Поэтому я схватился за свой страх. Свое любопытство и те немногие собственные чувства, которые продолжали еще теплиться под всеобъемлющим гнетом навеянного мне искусственной тварью голода. Вот только я почуял, что слабею. Постоянно концентрироваться на своих чувствах не получалось. Чужая жажда была примитивной до невозможности, вот только она накатывала волна за волной, постепенно смывая остатки моего собственного я куда-то в вечную пустоту. В забвение. Бесконечное. Бес права на новый шанс. И я там наконец получу такой желанный покой. Больше не будет боли и страдания. Там. В той темноте никто не посмеет отнимать у меня сестру и продавать ее в бордель. Там больше не будет ничего. Вообще ничего.

— Настя. Покой? На хрен, тварь. У меня еще здесь есть дела. — А вот теперь с паникой перемешалась слепящая волна ярости.

На каком-то инстинкте я потянул магию и добавил эту дикую и необузданную силу в коктейль из эмоций и ударил навстречу чужому сознанию. В голове на секунду возниклазвенящая пустота. Ярость и паника схлынули на мгновение вместе с чужой жаждой и голодом. И я остался наедине с вакуумом в моем сознании.

— Подтянись вверх. Я вытяну тебя, Ксан. Ну давай мелкий засранец. Подтянись, скотина. И я потяну тебя за трос. — В абсолютной пустоте моего сознания возник продолжавший мне вещать или приказывать голос Прона. И я на каком-то автомате выполнил, то что от меня требовал старатель.

В это мгновение я сам показался себе механизмом. Устройством или точнее роботом, в котором разом загляючили все управляющие программы. И приказ моего напарника просто прописался черепе, как абсолютная директива. И не удивительно. Когда нет своих мыслей, то чужие начинают восприниматься, словно истина в последней инстанции. Практически воля создателя. Желание Бога.

Я схватился за край лаза, из которого свалился в крысиное логово и подтянулся наверх. И уже почувствовал новую волну накатывающей жажды и голода из артефакта. И понял, что она меня может просто подгребсти под собой. Артефакт отчаянно хотел жрать и ради этого был готов бороться с кем или чем угодно. Инстинкта самосохранения у этого изуверского изобретения неведомых мне Диких просто не было прописано в основополагающих алгоритмах.

— Там еда. — Не знаю, как, но я смог отослать образ мужчины наверху костяному жезлу. — Не мешай и я смогу тебя им накормить.

И это сработало. Я смог направить все желание артефакта во вне. В другого человека и убедил жезл, что я на его стороне и стараюсь из-за всех сил накормить Костянного.

— Мне и не надо с ним бороться напрямую. Я же могу его просто обмануть. Артефакт тупой и ограниченный количеством реакций на раздражители и строго прописан определенной последовательностью действий. — Не долгое облегчение от напора чужого голода вернуло мне способность думать и мой разум мгновенно нашел в осколках памяти Жигарева принципы построения таких вот элементарных алгоритмов ИИ. Хотя даже не совсем ИИ. Скорее простейших программ с псевдо интеллектом. И я наконец понял, как мне бороться. Противопоставлять чистой эмоции бессмысленно. С таким примитивным устройством может справиться только разум. Если он , конечно, знает, как.

Последовал рывок за трос, который я привязал за пояс еще когда залазил в нору и мое тело заскользило с короткими остановками по длинной кишке крысиного хода в основное подземелье. Прон матерился, когда я на несколько секунд застревал в неудобных местах, но потом следовал рывок чуть сильнее и мое тело снова выползало наружу под ядрёный мат старателя.

А Ксан в этот момент напряженно работал. Знания Жигарева подсказали ему что делать, но вот как? Этот момент оставался тем еще не решенным вопросом. Ученый умел писать программы для квантовых компьютеров. Создал даже величайший из всех возможных саморазвивающийся ИИ, основанный на распределенных по пользователям кубитах. Но вот, что делать с Костяным было решительно не понятно. Это не понятный компьютер с клавиатурой для ввода данных. И как прикажешь внести данные энергетической структуре, прописанной в кости и камне непонятно кем? С какой стороны подступиться к задаче по принудительному программированию артефакта пока было непонятно. Но мальчишка понимал сейчас кое-что одно и самое важное в данный момент — время на решение вопроса с Костяным у него с каждым новым рывком троса заканчивалось. И не важно, что будет потом, когда он окажется снаружи. Или эта не понятная хрень каким-то способом накинется на Прона. И черт его знает, чем все может закончиться. Или старатель помрет из-за неожиданной атаки, что совсем не факт. Все же Прон производил впечатление весьма опытного бойца Провала. И тогда весьма вероятен факт того, что в процессе всего этого просто Ксан может просто не выжить.

Или этот артефакт все-таки убьет ветерана. Чего бы мне не хотелось, не смотря на патологическую жадность владельца моего кабального долгового контракта. В будущем, конечно, и с очень теоретическими вариантами. Отсюда, блин, еще стоит выбраться. И не факт, что без этого угрюмого мужика я дойду до станции. Да и там, без его прикрытия и помощи, мне не выжить, что бы я там о себе не думал. А потому с программированием этой искусственной твари, затаившейся в костяном жезле стоило изрядно поторопиться.

А как? Остался самый важный вопрос. И, сука, основополагающий. Без ответа на него варианты развития такого не далекого будущего стремительно сокращались и стремились только к одному результату, что мне очень не понравиться.

Подступиться к программирование зловредной костяной штуковины удалось почти случайно. Я вдруг осознал простой вариант. Когда на мой мозг не давит все пожирающий голод, то артефакт вполне может «слышать» мои эмоции. И даже в каком-то смысле понимать мысленную речь.

То есть ввод данных осуществлялся ментально, а через это я уже проходил. Вся моя Система построена на мысленном управлении. В общем есть от чего оттолкнуться. И началось. Я усиленно внушал засевшей внутри твари простое решение для удовлетворения ее основного желания — голода. А именно — сотрудничество со мной. В качестве ее хозяина. Представлял моменты не давней охоты на крыс и просто клялся передавать гигатонны жизненной силы артефакту. В случае, а точнее если он признает меня своим хозяином.

— Снова подчиняться? — Мне даже на мгновение показалось, что в глубине своеобразного разума промелькнула тень недовольства.

— А лучше лежать внутри крысиного логова и голодать годами? — Я усиленно транслировал примитивному разуму артефакта видения с годами одиночества и ощущением бесконечно всепожирающего голода в процессе. Похоже последнее я представил слишком ярко. Все есть у меня опыт. Мягко говоря, не приятный. Артефакт Диких содрогнулся от одних отголосков моих трущобных воспоминаний из такого не далекого детства.

Да уж. Детства. Сам про себя хмыкнул. Мальчишка не доросший до тележного колеса кочевников из Средневековья рассуждает о том, что его детство прошло уже давно. Ровно в тот момент, когда ему пришлось заботиться о своей сестре — Насте. То есть лет в семь или почти восемь. После того, как смутно вспоминаемая мама умерла в какой-то бедной комнате и детей выгнали на улицу соседи, жаждавшие улучшения своих квадратных метров. В сторону увеличения. Своего естественно. А не соседского. На других людей им было просто насрать, причем от слова совсем. И испуганным до крайности малышам визгливая тетя Зина-соседка только кинула банку протухшего годы назад смальца и пакет плесневого местами хлеба. А потом шваброй вытолкнула из подъезда полуразваленного временем дома на холодную Питерскую улицу. Так и закончилось мое детство. А также и моей сестры.

Причем кривилась тетка брезгливо при этом. И добавляла слова, которые юный тогда мальчик запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. И искренне ненавидел, и мечтал резать эту жирную тварь на куски. Желательно очень долго. Что бы тетя Зина почувствовала хоть мельчайшую каплю его ненависти.

— Вашей проблюдушке-матери не хрен было гулять со всякими по кабакам. Если бы сошлась с моим братом, то она бы как сыр в масле каталась. А то нос воротила. Ишь ты цаца выискалась. А потому валите на хрен последыши грязных Одаренных и скажите спасибо, что хоть что-то дала с собой и не выгнала на улицу в чем есть.