Пашка ждёт на пляже. Мы оба перебрали с алкоголем, но отходняки ловим разные: один болтает, второй молчит.

У друга новая любовь, он воодушевлён и планирует сделать предложение. Дела на винодельне идут отлично, одно из его вин вошло в сотку лучших в Европе. Паша на подъеме.

Слушаю его и завидую. Мне нечем особо похвастаться: жена нелюбимая, ребенок больной, дела парализованного отца ярмом повисли на моей шее… Но самое главное — Птичка. Она отвергает, а мне без нее тошно.

Смотрю на темную гладь моря и никак не могу понять, почему моя жизнь стала такой мрачной и беспросветно скучной. Я планировал проживать ее иначе.

Когда в голове проясняется, чувствую голод. Кажется, этим вечером на закуски я только смотрел. Надо вернуться и поесть.

Подхожу к ресторану, а навстречу мне вываливает вся толпа. Белецкие решили устроить коллективную фотосессию на арендованном кабриолете. Его украсили в стиле вечеринки и вокруг установили свет, как на съемочной площадке — Гарик заморочился, респект ему.

Завидев меня, Юля машет и зовет присоединиться. Нехотя плетусь со всеми на парковку. Мне сейчас хочется не фоткаться, а пожрать чего-нибудь и поехать домой.

Настроение и так ниже плинтуса, а тут еще вижу, как Зак приобнимет и подсаживает Птичку в кабрик. Меня накрывает такой удушающей волной ревности, что дышать больно. Непроизвольно кривлю рожу, но подхожу.

Гарик сидит за рулем, его Ариша вместе с Юлей на пассажирском, рядом Тимур на открытой дверце повис. На заднем сиденье только американец с Соней.

— Ник, давай к нам! — зовут университетские, которым не хватило места в машине и им пришлось нестройным рядом выстроиться за багажником.

— Сори, — развожу руками, — у меня резерв!

Ловко перепрыгиваю через заднее крыло и мощусь на сиденье, плотно прижимаясь к Соне. Втроем тут тесно, но поместиться можно.

— Паш, залетай! — зову друга и двигаюсь, пересаживая Птичку себе на колени. — Я привык быть в центре! Никто не против?

Гарик оборачивается и громко ржёт.

— Против, — тихонько шипит Соня, но я делаю вид, что не расслышал ее слова во всеобщем галдеже.

Одну руку забрасываю Пашке на плечо, а второй стискиваю Птичку чуть ниже талии. Она там ощутимо напрягается. Пытается привстать, но я не даю. Раскрыв ладонь, прижимаю к себе. Невзначай провожу по оголенному животу большим пальцем, и её гладенькая кожа покрывается мурашками. Чувствую их, и у самого такие же ползут. Следом за ними в паху приятно теплеет.

Птичка чувствует попой мою эрекцию — скрыть ее нереально, — елозит и делает только хуже. Как бы случайно задеваю хрупкое плечико губами, успеваю прихватить и лизнуть. Она лопатки сводит и напрягается еще больше, а я тяну в себя аромат ее кожи и кайфую.

Чертовски заводит меня эта девочка!

Фотограф просит всех изобразить безудержное веселье. Птичка вскидывает руку и отклоняется в сторону американца. Это движение мне не нравится. Резковато дергаю ее на себя, вынуждая обнять меня за шею. Так и фотографируемся — в обнимочку.

Когда фотосессия заканчивается, Зак выпрыгивает первым и предлагает помощь Соне. Она в такой короткой юбке, что сама не выберется.

Ей приходится наклониться и перегнуться, чтобы он подхватил ее. А я все еще сижу и наблюдаю за ними. Мне снизу открывается чудный вид. Знакомые аккуратненькие булочки, между ними белые кружевные трусики. Рука так и тянется. Я ей как бы вылезти помогаю, но на самом деле тупо трогаю.

Выбравшись, она одаривает меня ядовитым взглядом.

— Будешь лапать — залеплю пощечину. При всех, — цедит еле слышно и убегает.

Тру лоб и судорожно сглатываю. А классические брюки не такие уж свободные, оказывается.

На входе в ресторан меня ждёт Юля.

— Поедем уже? — спрашивает, приобняв. — Я что-то устала.

— Вызову тебе такси. Мы с Гариком и Пашкой посидим еще. Неизвестно, когда теперь таким составом соберемся.

Мы с друзьями действительно договаривались куролесить до утра.

— Так ресторан закрывается скоро. Правда, господин ресторатор? — другой рукой Юля обнимает проходящего мимо Тимура.

Меня кто-то окликает. Оборачиваюсь и притормаживаю, а питерский петух тем временем предлагает Юле подвезти её до отеля. Он единственный из всех собравшихся совсем не пьёт: о здоровье своем печётся.

— Никитушка, — пищит жена это тупое имя, — ты ведь не против, если Тима отвезёт меня в отель?

Сколько раз я просил не называть меня так, особенно при малознакомых людях, но опять за своё. Пьяная манерная дура!

Их совместный уход с вечеринки могут расценить неоднозначно, но мне всё равно. Я никогда не ревновал Юлю и не пекусь о её репутации.

— Тимуру можно доверять, — прицельно сморю на питерского, мы оба поняли, о каком доверии речь — вчера он видел нас с Соней, как бы не болтнул лишнего.

К Юле я больше не подхожу. Она прощается с Белецкими и уходит под руку со своим провожатым. Пусть катятся. Знал, что споются.

Возвращаюсь в зал. Пока не убрали со столов, надо успеть что-то куснуть. Закидываю в рот пару канапешек, наливаю в бокал минералки и выхожу на террасу.

Вечеринка переходит в фазу активного прощания. Народ пьёт, обнимаясь, обменивается телефонами и целуется. Несколько машин такси уже приехали и ждут пассажиров.

Глазами ищу Соню. Её нигде нет.

Неожиданно сзади налетает Гарик.

— Ты тоже на водичку перешёл? Стареешь! — смеется и треплет затылок. — Мы с Ариной скоро поедем. Она не пила, так что мы на своей. Подвезти тебя?

— Не нужно, вызову такси, — обнимаю друга. — Отдыхайте! Вы оба заслужили. Такой шикарный вечер организовали. Созвонимся завтра. Может, пообедаем вместе. Надо о делах поговорить.

— Окей, друже! На связи, — салютует и бежит к своей Арине.

Следом за ним подходит Пашка. Угрюмый какой-то.

— Бро, я в отель. Вторую ночь без сна. Рубит. Завтра наберу, оки?

Прощаюсь и с ним.

Договаривались гульбанить до рассвета, а еле дотянули до двух ночи. И правда стареем.

Выхожу на парковку. Такси разъезжаются, в последнюю машину грузятся американские друзья Гарика. Зака среди них нет.

Оборачиваюсь и вижу, как этот мудила прощается с Птичкой. Они достали телефоны и обмениваются номерами, после чего он смачно целует её в щеку. У меня кулаки сжимаются. Но большего она не позволяет. Мило улыбнувшись, отстраняется. Он зачесывает что-то на прощанье и бежит к машине. Она машет рукой, разворачивается и быстрым шагом уходит.

Одна идет вдоль пустой набережной. Совсем одна.

И решать ничего не приходится — ноги сами несут меня за ней.

А что, если дело в ней?

Интересно, что чувствует маньяк, преследующий свою жертву? Непреодолимое влечение, возбуждение, азарт?

В погоне за Соней меня одолевает страх. Я боюсь упустить её из виду и потерять совсем. Вглядываюсь в успевшую удалиться хрупкую фигурку и ускоряю шаг. Когда она успела уйти так далеко? Я же буквально на минуту задержался.

Набережная хорошо освещена, но абсолютно пустая. Редкие машины проезжают по параллельной аллее дороге, нарушая тишину, которая сейчас воспринимается недоброй. Даже прибоя не слышно — на море абсолютный штиль.

Шаг у меня шире, расстояние между нами сокращается, но все равно нервничаю. Даже когда слышу цоканье ее каблучков.

Мимо проезжает подозрительная развалюха. Приближаясь к Соне, слегка притормаживает. Мощный выброс адреналина в кровь заставляет меня перейти на бег. Сколько нужно времени, чтобы затащить девушку в машину? Достаточно минуты, думаю.

Развалюха едет дальше, но я уже бегу и остановиться не получается.

— София, стой!

Она оборачивается и останавливается. Надо было окрикнуть раньше.

— Что случилось, Никита? — в голосе удивление.

— А у тебя? — выдыхаю тяжело. Дыхалка немного сбилась. — Куда ты ломанулась одна посреди ночи?

— Домой, — ведёт плечом.

— В два ночи, пешком, одна, по пустынной набережной? В юбке, из-под которой задницу видно?