— Мы уходим на рассвете, — добавил он. — Вам помогут собрать вещи.

— У меня нет вещей, Свен. Даже то, что на мне, взято взаймы. Моя — лишь седельная сумка, которую я в состоянии нести сама, как бы скверно себя ни чувствовала.

— Без сомнения, ваше высочество. — В его голосе звучало сочувствие. — Тем не менее кто-нибудь поможет.

Я глянула на седельную сумку, которая лежала на кровати, собранная к отъезду. Удивительно, что она вообще осталась цела… и что я осталась цела.

«Пусть боги препояшут ее мощью, пусть дадут ей в защиту отвагу, истина да будет ее короной».

Слова моей матери застряли в горле. Молитва ли помогла мне выжить? Читалась ли она от сердца, чтобы услышали боги, или это всего лишь заученный стих для слуха придворных? Последние недели перед свадьбой мать стала такой далекой, словно чужая. Похоже, её роль в моей жизни обманчива и неоднозначна.

Пусть и в заговоре против меня, но всё же она моя мать. Та, что на лугу расстилала свои юбки для нас с Брином и веселила нас шутливым переводом птичьего щебета, а увидев мой фингал после драки с сыном пекаря, лишь пожала плечами, а потом оградила от хмурого взгляда отца. Та, что разрешила перед казнью отвернуться. Как же хочется понять, кто она была на самом деле и кем стала.

Перед глазами всё плыло, и я снова затосковала по тому далекому лугу и ласковому прикосновению матери. Опасное чувство — оно вызывало еще больше тоски: по смеху Брина и Регана, по напеву тети Бернетт, по гулкому перезвону колоколов аббатства, по аромату булочек, наполнявшему залы по вторникам.

— Я вижу, ты готова.

У входа стоял Рейф. Одет не как офицер и не как король, а как воин. От чёрных кожаных наплечников со стальными нашлёпками плечи кажутся ещё шире, по бокам свисают два меча. Взгляд жёсткий, изучающий, как в тот давний день в таверне Берди. От этого взгляда перехватило дыхание — совсем как в тот день,

— Ждёшь неприятностей?

— Солдат всегда к ним готов.

Сдержанность и холодность Рейфа заставили еще раз глянуть в лицо, недрогнувшее, суровое. Я схватила с кровати седельную сумку, но он забрал её.

— Я сам.

Больше королевская воля, чем предложение помощи. Я не возражала. По лагерю шли молча, под зловещее звяканье амуниции Рейфа. С каждой минутой он выглядел все мощнее и неприступнее. Лагерь гудел от суеты сборов: седлали и навьючивали коней, к воротам катились фургоны с припасами, офицеры выстраивали караван.

Каден, Тавиш, Оррин, Джеб и Свен ждали нас в сёдлах у ворот заставы. Рядом стояли еще две лошади — для нас с Рейфом, как я догадалась.

— Ваше место в середине каравана, — проронил он. — Я помогу принцессе. Мы нагоним.

«Принцесса» — даже по имени не зовёт!

Каден бросил на меня странно обеспокоенный взгляд, затем развернулся и ускакал вместе с остальными. В сердце заползло дурное предчувствие.

— Что-то не так? — спросила я.

— Всё не так.

Тон был безжизненным и тусклым, без привычного в последние дни сарказма. Рейф всё ещё стоял ко мне спиной и возился с моей седельной сумкой, пристегивая её.

Я заметила, что мой конь тяжело нагружен припасами и снаряжением.

— Хочешь посадить меня на вьючную скотину?

— Припасы тебе понадобятся.

Новая порция отстраненности и холода вызвала у меня прилив гнева.

— А тебе?

Я посмотрела на его лошадь, которая стояла налегке.

— Большая часть моего снаряжения и еды поедет в фургонах следом.

Он закончил возиться с сумкой и отошёл. С луки моего седла свисал меч в простых ножнах, а к тюку за ним был привязан щит.

Я погладила шелковистую морду коня. Увидев, как я разглядываю простую кожаную уздечку, Рейф сказал:

— Клейма королевства нет ни на чём. Можешь прикинуться кем угодно, если надо.

Я обернулась, не понимая, что он имеет в виду.

Избегая моего взгляда, он снова принялся проверять свою сумку и подпругу.

— Ты вольна двинуться, куда пожелаешь, Лия. Силой тебя удерживать не собираюсь. Хотя первые двенадцать миль предложил бы проехать с караваном. Дальше есть тропа, которая поворачивает на запад. Если захочешь, свернёшь на неё.

Он меня отпускает? Или это какая-то ловушка? Но я не могу уйти без Кадена. Я совсем не знаю дороги.

— А Каден тоже волен идти со мной?

Рейф застыл, уставившись на седло, на щеках заходили желваки. Он сглотнул, но так и не поднял взгляда.

— Волен.

— Благодарю, — прошептала я, хотя правильным ответом это было назвать трудно. Сбитая с толку, я не знала, что сказать.

— Не стоит. Возможно, я принял худшее решение в своей жизни. — Он наконец повернулся ко мне, но тепла в голосе не прибавилось. — Если за эти двенадцать миль передумаешь, скажи.

Я растерянно кивнула. Планы на день, уже сложившиеся у меня в голове, вдруг совершенно переменились. Я не собиралась менять своего решения, но интересно, почему передумал Рейф?

Он вскочил в седло и глянул выжидающе. Я посмотрела на своего коня, рысака, мощного, но поджарого и быстрого, как Морриганский равиан; вытащила из ножен меч, потрогала его: пренебрежительное «попрыгала с мечом» всё ещё стояло в ушах. Не слишком тяжелый, он отлично ложился в руку. Вне всяких сомнений, Рейф продумал всё, от коня до щита. Я пристегнула меч в ножнах к перевязи Вальтера и прыгнула в седло.

— Только у меня условие, — сказал Рейф, — даже просьба.

Так и знала.

— Все двенадцать миль ты будешь ехать рядом со мной — одна.

Я глянула с подозрением.

— Чтобы ты меня отговорил?

Рейф промолчал.

Караван тронулся в путь. Мы с Рейфом ехали в середине. Солдаты спереди и сзади держали дистанцию в двадцать шагов — не иначе как оговоренное расстояние, которое нельзя было нарушать. Для того чтобы не подслушали, если мы перейдем на повышенные тона?

Однако Рейф не произносил ни слова, и молчание давило на меня, как гора одеял, под которыми, пропотев, избавляешься от болезни. Он смотрел прямо перед собой, но и со стороны было видно, какая буря бушует в его глазах.

Похоже, этим двенадцати милям предстояло стать самыми длинными в моей жизни

Неужели он не понимает, что у меня самой хватает сомнений и страхов? Чёрт бы побрал его упрямство! Мне и так нелегко — зачем усложнять? Разве я хочу умирать? Но не хочу, чтобы и другие умирали. Рейф не знает Комизара, как знаю я. Может, и никто не знает. Дело не только в том, что он чуть не отнял мой голос, а лицо помнит его кулаки. Дух его алчности и сейчас преследует меня. Такую жажду власти не остановят ни поврежденный мост, ни даже вспоротые кишки. Как он и предупреждал, это еще не конец.

Проехав целую милю в тишине, я не выдержала:

— Как приеду, пошлю весточку.

Рейф даже не взглянул на меня.

— Мне больше не нужны твои весточки.

— Рейф, пожалуйста, я не хочу расставаться вот так. Пойми, на карту поставлены жизни.

— Жизни всегда поставлены на карту, ваше высочество. — В его голосе вновь слышались нотки сарказма. — Сотни лет королевства сражались и будут сражаться ещё сотни. Твоё возвращение в Морриган ничего не изменит.

— И точно так же, ваше величество, — огрызнулась я, — министры всегда будут препираться, генералы — угрожать восстанием, а короли на взмыленных скакунах — спешить домой, чтобы всех утихомирить.

Его ноздри раздулись. Резкие слова уже были готовы сорваться с губ, но он сдержался.

После долгого молчания я вновь заговорила. Перед отъездом так нужна внутренняя решимость, а он бросается «вашим высочеством», словно оскорблением!

— Рейф, у меня тоже есть долг. Почему свой ты считаешь важнее моего? Только потому, что ты король?

— Эта причина ничуть не хуже любой из ваших, принцесса, — процедил он сквозь зубы.

— Издеваешься, да? — я глянула на флягу: а ведь она пригодна не только для питья.