— Что тебе больше всего понравилось? — спросил он низким голосом. — Назови одну вещь, которая понравилась тебе больше всего.

У меня было искушение сказать ему: — Ты, ты. Ты — то, что мне нравится больше всего. — Мне понравилось все.

— Я знаю, что у тебя есть то, что понравилось больше, — сказал он со знающей улыбкой. — И я думаю, что могу догадаться, что именно, но я хочу услышать это от тебя.

Я так и сделала. Он так хорошо меня знает.

— Это были мотти.

Он хмыкнул, и подушечка его большого пальца провела по моему позвоночнику, остановившись на пояснице.

— Я так и знал, как только ты откусила первый кусочек. Внутри было dulce de leche(исп. варёное сгущённое молоко), верно?

Я кивнула, чувствуя, как вздыхаю от испанских слов на его губах. Я никогда не смогу смириться с тем, что он говорит на своем родном языке.

— Что это было? — спросил он, в его взгляде появилась новая искра интереса. — То, что ты сделала.

Черт возьми, он может быть таким проницательным.

Я сглотнула.

— Ничего. Я думала о мотти.

— Это не ничего. Ты издала этот маленький вздох, — сказал он и, к моему полному удивлению, поднес большой палец, который поглаживал мою спину, к моей щеке. Он коснулся моей пылающей кожи. — А потом вот это. Этот прекрасный румянец. Что его вызвало, Рози? — он понизил голос. — Что заставило тебя покраснеть?

Его слова эхом отдавались в моих ушах, достигая точки между бедер. Секунды шли, а я не отвечала. Честно говоря, я не думала, что смогу.

— Эй, — Лукас дернул за выбившийся локон из косы, которую я пыталась заплести сегодня вечером. И только когда мои губы разошлись, он заправил локон за ухо с нежностью, от которой у меня снова перехватило дыхание. — Не стесняйся, Рози. Это ведь я.

И разве не в этом была проблема? Разве я не была так открыта, так поражена, потому что это он был здесь со мной?

Спустя какое-то время я наконец призналась: — Твоя рука на моей спине. И также слова на испанском. Это все... отвлекало. Особенно слова.

Интерес в его взгляде обострился.

— Что именно в них тебя отвлекало?

Я сказала правду, потому что что мне теперь терять?

— Dulce de leche, — попыталась я, уверенная, что исказила произношение. — Я просто подумала, что это было... сексуально, когда ты это сказал.

Лукас моргнул, очень медленно, а затем его глаза наполнились чем-то другим. Чем-то порочным и немного темным.

— Тебе нравится, когда я говорю с тобой по-испански.

Да. Очевидно.

— Наверное, да.

— Я могу повторить это для тебя, хочешь? — предложил он, а затем, не дожидаясь моего ответа «Да, пожалуйста, господин, и можешь записать мне его, чтобы я могла слушать это ещё долгие годы?» — он наклонился. Близко. Очень, очень чертовски близко. Пока его рот не опустился на раковину моего уха. — Dulce de leche.

Если бы я могла испариться в облаке пара, я бы это сделала.

Вот настолько этот мужчина возбудил меня всего тремя словами, которые даже не должны были возбуждать. Но я возбудилась, Боже мой. Я была так возбуждена.

— Понравилось? — спросил он, не отрываясь от своего рта, прикосновение его губ к моей коже посылало волну за волной мурашек по моим рукам. — Хочешь ещё?

К моему полному удивлению, я кивнула головой и сказала: — Пожалуйста.

Я услышала, как он глубоко, медленно вдыхает, а затем говорит: — Eres preciosa. Me recuerdas a una flor. A una rosa.

Мои губы разошлись. Теперь все мое тело дрожало.

— Что это значит?

Голос Лукаса был невероятно низким, когда он ответил: — Ты прекрасна. Ты напоминаешь мне цветок. Прекрасную розу, — у меня перехватило дыхание. — Ты тоже краснеешь, как она, Рози. Это так уместно. Так... чертовски великолепно.

И я... я была не в порядке.

То, что я чувствовала, было ненормально. То, как колотилось мое сердце и пульсировало тело от потребности, тоски, жажды по нему, не могло быть нормальным.

Этого не могло быть. А если и так, то я не думаю, что смогу выдержать это. Это было слишком.

Но Лукас сказал это, он назвал меня красивой. Сказал, что я сногсшибательна. На двух разных языках, и я... знала, что он имел это в виду. Я знала это до мозга костей.

То, что я чувствую, никогда не было таким реальным, подумала я.

Но я не могла позволить себе признать это вслух. Потому что сегодняшний вечер должен был стать исследованием, экспериментом — нашим последним экспериментальным свиданием — и теперь я знала, что рискую разбить свое сердце. Это может случиться завтра, когда я вернусь в свою квартиру, и я не буду видеть его каждый день. Или это может произойти через несколько недель, когда он вернется в Испанию.

Я выдохнула, звук получился дрожащим, неустойчивым.

— Спасибо.

Голова Лукаса медленно откинулась назад.

— Спасибо?

Я отвела глаза, и как бы мне не хотелось перестать смотреть на него, я это сделала.

— Да. Это была очень достойная ночь для широкого жеста.

Потому что именно в этом и заключался сегодняшний вечер. Четвертая фаза, широкий жест.

Обычно в романах это происходит после заключительного момента, после того, как чувства подвергаются испытанию. Но в данном случае — поскольку это был всего лишь эксперимент — это не имело смысла. Поэтому мы забежали вперед.

Лукас не ответил. Он просто смотрел на меня, его губы скривились в самую маленькую улыбку, которую он когда-либо дарил мне.

Потянувшись за своим бокалом вина, я размышляла над тем, что сказать, и наконец остановилась на том, что приходило мне в голову, но я никогда не спрашивала.

— Могу я спросить тебя кое о чем, Лукас?

— Ты знаешь, что можешь спросить меня о чем угодно.

— Ты никогда не говоришь об Испании, — я попытала счастья. Он не хотел говорить о своей травме или о том, что с ним случилось, я это знала. Но я не могла перестать думать о его возвращении. — Ты говорил только об Abuela(исп. бабушке). Или о Тако. Я сделала паузу. — Знаешь, твоя бабушка должна была прилететь сюда. Вместе с Тако. Но она сказала, что ей надоел Нью-Йорк, когда она навещала Лину пару лет назад. Она сказала, что здесь все такое большое, что у нее от этого chicken skin(англ. мурашки по коже)? Чаро не смогла это перевести.

— Piel de gallina. Мурашки. Это просто означает, что у нее мурашки по коже, — Лукас захихикал, но его сердце нет. Затем он сказал: — Что ты хочешь знать, красавица Рози?

Все.

— Скучаешь ли ты по дому?

— И да, и нет.

Я переместилась на край табурета, мои колени переместились в пространство между его коленями.

— По чему ты скучаешь?

Казалось, он поник от этого вопроса, поэтому я положила руку ему на колено. Поощряя его. В ответ он прижал свое бедро к моему.

— Я скучаю... по своей жизни. По тому, какой была моя жизнь раньше. Иногда я просыпаюсь с мыслью, что я вернулся в прошлое, и моя голова начинает размышлять о том, на какой пляж я могу поехать, пока не набежала толпа. Но потом я все вспоминаю.

— Что ты вспоминаешь?

Его взгляд остановился на моих пальцах, которые лежали на его колене.

— Что меня там больше нет. Что я больше не я.

— Лукас? — сказала я, и то, что он услышал в моем голосе, заставило его убрать мою руку со своего колена и взять ее в свою. — Зачем ты приехал сюда? Ты бежишь от чего-то? От того, что случилось?

Он поднес наши руки ко рту и провел губами по моему запястью.

— Я не бегу, ángel(исп. ангел). Иногда я даже не двигаюсь.

Ángel. Мое сердце заколотилось.

— Что тебе нужно? — спросила я, потому что, что бы это ни было, я хотела сделать это для него. — Чтобы почувствовать, что ты снова движешься вперед.

Его взгляд искал мое лицо.

— Я не знаю, Рози. И именно это пугает меня больше всего.

Что-то в моей груди оборвалось из-за него. Потребность помочь ему росла с каждой минутой.