин гауптштурмфюрер. Гиринг ответил, что об этом может доложить только лично полковнику фон Бентивеньи. После коротких пререканий офицер все же доложил начальнику, и криминальный советник вошел в кабинет начальника контрразведки абвера. Он раскрыл перед полковником папку и доложил:
— Эта депеша захвачена сегодня ночью при аресте советского радиста.
Начальник имперской контрразведки полковник Франц фон Бентивеньи, нахмурившись, принялся читать незашифрованную радиограмму. Вдруг он вскочил, побледнел, будучи не в силах побороть волнение.
— Этого не может быть! — воскликнул он. — Это бедствие!
Карл Гиринг уже не первый раз слышал сегодня такую фразу: не может быть! Но это было, есть — листок бумаги, исписанный неровным, торопливым почерком и очень ясными короткими фразами. Листок подтверждал, что разведчики противника проникли в самые сокровенные тайны высшего командования. Генерал закрыл дрожащими руками папку и угасшим голосом произнес:
— Идите со мной… Я немедленно доложу фельдмаршалу Кейтелю.
Начальник штаба верховного командования Кейтель, прочитав незашифрованную депешу, тоже был поражен как ударом молнии. В депеше излагался план кавказской операции, хотя она только что начиналась. Было от чего остолбенеть! В другой радиограмме говорилось о состоянии германской военной промышленности, о выпуске танков и самолетов, содержались другие совершенно секретные военные сведения…
«Не может быть! — подумал Кейтель. — Как теперь докладывать фюреру?!.»
— Можете быть свободны, — бросил он стоявшему перед ним высокому гауптштурмфюреру со страшным лицом покойника и хриплым голосом — такому только и докладывать о постигших несчастьях. — Папку я оставлю у себя, вы ее получите позже…
Захваченные документы вызывали тревогу за успех летнего наступления на Восточном фронте. Русским известны стратегические планы верховного командования. Фельдмаршал Кейтель склонялся к тому, чтобы отложить наступление, изменить направление удара и тем самым сбить с толку русских. Командующий 6-й армией фон Паулюс, недавний заместитель начальника генштаба, решительно возражал: наступление уже началось, русские не успеют ничего предпринять. Доложили Гитлеру. Он долго смотрел остановившимися глазами на Кейтеля, затем вскочил, ударил по столу кулаком, забегал по кабинету, задыхаясь в неистовстве. Его предали! Что делает абвер, имперская безопасность? Где контрразведка?! Припадок ярости продолжался недолго, Гитлер остывал так же быстро, как и взрывался. Остановился посреди кабинета, резко повернулся к Кейтелю:
— Наступление продолжать! Не давать русским опомниться! И немедленно доложить, что, в конце концов, происходит!..
Потом он вернулся на свое место, положил на стол локти, стиснул рукой подбородок.
— Большевики превосходят нас в одном, — сказал он, — в разведке. Это последнее, что у них осталось. Примите меры. Если обычные военные трибуналы неспособны бороться с предательством, я найду средство воздействовать другим оружием. Я не потерплю, — Гитлер снова сорвался на визг, — чтобы мне мешали победоносно закончить войну с большевиками! О действиях противника в нашем тылу докладывать мне, как о выполнении военных операций…
Через несколько лет, уже после войны, начальник шестого управления имперской безопасности Вальтер фон Шелленберг писал в своих мемуарах:
«Гитлер снова и снова возвращался к нашей работе в контрразведке, постоянно спрашивал, требовал отчета. Он говорил, что русская секретная служба более действенна, чем английская или любой другой страны. Он отдал приказ сосредоточить все силы на борьбе с советской разведкой, которая с невероятной быстротой распространяется в Германии и на оккупированных территориях.
В мае сорок второго года, после убийства Гейдриха, Гиммлер сам занял его место по наблюдению и расследованию действий антифашистов. Вскоре обстановка накалилась, отношения между Гиммлером и начальником гестапо Мюллером стали крайне напряженными. Мюллер, который был намного старше меня, отлично оценивал ситуацию. Обычно, когда ему нужно было докладывать по какому-то щекотливому вопросу, он просил меня сделать это от его имени. Однажды он сказал мне: «Я предпочитаю вашу голову моей, баварской…»
В июле 1942 года Гиммлер потребовал от нас представить доклад, который мы с Мюллером должны были подготовить для ставки главного командования. В нашем распоряжении оставалось всего несколько часов, чтобы подготовить доклад. Когда мы встретились, Мюллер начал убеждать меня, что мои доклады очень ценны, что собранные документы подтверждают мои обширные знания в области русской разведки… Свои льстивые слова Мюллер закончил тем, что попросил меня одного пойти к рейхсфюреру Гиммлеру и представить доклад от нас двоих. Я возражал, сослался, что отвечаю максимум только за одну треть подготовленного доклада, и уж лучше докладывать Гиммлеру вместе.
«Нет, — сказал он, — вас он послушает, а со мной дело будет хуже».
Тогда я еще не отдавал себе отчета, почему Мюллер так ведет себя в этом деле. Я подумывал, что Мюллер намерен отойти от вопросов, связанных с борьбой против советской разведки.
Когда я прибыл в ставку главного командования, я был удивлен, что Гиммлер пригласил также и начальника абвера адмирала Канариса. Тем же вечером Гиммлер намеревался обсудить это дело с Гитлером и хотел иметь нас троих под рукой, чтобы мы могли ответить на любой вопрос фюрера. Но Мюллер не явился.
Гиммлер был в плохом настроении. Возможно, он понимал, что начальник гестапо Мюллер избегает встречаться с ним. Он пробежал первые строки доклада и криво усмехнулся. Он очень грубо стал критиковать доклад.
«Кто отвечает за этот документ, — спросил он, — вы или Мюллер?»
Я ответил, что мы работали вместе.
«Отлично вижу манеру Мюллера принижать работу других и выпячивать собственную роль! — воскликнул; Гиммлер. — Отвратительная привычка. Можете передать это Мюллеру».
Гиммлер тут же попросил Канариса представить все материалы, касающиеся роли функ-абвера во всем этом деле.
Потом он пошел на доклад к Гитлеру. Фюрер так расстроился докладом, который раскрывал громадные масштабы разведки противника, что не пожелал больше никого видеть — ни меня, ни Канариса».
