Ближе к полудню, когда проснулись даже самые отчаянные засони и ночные дежурные, прилетел отец со своим младшим братом, дядей ло Тана. Ло Тан не видел, как они снижались. Вроде бы они вернулись без добычи и сразу же направились к полости логвита. Ло Тан некоторое время раздумывал — пойти туда же, повертеться неподалеку, а когда отец с дядей выйдут от логвита, постараться выведать — что за новости они принесли. Раз без добычи и сразу к логвиту — конечно же, новости.

Ло Тан все еще размышлял, не решаясь на во многом детский поступок. Он совсем недавно стал ло-охотником, чуть больше двух лет назад, и теперь всякий раз пытался выглядеть солидно, как подобает взрослому. Но незамутненное юношеское любопытство и не думало покидать его.

Как, скажите на милость, живут на свете все, кому за тридцать? Как они умудряются сдерживать себя, хочется ведь узнать все и обо всем, и не потом когда-нибудь, а сейчас, немедленно!

Молодой охотник сокрушенно вздохнул.

— Эй, Тан! — окликнули его.

Он обернулся на зов. Поодаль стоял десятилетний сын логвита по имени но Синт.

— Чего?

— Ты сказочника не видел? — спросил Синт; вид у него был такой важный, что не оставалось сомнений: отыскать Дасти ему велел кто-то из старших, и вероятнее всего, сам логвит.

— Видел, — вздохнул ло Тан. — Он в моей полости отсыпается. Слушай, тебя кто послал сказочника искать? Отец, да?

Мальчишка кивнул, не без гордости. Поручение лог-вита — это вам не детские игры! Ло Тан еще помнил себя в таких же ситуациях: его, но Тана, кто-нибудь из взрослых отсылает с поручением, и поручение это, естественно, кажется неимоверно важным.

Ло Тан никому и никогда не показывал, насколько еще в нем самом жив мальчишка. Такой же, как но Синт, младший из сыновей логвита.

— А о чем твой отец с моим говорил, ты не слышал?

Синт отрицательно замотал головой:

— Нет, я в роще джаров ловил. Меня потом позвали.

— Ладно, пойдем. Сейчас разбудим сказочника…

Они направились к опушке хвойной зоны; полость ло Тана располагалась ближе к лесу, чем все остальные — поэтому ва Дасти ее и выбрал.

Над входом ло Тан предупредительно кашлянул, но из полости не донеслось ни звука. Тогда он осторожно сдвинул в сторону шкуру, заслоняющую вход.

— Эй, Дасти! Вставай! — сказал ло Тан в полутьму.

В полости завозились и завздыхали. Потом сонный голос осведомился:

— Ты, Тан? Чего стоишь, спускайся, это ж твоя полость…

Ло Тан хмыкнул и соскользнул в свое жилище. Глаза быстро привыкли к полумраку.

Дасти спал в одиночестве, чему ло Тан сначала удивился, но потом сообразил: девчонке валяться до такого позднего часа негоже, и она давно ушла, чмокнув спящего певца в щеку. Ло Тан протяжно вздохнул. И чего на Дасти девчонки так и вешаются? Ну, певец, ну, сказочник…

Наверху, у входа на корточках сидел сын логвита и заглядывал в продолговатое отверстие с остекленевшими от сока агавы краями.

— Ва Дасти! — сообщил он чуть ли не торжественно. — Тебя зовет логвит! Ступай к нему в полость, сейчас же.

Певец зевнул, прикрыв ладонью рот, и с наслаждением потянулся.

— Логвит? — спросил он озадаченно. — А зачем я ему? Петь?

Синт, как был, сидя на корточках пожал плечами, отчего потерял равновесие и чуть не свалился в полость.

— Не знаю… ой!

Потом восстановил равновесие и закончил фразу:

— Велел тебя позвать и передать, чтобы ты не мешкал.

— Ладно. — Ва Дасти приподнялся на руках и выполз из-под шкуры зубра, убитого нынешней весной ло Таном. Шкура была еще недосохшая и потому тяжелая, будто живой скат, опустошивший полетные полости перед спячкой. — Ты со мной, Тан?

— Угу, — буркнул ло Тан. — Надеюсь, логвит не выгонит.

— Ты иди, я догоню, — обратился сказочник к ло Тану.

Ло Тан с невольной завистью мазнул взглядом по паре характерных синяков на шее ва Дасти, тяжело вздохнул и полез наружу.

Ва Дасти догнал его быстрее, чем можно было ожидать: ло Тан не успел пройти и полдороги к полости логвита.

Певец был свеж и весел, невзирая на бесспорный недосып.

— Рожа твоя довольная, — проворчал ло Тан доброжелательно. — Хороша деваха?

— Так я тебе и сказал! — фыркнул певец и легонько ткнул ло Тана кулаком в бок. — Выкладывай, что стряслось-то? Зачем я логвиту, день ведь еще?

— Не знаю. — Ло Тан пожал плечами. — Не думаю, что старшие желают песен послушать.

— Почему не думаешь? — заинтересовался ва Дасти.

— Часа два назад отец с дядей прилетели, — пояснил ло Тан. — Без добычи. И сразу же направились к логвиту. Стало быть…

— Понятно, — перебил ва Дасти. — Что-то заметили. А я прилетел вчера, значит, станут расспрашивать, не заметил ли я по пути чего-нибудь интересного.

— А ты заметил?

— Нет, — вздохнул сказочник немного грустно. — Ты же знаешь, я плохо вижу вдаль.

Ва Дасти действительно иногда казался подслеповатым: он прекрасно видел вблизи, зато плохо вдаль. Ло Тан не понимал — как это, плохо видеть? И как-то принялся расспрашивать ва Дасти об этом. Сказочник пояснял: контуры удаленных предметов расплываются, а сами предметы кажутся размытыми и нерезкими, словно глаза полны слез. Ло Тан не очень понял, но поверил другу на слово: зачем ему врать? Вероятно, именно поэтому дорога в охотники оказалась для Дасти закрытой: из близорукого какой охотник? То Дасти так и не сменил юношеское обращение на «ло», что означает охотника. Зато куда более редкое «ва» приклеилось к нему само, поскольку петь и играть на гитаре Дасти выучился с детства. Никто и не думал спорить — пел Дасти здорово, сказок знал совершенно невообразимое количество; а еще ло Тан подозревал, что некоторые из них ва Дасти придумывает сам.

Вот это было точно выше понимания Тана. Придумать песню — еще ладно, они не такие уж длинные, можно и запомнить. Но придумать сказку? И повторять ее раз за разом слово в слово?

По мнению ло Тана, это было за гранью человеческих возможностей. И тем не менее певцы и сказочники повторяли старые сказки, может, и не слово в слово, но очень складно. Придумывали новые и отпускали на волю — их подхватывали другие сказочники, и выдуманная история начинала почти без изменений кочевать по Листам, от клана к клану, от полости к полости. Но природа ничего не дает даром: щедро наделив ва Дасти талантом певца и цепкой памятью, она пожалела для него зоркости.

Ло Тан не брался судить — что лучше, память или зоркость. Сам он бил из лука клаудов влет и знал, что не всякий взрослый охотник может похвастаться тем же. Но девчонки всякий раз уходят от утреннего костра с певцами, а на ло Тана внимания обращают не больше, чем на какой-нибудь ободранный куст у тропинки…

Перед полостью логвита парни приосанились и напустили на лица серьезности. Ло Тан хотел уже спускаться, но его опередил малыш Синт. Юркнув, словно джар, за шкуру при входе, он громогласно сообщил:

— Папа, я привел сказочника!

Голоса, смутно доносящиеся из глубины полости, тотчас смолкли; затем прозвучал звучный бас логвита Андира:

— Пусть входит! А ты гуляй, Синт!

Но Синт насупился, однако отцу перечить не посмел. Совсем по-взрослому всплеснул руками, сокрушенно вздохнул и промолвил с досадой:

— Вот всегда так! Что-нибудь выполнишь, а потом тебя гонят!

Ло Тан усмехнулся. Впрочем, было видно, что но Синт не особо и расстроился: невдалеке шайка его сверстников явно затевала какую-то игру.

Полость логвита была гораздо больше обычных жилых. Ло Тан знал, что на этом Листе ее соорудили из двух соседних, прорубившись через упругую зеленую мякоть. Закрепляли объединенные полости почти неделю, если ма Сайос не наврал. Листу, понятное дело, было больно, но в конечном итоге от того, что Лист приютил людей, он только выиграл: люди лечили его раны, ухаживали за растущим на поверхности лесом и не позволяли животным слишком расплодиться и уничтожить всю траву. Просторнее полости логвита была только штабная — таких крупных на листе всего с десяток. А обширнее подходящих под штабную полостей только главная, сердце Листа, которую трогать ни в коем случае нельзя, иначе Лист утратит способность к полету.