— Представляешь Комар, а ведь это и правда, не я стрелял… — расплывшись в улыбке, мерзкая рожа бывшего десятника появилась из-за широкой спины, упавшего прямо в костёр, старого воина. Подойдя ко мне поближе и всё также держа меч у моего горла, Мерзы присел на корточки и громко хмыкнул. — Да и зачем мне это? Я же не самоубийца какой, Ахмета ослушаться… — затем он скривился и плюнул на бездыханное, начавшее дымится, тело Шрама. — Предатель… — прошипел он. И уже обращаясь ко мне: — Что сопляк, хороший из меня ученик? Я же говорил, что буду за десятерых стараться, и как видишь, не солгал. Всё сделал как ты учил. Никто даже ухом не повёл, как я беззвучно к вам подполз. Даже ты! Да что там! Он белка твоя, тоже спит как убитая, совсем как тогда, когда ты на местном языке во сне разговаривал, пока я на неё удавку накидывал. А она вишь, какая живучая…

— Ах ты жирный кусок дерьма! — прорычал я. — Гореть тебе в аду!

— Ну, это вряд-ли… — улыбнулся Мерзы. — Мне отец перед отъездом сказал, что бы я от тебя и Шрама избавился, а соответственно от позора. А он меня к себе приблизит и сотником сделает. А сотник, как-нибудь, да найдёт способ задобрить хозяина неба… Надо будет, и всю деревню под нож пущу, что бы Тенгри на меня не гневался. Или город какой. Например тот, откуда ты родом… Или пещеру твою тайную, с бойкими медвежатами. Как думаешь, понравятся Тенгри души маленьких медвежат?

У меня просто не было слов. Ученик с Мерзы, и вправду оказался прилежный. Это же надо было так ловко притворятся! Кто-кто, а разведчик с него бы получился достойный. Но как человек, он не имел права ходить по этой земле… Поэтому, я сказал Мерзы чистую правду…

— Молодец! — заявил я немного ошарашенному юноше. — Ты действительно далеко пойдёшь! Жаль только, что идти-то, будет нечем…

— Это ещё почему? — не понял Мерзы. — Поясок то твой, вон он где лежит. И ножик на нём остался. А что ты без него и лука своего мелкого, против острой стали сделаешь? Ничего…

— Возможно. Но ты, Мерзы забываешь ещё про одного, моего верного товарища. Который тебе хорошенько так, задолжал…

— Это ты про эту полудохлую белку, что-ли? — и он, одним ловким движением схватил за шиворот всё ещё дремавшую, рыжую соню. Всё так же продолжая контролировать моё горло своим мечом. — Да она похоже, наконец-то действительно сдохла!

— Не дождёшься… — прошипел я. И рыжая бестия перестав притворятся, укусила Мерзы за палец и тут же прыгнула ему на голову, в дикой злобе возвращая недавний должок. Но несмотря на то, что его лицо тут же покрылось десятком кровавых, глубоких борозд, меч свой он от моего горла так не убрал. А сумев схватить рыжую рукой, со всей дури бросил её об землю, да ещё и наступил на неё.

Но не успел он надавить на белку своим сапогом, как мой тонкий, незаметный за рубахой клинок, вонзился в ногу Мерзы. И лишь затем я отбил его кривой меч от своего горла. Но я немного опоздал, и этот гад всё же успел порезать мою детскую шею. Юноша как ненормальный махал своим кривым мечом, в попытках добить кувыркающегося и раз за разом тыкающего в его ноги свою острую сталь, мальца. У меня же от потери крови и постоянных кувырков, начала кружится и туманится голова. И я, собрав все силы, ловко ускользнул от его очередного взмаха и резким движением руки назад, разложил на всю длину свой чудо-клинок, и на возвратном движении воткнул уже довольно длинный ножик, ему прямо в пухлое тело. Вонзив его аккурат, под кожаную броню. Причём сделал это с такой силой, что тут же сломал загнанный по самую рукоять, небольшой меч. Оставив в теле Мерзы всё его раздвижное лезвие. А дальше, лишь пустота и нежный голос моей матери:

— Держись сынок! Не сдавайся! Ты мой смелый волчонок… Ты мой крепкий медвежонок…

***

Яркие лучи солнца, щекотали мой нос. Я поморщившись, потёр его рукой. Не помогло. Пришлось повернутся и открыть глаза. Оказалось, что это были не солнечные лучи, а яркий беличий хвост…

Что есть сил прижавшись к моей шее, еле живая, рыжая бестия, в который раз спасла мне жизнь, остановив собой кровь. Я хоть с трудом, но поднялся. Отлепив от шеи пропитанный моей кровью, уже не такой пушистый комок. Обильно смочив потнницей, обмотал шею чистым куском ткани, который на всякий случай всегда носил с собой. Помыв заодно крепким напитком и еле живого зверька, от удушливого запаха которого, тут же попытавшегося вырваться с моих рук. Успокоив белку, я посадил её возле потухшего костра, и залпом выпил весь оставшийся у меня кумыс.

Предо мной лежало два тела. Ткнув с пренебрежением бывшего десятника, я положил руку на шею Шраму. Тяжело вздохнув, я закрыл глаза славному воину, так глупо погибшему от руки этого сопляка. Нацепив свой пояс, я положил уже немного проветрившуюся от потницы белку, себе за пазуху. И забрав на память не нужный теперь Шраму плед, последний раз взглянул на бывшего ко мне добрым воина. С трудом взобравшись на небольшую лошадку и полностью ей доверившись, я закрыл глаза и слегка натянул поводья…

***

— Хозяин! Что с вами? — выкрикнул Игды, провожая взглядом вереницу из трёх, еле плетущихся лошадей. — А где Шрам? Мерзы?

— Нету больше Шрама… — с трудом спустившись с лошади, ошарашил я его новостью. — И Мерзы, тоже больше нет… И давай Игды, без лишних вопросов. Принеси что поесть. За три дня устал как собака…

— Как, нет Шрама, — невероятно расстроился горбун потере единственного друга.

— Я же просил, без вопросов! — чуть ли не наорал я на бедного Игды. — Я потом всё обьясню… — ответил я немного успокоившись. — И это, орехи белке перетолки и молока свежего для неё достань. Ну и для меня, заодно…

Весь мой поредевший десяток, с изумлением смотрел как их, и так не шибко большое начальство, пошатываясь, отправилось в шатёр. — Игды! Чего застыл! Бегом, твою же медведицу! Я долго ждать буду! — как гром среди ясного неба прогремело с юрты. И не успевший прийти в себя горбун, тут же метнулся исполнять мои распоряжения…

***

— Вот зря ты Комар, не дал мне тогда его прирезать! — выкрикнул Лоскут. После того, как сидя вечером у костра, я поведал моим подчинённым о недавних приключениях в лесу.

— Это я виноват… — заплакал порядком подвыпивший старик. — Не рассказал тебе Хозяин, что мне говорил Шрам. Просто забыл… Старый дурак!

— Никто, ни в чём не виноват… — подытожил я кутаясь в тёплый плед, и глядя на всепоглощающие языки пламени. — Всегда будут добрые люди, и негодяи притворяющиеся людьми. Никуда от этого не денешься… Главное, самим оставаться людьми…

— Это да… — вздохнул Лоскут. — Но Шрам мне, как отец был! — вдруг выкрикнул он, и закусив руку зубами, заплакал.

— И мне! И мне тоже! — поддержали его ребята.

— Никогда этого урода, Мерзы, не прощу! В царстве Тенгри найду и отомщу! — всхлипывал Лоскут.

— Прости меня, о лесное чудо! — вдруг, упал на колени перед белкой Игды. — Ведь если бы не ты, не видать мне больше моего хозяина! А я за тобой пол дня с ножом гонялся! — белка увидав упавшего перед ней горбуна, не на шутку перепугалась, тут же запрыгнув мне на голову. Картина была до того смешная, что я не выдержал, и с трудом сдерживая улыбку, всё же засмеялся. — Чего вы ржёте, ироды! — не понял Игды, присоединившихся ко мне, во всю обхохатывавшихся ребят. И от невозможности их остановить, махнул на всё рукой и тоже улыбнулся…

Это был не злой смех. И все это понимали, даже убитый горем Игды…

— Смотрите! — вдруг проорал Лоскут. — Волки! Прямо к нам идут! — все тут же бросились к лошадям. И выхватив луки, стали одевать на них тетиву.

— Никому не стрелять! — проорал я своим детским голоском, словно меня резали. — Если хоть одна стрела вылетит, всех на ремни пущу!

Из тёмного леса, поблёскивая чёрной шерстью и горящими от нашего костра красными глазами, вышел огромный, чёрный волк. Скаля белые зубы на ошарашенно смотрящих на него, перепуганных людишек, он своим уверенным, пружинистым шагом направился к идущему ему на встречу мальцу. Когда огромная, рычащая пасть остановилась возле улыбающегося лица, волк вдруг жалобно застонал и немного присев, положил огромную голову, пацанёнку на грудь. Тот, промурлыкав словно кот, нежно его обнял, и несколько раз успокаивающе погладил, прорычав что-то в ответ.