Они прятались на кухне.

Встреча вышла до слёз радостной, но спешной. Гвинет рассказала, что увидела под окном канцлера с солдатами, требовавших у трактирщика указать комнату Паулины. Но как же он узнал?

Трактирщику, как оказалось, можно доверять. Он до последнего тянул время, чтобы Гвинет с Берди сбежали. Услышав про роды, он тут же дал припасов, и мы поспешили к Паулине на Нове и Дьечи.

Натия быстро нашла лачугу, а внутри её встретил Каден с завёрнутым в рубаху младенцем на руках. Она перевязала Кадену раненое Паулиной плечо и обработала рассечённый затылок. Сказал, досталось котелком. От кого же? Наверное, поэтому не успел на место встречи, а сейчас спит мёртвым сном. Когда мы вошли, он даже не пошевелился.

Как ровно вздымалась его грудь. Удивительно, но я не припомню его спящим. Когда просыпалась, он всякий раз уже был на ногах. Даже когда давным-давно, в дождь, мы заночевали в развалинах, я знала, что даже с закрытыми глазами он следит за мной — каким-то внутренним взглядом. Но сейчас — нет. Сейчас он спал так крепко, что душа беспокойно шевельнулась. До чего беззащитный у него вид. Утром я даже не успела обрадоваться ему, вздохнуть облегчённо, а теперь меня переполняли чувства. Я поцеловала два пальца и воздела к небесам.

Спасибо.

Пусть ранен, но ведь жив.

— Натия, там, кажется, в сумке оставался таннис, — вспомнила я. — Сделаешь для Кадена примочку?

— Таннис? Это ещё что? — полюбопытствовала Берди.

— Мерзкий на вкус, но полезный сорняк. Растёт только в Венде. Успокаивает сердце, душу, а, когда есть нечего, и живот. Главное, чтобы семена не окрасились в золотой, иначе отравишься. Единственное, чем богата Венда.

Таннис. От одного слова подступает неожиданная тоска. Воспоминания, которые я так душила в себе, пробились наружу. Сколько же раз меня им угощали. Скромный дар скромного народа.

Гвинет хмуро покосилась на Кадена:

— Как всё дошло, — всплеснула рукой, — до такого? Почему этот венданский головорез теперь на твоей стороне?

— Ну, всё-таки не прислуживает, — ответила я, закидывая в котелок фасоль. — Долго рассказывать. Лучше после еды.

Вспомнив кое-что, я повернулась к Берди.

— Кстати, я ведь обещала похвалить Энцо. Он молодец, умудрился даже не спалить трактир. Путешественников кормит, посуду моет.

— А похлёбка? — Она вздёрнула бровь.

— Варит, — кивнула я. — И неплохую.

Гвинет с искренним удивлением подняла глаза:

— Горазды ещё боги на чудеса.

— Сама не поверила, когда увидела, что он в фартуке чистит рыбу.

Берди усмехнулась, вся светясь от гордости.

— Ишь ты, дела делаются. Сказала ему, что придётся взять бразды. Ну а на кого ещё трактир-то оставлять? Пришлось рискнуть. Видно, не прогадала!

— Что, кстати, с тем крестьянином сталось? — спросила Гвинет. — Поспешил за тобой и с концами. Только мы его и видели. Убили его?

«С тем крестьянином». В её голосе скользнуло сомнение. Берди и Натия выжидающе уставились на меня. Я с серьёзным лицом бросила в котелок солонину и повесила вариться.

— Он вернулся на родину, — села я за стол. — Думаю, у него всё хорошо.

Очень надеюсь. Кончилась ли склока с генералом, который бросил Рейфу вызов? Верю, Рейф выйдет победителем, но всё равно не забуду, как морщинки прорезали его лицо, стоило кому-то из офицеров поднять эту тему. Увы, случиться может всё что угодно.

— Он из Дальбрека, — вмешалась Натия. — И никакой не крестьянин, а король. Он требовал, чтобы Лия…

— Натия, — вздохнула я. — Уж лучше молчи. Я сама расскажу.

И я рассказала, как могла. Многое пропустила, пробегая только по главному, что было в Венде, и чему я научилась. Далеко не все мне хотелось переживать вновь, но умолчать о гибели Астер было труднее всего. Эта глубокая рана на сердце всё ещё кровоточила и саднила. Когда речь зашла об Астер, пришлось замолчать и собраться с мыслями.

— В тот день погибли многие, — вздохнула я. — А тот, кто заслуживал смерти, уцелел.

Я довершила рассказ. Гвинет откинулась на стуле, качая головой.

— «Джезелия», — задумчиво повторила она имя из Песни Венды. — А я знала, что лоза и коготь у тебя неспроста, и никакой щёткой их не соскребёшь.

— Щёткой? — кашлянула Берди.

Будто осознав в полной мере, чем это чревато, Гвинет поднялась и зашагала по лачуге:

— Увязли же мы, надо сказать! Я ведь в первую секунду поняла, что из-за тебя, принцесса, мы хлебнем сполна!

— Прости, если… — понурилась я виновато, но Гвинет сжала мне плечо:

— Я разве сказала, что мне это не по душе?

Горло перехватило.

Берди встала с младенцем на руке и поцеловала меня в макушку.

— Вот пропасть-то. Ну ничего, справимся. Как-нибудь.

Я прижалась к ней и закрыла глаза. Внутри я захлёбывалась плачем боли и горечи, но по окаменевшему лицу не скатилось и слезинки.

— Ладно, хватит тут разводить, — села напротив меня Гвинет. Берди взяла оставшийся стул. — Ставки выше некуда. Глаза Королевства теперь не просто наблюдают из тени. Так какой у тебя план?

— Говоришь так, будто у меня он есть.

— Но ведь есть? — нахмурилась она.

Я его еще не проговаривала. Он рискованный, но только так я добьюсь внимания придворных и остальных морриганцев, верных стране. Хотя бы на несколько минут.

— Я повторю то, что уже пыталась сделать. Но в этот раз все получится. Совершу переворот. — И затем рассказала, как в четырнадцать повела взбунтовавшихся братьев с друзьями в Большой зал. Кончилось всё плохо. — Тогда у меня в распоряжении были только злость и требования. В этот раз будут два отряда солдат и доказательства.

Берди подавилась чаем:

— Солдат?! Откуда они у тебя?

— Братья помогут, — пояснила я. — Когда вернутся, их отряды меня поддержат.

— Два отряда против всей морриганской армии? — возразила Берди. — Да цитадель в два счёта возьмут в кольцо.

— Поэтому мне и нужны доказательства. Большой Зал можно защитить на короткое время, да и кабинет в заложники захвачу. Если с первых минут выведу кого-то из изменников на чистую воду, может, совет ко мне прислушается.

— Или тебе с порога стрелу в грудь всадят, — фыркнула Берди.

Собрания в Большом зале охраняет почётный караул лучников, расположенных в галереях на двух башнях. Караул — традиция, дань прошлому, когда в зале собирались лорды со всего королевства, поэтому солдаты в жизни не стреляли. Впрочем, луки и стрелы у них отнюдь не для красоты. Врываясь в зал в прошлый раз, я знала, что королевскую дочь не тронут… но сейчас уверенности нет.

— Не исключено, что застрелят, — согласилась я. — Всего знать не могу. Пока что мне нужны весомые доказательства. Канцлер и королевский книжник вовлечены в заговор, но улик не нашлось. Кабинеты вычищены до блеска, даже пыли нет. А с ними заодно…

И замолкла. Моя мать… Нет, не могу произнести эти два коротеньких слова. Кто угодно, только не она! Всё внутри противится, даже после пережитого в цитадели. Я не в силах ставить мать в один ряд с изменниками. Она бы не посмела рисковать жизнью Вальтера, настолько его любила. Нет, хотя бы чувства к нам она не осквернила ложью.

Закрыв глаза, я очутилась под звёздами на крыше, с которой она меня разлучила.

«Нечего тут понимать, милое дитя, это просто ночной холод».

Я застала её с Книжником, тем, кто погряз в измене с головой. Его драгоценные подопечные трудятся в пещерах Санктума. Берди и Гвинет, перегнувшись через стол, обе погладили меня по рукам.

— Посвятите в разговор?

Паулина проснулась. Я села к ней на край кровати, и мы все засыпали её поздравлениями и поцелуями. Берди положила ей на руки малыша.

Показав, как приложить его к груди, Гвинет с гордым видом подбоченилась.

— Посмотрите, как освоился. Силача растим, не иначе.

— Ты уже выбрала имя? — спросила Берди.

На лицо Паулины набежало облако.