— Спокойно, лошадка, спокойно… — залез я на пенёк и пристально посмотрел в глаза этому огромному монстру, способному ударом копыта вырубить не только волка, но и медведя. — Ты главное, мне полностью доверяй, и я тебя не подведу. Тоже свою жизнь доверять буду. Без доверия брат, — никак! — лошадка, удивлённо на меня вылупившись, тут же укусила себя за ногу. А затем снова на меня уставилась ошарашенным взглядом. Я сначала не понял её странных действий. А потом до меня дошло!

— А ну, братишка, столкни-ка меня с пенька! — и эта зараза с удовольствием выполнила приказ, стукнув по мне своей лошадиной головой, от чего я тут же свалился на задницу, удивившись не меньше чем этот огромный Пегас без крыльев.

— Вот дедуля! Удружил, так удружил… — прошептал я про себя. — Это что, ты меня теперь во всём слушаться будешь? — поднявшись, спросил я у закатавшей верхнюю губу после моего нелепого падения, беззвучно заржавшей лошади.

Видимо нет… Пегас, громко фыркнув, тут же развернулся ко мне своей огромной, лошадиной задницей, обозначив таким образом своё отношение к моей, невероятно мелкой в его глазах, детской фигуре.

— А если за сухарик? — помахал я перед лошадиной задницей, засохшей лепёшкой. Конь тут же повернул ко мне голову и втянув ноздрями воздух, развернулся в мою сторону. Подошёл и в один присест сожрал весь хлеб. А затем обнюхал меня с ног до головы, ища видимо, где я спрятал остальное лакомство. Найдя наконец искомое, несмотря на все мои протесты, нахально вытащил языком из кармана на поясе остатки лепёшки, и тут же потеряв ко мне всякий интерес, гордо пошёл пощупывать себе, немного пожухшую траву…

— Игды! — вернулся я в лагерь. — У нас хлеба не осталось?

— Только совсем сухой, хозяин. — ответил слуга, попутно добавляя специи в бурлящий котёл.

— Отлично! Давай весь… А где десяток-то мой делся, они давно уже с реки прийти должны были.

— Так, зацепился Мерзы за ветку и пролил больше чем на два пальца. Вот Шрам их обратно к реке и погнал… Вы бы это, хозяин… — смутился горбун.

— Что, Игды? Договаривай.

— Полегче со своими подчинёнными, а то возненавидят Вас ребята, как и Мерзы. И тогда на поле боя и нож в спину всунуть могут. Или стрелу вражескую пустить… Нет, дело Ваше. Сильно добреньким, тоже быть нельзя, подчинённые должны чувствовать хозяйскую руку. Если провинились, то и батога незазорно дать отведать. Главное, что бы они понимали, за что…

— Всё сказал? — посмотрел я на него строгим взглядом.

— Да. Извините господин. — поник предо мной старик. — Но вы сами просили говорить, если что не так…

— А что, не так-то? — не понял я его. — Чем, они не довольны? Учится грамоте для них тяжело, вот пускай тренируются. Тяжело в учении, — легко в бою. И как там, с орехами дела. Нарвали эти охламоны их для моей белки?

— Уж чего-чего, а орехов у нас теперь на всех белок в лесу хватит! Ещё и останется. — указал Игды на два здоровых мешка возле юрты. — И что вы в ней нашли-то, господин, — Игды с презрением посмотрел на греющейся возле костра, на специально для него постеленной шкуре, алый клубок. — Не белка, а исчадие ада! Вон как откормилась на хозяйских харчах!

— Но-но. Не обижай мне животинку. Или ты против неё что имеешь? — я снова, строго на него взглянул.

— Да нет… Мне то что? — испуганно развёл руками горбун. — Нравится вам с этим лестным отродьем возится, играйтесь себе на здоровье… Лишь бы Вы были довольны и эта зараза, мои специи не трогала…

— Вот и хорошо. Твоя главная задача, Игды, за ней приглядывать, ну и за специями заодно. — улыбнулся я старику. — Пока я к празднику готовится буду.

— Рановато вам ещё козла гонять. — вздохнул горбун. — Опасная забава. Отказались бы Вы от горя подальше… А то бывает и насмерть затопчут. Или ударом батога без глаза оставят.

— А то, я не пробовал! Но это же хозяин улуса, — как ему откажешь…

— Это да… — снова вздохнул Игды. — А может, скажем Ахмету, что Вы мол, заболели, пускай сам на том празднике развлекается. Ему ведь, не впервой…

— Нет Игды. Назвался медведем, полезай за мёдом. Несмотря на укусы диких пчёл. Так что будь добр, дай перекусить и неси сюда весь сухой хлеб что только найдёшь…

***

— Бей его Мерзы! Со всей дури лупи! Дай так, что бы глаза у него на лоб повылазили! Как и у нас, когда мы пять раз за водой бегали! — орали бывшему десятнику его товарищи. — Пускай почувствует хоть малость того, что он нам тут устроил!

Огромный конь с нетерпением стукнув копытом, рванул с места и со скоростью молнии пронёсся мимо щёлкнувшего батогом пухлого всадника с козлиной тушей возле его ног.

— Да! — орала толпа не увидав на седле мелкого наездника. — Молодец, так его! — пищали от радости мальчишки, отомстив наконец своему ненавистному командиру. Десять дней издевавшемуся всякими, совершенно не нужными упражнениями и заданиями. Начиная от лазания по деревьям за дурацкими орехами для его страшно уродливой белки, и заканчивая маскировкой под рядом стоящий кущ ежевики. Но только, зря плясали и обнимали друг друга мои нерадивые воины. Прилетевшая прямо в ликующую толпу туша козла, и моя наглая, улыбающаяся рожа, тут же сменила их неистовую радость на праведный гнев…

— Мерзы! Слепой ты, безголовый баран! Что бы тебе пусто было! Снова промахнулся! Да ещё и козла потерял… — и в неуклюже отмахивающегося, нерадивого всадника, полетели ветки, камни и сосновые шишки. Я же, неимоверно довольный собой, нагнулся к своему, невероятно быстрому жеребцу и прошептал:

— Спасибо, друг. Ты лучший конь на всём белом свете! — Пегас в ответ лишь пренебрежительно фыркнул. — Мол, это ещё что! Вот приедем на место, вот тогда и увидишь, какой я быстрый и проворный! Так что готовь хозяин, побольше вкусных сухариков, а то ведь можно и не доехать на праздник к названому братцу…

Дорога к резиденции моего названного брата, а заодно и хозяина этого улуса, заняла целых три дня. Три дня нытья Мерзы по поводу встречи с его отцом. Что же он ему скажет, как в глаза посмотрит… Я же старался держатся поближе к Шраму и подальше от Ахмета. А то кто его знает, что у него там на уме… Он и так, окружённый своими подчинёнными, искоса поглядывал на свою бывшую лошадку, которая теперь почти во всем меня слушалась. Сотник Такту со своими десятниками тоже был приглашён на это празднество. Так что вереница из всадников растянулась на метров двести, не меньше. Каждый вечер мы разводили костёр и усаживались за огромным столом из шкур, где бывалые воины травили свои байки. Наиболее говорливым оказался Ахмет. После очередной порции выпитой им потницы, сотника несло в такие дебри, что даже мне, повидавшего всякое, становилось страшно. Его истории приводили меня в дикий ужас. Я ещё не раз вспоминал слова моего названного отца, добряка Мбека, что мне возможно, лучше было остаться в лесу с медведями, а не с этим беспощадным и невероятно жестоким народом. Ахмет во всех красках описывал свои похождения, и то как он бесчеловечно расправлялся со своими врагами и беззащитными пленниками. Неокрепший детский организм периодически выворачивало наизнанку, в прямом смысле слова. Поэтому, дальше слушать эти рассказы, где они буквально упивались своей неоправданный жестокостью, я не мог больше ни под каким соусом. Чего не скажешь о Мерзы, которому они явно пришлись по душе.

Последующие два дня я разводил свой небольшой костёр подальше от всех. И лишь для себя и своей белки, которую я не рискнул оставить с Игды. Лоскут стал главным в арабане. И в моё отсутствие должен был продолжить тяжелейшие тренировки под неусыпным контролем Игды. Но перед отъездом, я верхом на Пегасе и гружённый лесными лакомствами, всё же наведался в мою родную берлогу.

Мне все неимоверно обрадовались. Особенно были счастливы медвежата, когда я высыпал перед ними два мешка вкуснейших лесных орехов, с таким трудом собранных моими подчинёнными. Мать медведица, сменив гнев на милость, прошлась своим шершавым языком по моему счастливому лицу. Я же угостил её сухариком, припрятанным подальше от Пегаса. Который в свою очередь, глядя как относятся ко мне эти кровожадные зверушки, на удивление ни капли не испугался. А увидав как медведица сожрала его любимое лакомство, лишь недовольно фыркнул и гордо задрав морду, демонстративно отвернулся.