— А что, это идея! — согласился Грамм. — Это мне нравится. Посмотрим, что скажет Майстер…
Разговор этот происходил еще до ареста Амиго. Через него Грамм и передал согласие Дюрера. Когда Кетрин встретилась с Викто́ром, она шутливо сказала:
— Поздравляю, Викто́р… Я привезла тебе согласие на помолвку…
Кетрин улыбалась, но настроение у нее было совсем не веселое. Викто́р почувствовал это.
— Ну зачем же так!.. Ты же все понимаешь!..
Конечно, Кетрин понимала… Но сердцу-то не прикажешь! Все это было так сложно…
Викто́р стал популярной фигурой среди немецких штабных офицеров. Его уже считали родственником генерала фон Штумпа, коменданта амстердамского гарнизона. И генерал явно благоволил к жениху племянницы Милды. В присутствии Викто́ра велись теперь самые откровенные, доверительные разговоры.
Вскоре после помолвки в квартире фон Штумпа по какому-то поводу собралась избранная компания военных. После ужина мужчины перешли в курительную комнату, и генерал завел разговор о положении на германо-советском фронте. Война на Востоке шла второй год, и многое не оправдывалось в расчетах генерального штаба… Старые генералы — военная элита Германии — были недовольны ходом кампании и, не высказывая этого вслух, объясняли неудачи самонадеянным поведением Гитлера. Фон Штумп осторожно затронул эту тему, избегая ставить все точки над «i».
— Мы не можем и не должны воевать на два фронта, — говорил генерал, раскуривая вечернюю сигару. — От этого предостерегал нас еще Бисмарк. Мы не можем покончить с большевиками, пока не прекратим ненужной войны с англо-американцами… На Россию надо бросить все силы и смять ее серией решительных ударов…
Викто́р спросил:
— Вы считаете, генерал, что на Западе нужно заключить мир?
— Вне всякого сомнения!
— А мнение фюрера… Он двинулся на Восток, не закончив войны с англичанами. Как он относится к такой идее?
— Это должно быть сделано вместе с фюрером или без него! — резко бросил генерал Штумп.
Фраза, оброненная монархистски настроенным генералом фон Штумпом, говорила о многом. Было известно, что комендант амстердамского гарнизона разделяет мысли Штюльпнагеля, командующего германскими оккупационными войсками на Западе. Разведчики интуитивно чувствовали оппозиционные настроения военных по отношению к Гитлеру. Ходили разговоры о том, что надо заключить сепаратный мир с американцами, англичанами и вместе с ними создать единый фронт против Советской России. Теперь об этом открыто сказал генерал фон Штумп, личный друг и единомышленник Штюльпнагеля.
Перед тем как броситься в поток авантюр, Гитлер поучал своих единомышленников-генералов:
«Провидение определило, что я буду величайшим освободителем человечества. Перед поворотным этапом истории я освобождаю людей от сдерживающего начала разума, от грязной и разлагающей химеры, именуемой совестью и моралью. Я благодарю судьбу за то, что она уготовила мне благословение свыше и опустила на мои глаза непроницаемую завесу, освободив душу от предрассудков.
Природа жестока, следовательно, и мы тоже имеем право быть жестокими. Если я посылаю цвет германской нации в пекло войны, проливая без малейшей жалости драгоценную немецкую кровь, то я, без сомнения, имею право уничтожить миллионы людей низшей расы, которые плодятся, как насекомые. Война, господа, производит естественный отбор, очищает землю от неполноценных и низших рас. И само государство, если немного пофилософствовать, является объединением мужчин в целях войны».
«Территория Польши будет очищена от своего народа и заселена немцами. Договором с Польшей я хотел только выиграть время. Международные договоры для того и существуют. В конце концов с Россией, господа, случится то же самое, что я делаю с Польшей».
Развязанная Гитлером война в конечном итоге вовлекла в свою орбиту более шестидесяти государств мира с населением в миллиард семьсот миллионов человек — четыре пятых всего человечества. Первые полтора года войны приносили Гитлеру только победы. Польша, Норвегия, Дания, Греция, Франция, Голландия, Бельгия… Вся Центральная Европа с ее громадным военно-экономическим потенциалом оказалась под пятой германского фашизма. Над Европой нависла мрачная ночь фашистского бесправия и угнетения. В нацистских штабах немецкие генералы отводили шесть недель наступательных операций для покорения России. Шесть недель!.. А потом наступит эра тысячелетнего господства над миром, эра великой империи, именуемой германским рейхом… Через шесть недель мечты станут реальностью…
Вторжение в Россию произошло в самую короткую ночь 1941 года — 22 июня.
По-разному встретили эту весть в оккупированной Европе — с тревогой и надеждой. С тревогой за судьбу России — выстоит ли она, или с ней произойдет то же, что с Польшей, Францией, с другими оккупированными государствами… А надежда — теперь Россия придет на помощь… Надо бороться!
К тому времени жители порабощенной Европы, подавленные внезапностью фашистского вторжения, начинали приходить в себя, пробуждаясь от пережитого массового шока, от первой растерянности и обреченности. Жизнь в фашистской неволе казалась чудовищным сном. Борьба начиналась, захватывая все слои населения. А во главе Сопротивления вставали коммунисты оккупированных стран, для которых только одна принадлежность к пролетарской партии служила приговором к смерти.
Командующий оккупационными войсками на Западе генерал Штюльпнагель подписал извещение:
«Французская коммунистическая партия распущена и всякая коммунистическая деятельность запрещена. Всякое лицо, занимающееся коммунистической деятельностью или пропагандой, является врагом Германии. Карой ему будет смерть».
Подобные извещения-приговоры появились во всех оккупированных странах. Их печатали в газетах, расклеивали на стенах домов, передавали по радио.
Во Франции компартию «распустил» престарелый маршал Петен, перешедший в услужение к нацистам. Перефразируя слова о том, что нельзя быть святее римского папы, о нем говорили: маршал-предатель стремится быть страшнее Вельзевула.
Зарождавшаяся борьба несла первые жертвы, были аресты, казни, списки обреченных заложников. Одним из первых расстрелянных был коммунист Габриэль Пери… Первой французской женщиной, приговоренной к смерти, была Мари Дюбуа, погибшая под ножом гильотины… Но борьба продолжалась. Антифашистское движение возглавили Морис Торез, Жак Дюкло, ушедшие в глубокое подполье…
У подпольщиков группы Дюрера годы подготовительной работы — медленной, осторожной и кропотливой — с началом войны стали давать результаты. Так тропическое алоэ годами накапливает жизненные силы и вдруг стремительно выбрасывает громадный стебель, соцветие которого вскоре превращается в плоды.
У подпольщиков-антифашистов не было недостатка в добровольных помощниках. Люди были разные, разных взглядов и убеждений. Объединяла их одна цель — сопротивление фашизму. Чистота помыслов, самоотверженность заменяли им порой опыт подпольной борьбы. Именно это обстоятельство все больше тревожило Анри Дюрера. Дюрер был профессиональным разведчиком и отлично понимал, что основой работы «сторожевых застав» должна быть дисциплина и конспирация. К тому же между многих сотен, тысяч убежденных антифашистов могли оказаться люди случайные, слабые духом, могли быть и предатели, завербованные гестапо…
Да, об этом все чаще задумывался Анри, и его раздумья разделяли в Центре.
В эти дни в центре города декабрьским вечером на улице был убит германский офицер. Его подобрал военный патруль, доставил в больницу, он умер, не приходя в сознание… На другой день по всему городу были расклеены объявления — городская фельдкомендатура извещала, что в связи с террористическим актом арестовано шестьдесят заложников, которые будут расстреляны через неделю, если за это время террорист не явится сам или не будет обнаружен.
Ровно через неделю, в восемь часов вечера по среднеевропейскому времени, — 15 декабря сорок первого года — заложники должны быть расстреляны. Именно в восемь вечера, когда был убит германский полковник. Германские оккупанты любили порядок и точность. В Голландии, во Франции, в Бельгии с тревогой ждали приближения четверга, когда истекал срок ультиматума амстердамской комендатуры.
