Примерно десять секунд она трет большим пальцем экран и разворачивает его ко мне.

— Это мой Никитос, — вытягивает ближе ко мне мобильник.

Убедившись, что я не собираюсь рассматривать лицо ее парня, она ставить телефон на блокировку и убирает обратно в сумку.

Да, Ксюша все верно понимает: прошли те времена, когда мы с ней часами могли обсуждать мальчишек. Отныне меня меньше всего интересует ее личная жизнь. Пусть говорит, зачем пришла и убирается вон.

Скрещиваю на груди руки и недовольно смотрю на нее.

— Ксюш, у меня сын болеет, утром придет доктор. Давай ближе к делу, ладно?

— В общем, я работала в ночном клубе в Карелии. Там познакомилась с Никитосом, мы стали вместе жить…

— О твоих похождениях мне слушать неинтересно, — уставшим тоном перебиваю я. 

Ксюша поджимает губы, словно боится в чем-то сознаться, натягивает рукав платья на пальцы, прижимает его к уголкам глаз, шмыгает заложенным носом и смотрит на меня с такой опаской, словно я побью ее после того, что она сейчас мне поведает.

— Мне срочно нужны деньги, Ань…

— Нашла чем удивить, — усмехаюсь я. — Когда они тебе были не нужны?

— В этот раз мне много нужно. Очень, — серьезно произносит сестра. — Никитос проиграл в покер очень опасным людям, и его поставили на деньги…

 Ксюша болезненно морщит лицо, по ее щекам текут слезы.

— Проценты капают, долг растет, — всхлипывает она на всю кухню. — Вчера ему отбили почки и пригрозили, что если не вернет деньги в течение трех дней, то его кокнут, — пищит она на последнем слове, и, уронив голову в ладони, трясет плечами.

Мне не жалко ее, нет. Я просто в шоке! В шоке оттого, что у нее хватает наглости припереться в мой дом и просить денег для какого-то очередного «Никитоса».

Да она даже не поинтересовалась, как живет ее сын, не захотела взглянуть на него хоть одним глазком и посмотреть каким он стал. Ведь она не видела его с рождения! Зато ее очень волнует судьба какого-то парня. Аж рыдает сидит!

Внутри меня все полыхает, чувствую, как от злости краснеет лицо.

— Пошла отсюда вон! — говорю я настолько грубо, насколько могу.

Встаю со стула, быстро шагаю в коридор за курткой, возвращаюсь обратно и кидаю ее на колени Ксюши.

— Одевайся и убирайся из моей квартиры! Здесь тебе не банкомат, выдающий купюры! — быстро и зло говорю я.

Ксюша отчаянно смотрит на меня полными слез глазами, складывает ладони в молитвенном жесте.

— Ань, умоляю тебя, помоги мне в последний раз, сестренка. Его же убьют, понимаешь? А я люблю его, я…

— А бабушку, значит, не любила? — щурюсь я. — Где ты была, когда она хотела проститься с тобой? Где ты была, когда она в бреду шептала твое имя?! — мой голос задрожал, глаза зажгли слезы. — Ты даже не приехала с ней проститься, а сейчас смеешь просить за какого-то парня?

Я смахиваю с лица слезы и с трудом подавляю в себе желание отвесить ей пощечину. Кто бы знал, как мне хочется отомстить ей за все бабушкины слезы и переживания.

— Даже если бы мне захотелось тебе помочь, то все равно не смогла бы. Сама знаешь: я переписала на тебя все, кроме этой квартиры, — сквозь зубы говорю я.

— А бабушкин дом? — вдруг спрашивает Ксюша. — Он же нам обеим достался в наследство, верно?

От этого вопроса я впадаю в ступор. От сестры, конечно, всего можно ожидать, но, простите… как говорится, тело бабушки еще не успело остыть, а она уже мысленно делит ее дом?! Совсем умом тронулась?

И к тому же на этот дом у меня есть свои планы. Я не собираюсь продавать его, а хочу ездить туда летом с Даней. Там же и лес рядом, и озеро, и печка в доме настоящая – русская. И половики, связанные бабулей, да и вообще каждая мелочь напоминает о ней и нашем детстве. Разве можно это взять и пустить с молотка?!

— Дом продавать не будем! — твердо заявляю я и возмутительно фыркаю. — Еще чего выдумала! Ради спасения какого-то игромана продавать дом, в котором мы с тобой выросли?

— Тогда отдай мне мою долю, — пожимает плечами сестра.

Я только раскрываю рот, чтобы вылить на нее весь свой гнев, как она хватает меня за руку и снова пускается в слезы.

— Анечка, миленькая, я знаю, что виновата перед тобой, перед Даней, перед бабулей. Знаю все, — тараторит она, задыхаясь от слез, — вот такая я… Вот такая дура непутевая и невезучая… Это ты у нас всю жизнь правильная, и в институте отучилась и сына вон, воспитываешь, а я… А я только и умею искать приключения на свою задницу.

Ксюша вытирает мокрое лицо, горько смеется.

— Влюбилась как дурочка и ничего не могу с собой поделать, понимаешь? Мы ведь с ним свадьбу уже назначили, думали, как раз после Нового года распишемся. А тут такое…

Она берет со стола салфетку, громко высмаркивается и, вздыхая, качает головой.

— У него долг больше двух миллионов, Ань… Как пить дать — убьют. А не убьют, так инвалидом сделают. А я буду катать две коляски, — снова плачет Ксюша. — Одну с ребеночком, вторую — с мужем…

И моя челюсть отвисает до пола.

— Что-что ты сейчас сказала?.. — заторможенно произношу я, глядя на нее во все глаза. 

— Ты что беременна? — спрашиваю я, внезапно охрипнув и, нащупав рукой стул, медленно на него оседаю.

— Почти два месяца, — шмыгает носом Ксюша и снова громко высмаркивается в салфетку.

Я запускаю пальцы в волосы, поднимаю голову к потолку и, зажмурив глаза, протягиваю:

— Кап-е-е-ец… Как так-то, а? Ну как так-то, Ксюш?!

Сжав губы, впиваюсь в нее злющим взглядом.

— Материнство — это не шутка! Это не поиграть с ребеночком денек-другой, это навсегда, понимаешь?! — прикрикиваю я. — Это и бессонные ночи, и пеленки, и какашки, и отрыжки и все, отчего тебя, брезгливую до ужаса, воротит всю жизнь! А еще тебе придется забыть о клубах, о мечте стать моделью и обо всех своих развлечениях, ты это понимаешь?

— Вполне, — уверенно и обиженно заявляет она.

— Ох, ничего себе! — округлив глаза, я восхищаюсь ее готовности стать матерью. — И это говорит мне девушка, которая на пятый день после родов укатила неизвестно куда и ни разу за полтора года не поинтересовалась, как дела у ее ребенка?

— Ань!

— Ксюш! — прикрикиваю я, не давая сказать ей ни слова. — Да, я прекрасно помню, что согласилась на все твои условия, что пообещала взять все заботы о сыне на себя и выполнила эти обещания, но!

Я перевожу дыхание и сбавляю тон, чтобы донести до нее каждое слово.

— Но ты ни разу не попросила прислать его фото или позвонить по видеосвязи, чтобы повидаться с ним хотя бы через экран. Ты готова была с легкостью продать материнские права, и даже сегодня, спустя столько времени, придя в дом, где находится твой сын, ты первым делом заговорила о каком-то парне, которого срочно нужно выручить? — почти беззвучно заканчиваю я и разочарованно смотрю на Ксюшу.

Отпиваю воду из ее стакана и подытоживаю:

— Сейчас ты хочешь родить, потому что ослепла от любви. Ребенок тебе нужен только для того, чтобы привязать к себе этого Никиту. И мне страшно подумать, что будет если он тебя вдруг бросит, или тебе снова предложат выгодный контракт… С Даней ты не побоялась пойти на аборт на большом сроке, — напоминаю я.

— В этот раз все будет по-другому, — гордо тряхнула головой Ксюша. — Вот рассчитаемся с Никитиным долгом, переберемся в мою московскую квартиру, поженимся, и будет у нас настоящая счастливая семья.

— А где уверенность в том, что твой Никитосик не проиграет эту твою московскую квартиру? — язвлю я и ловлю себя на мысли:

«Вот же а, ведь приказывала себе не вмешиваться в ее жизнь, приказывала! Но все равно из меня так и лезет упрямая старшая сестра».

Ксюша прикладывает руку к груди, выпучивает на меня глаза.

— Ань, он поклялся мне больше не играть!

— Это сейчас лежа с отбитыми почками, он в чем угодно тебе поклянется. А потом не успеешь и глазом моргнуть, как твой Никита оставит тебя с ребенком на улице.