Прошло не более пяти минут, как показались роты, идущие обедать, и оркестр вовремя встретил их ярко звучащим маршем. Лица красноармейцев поворачивались в сторону оркестра, и не было ни одного лица, не освещённого приветливой улыбкой. Верно! Ощущался праздник! И виновником этих праздничных ощущений был оркестр! Не было никаких нареканий, не было слышно обидного слова «дармоеды»!

Баритонист Назимов подошёл к Егорову и сказал:

– Товарищ старший лейтенант! Может быть, мы и проводим роты-то? Будут строиться здесь после обеда, пойдут, а мы им подыграем?

– А не устал народ-то? Как, Сибиряков, ваше мнение? Сыграем?

Но не только Сибиряков, а все музыканты, очевидно, польщённые вниманием командира части, а особенно благодарностью, да к тому же с приказанием внести её в личные дела, поддержали предложение, и через некоторое время лагерь снова услышал звуки «своего» оркестра.

В это время к Егорову подошёл откуда-то появившийся Ивицкий, начальник продовольственного отдела части. Ивицкий и до войны работал где-то не то директором ресторана, не то «завом» какого-то ОРСа или «Торга», и, как большинство физически некрупных людей, стремился создавать солидный вид. Он был не в пилотке, как все командиры части, а так же, как и старший командный состав, в фуражке, но с ярко-малиновым околышем, как положено интенданту. Он солидно поздоровался с Егоровым, хотя они жили в одном доме и комнаты их были рядом, и утром они не только виделись, но и разговаривали и умывались вместе, и медленным, интендантским басом сказал:

– Скажи своему старшине, чтобы вёл своих людей во второй зал. Я там для праздника дал приказание подбросить кое-чего музыкантам. И сам зайди!.. (Был он при этом немыслимо величественен…)

Действительно, когда, закончив игру, музыканты вошли во второй зал, поменьше, там они увидели накрытый для них стол, где помимо обычного обеда у каждого прибора стояла небольшая тарелочка с половиной селёдки, по два солёных огурца, а хлебные порции были явно увеличенными. Всё это в то время было, конечно, редкостью и приятным сюрпризом.

Ивицкий стоял неподалёку от стола музыкантов и, несомненно, ждал отзывов о своей распорядительности.

Музыканты оценили это и аплодисментами выразили своё удовольствие и благодарность.

Но недолго Ивицкому пришлось побыть в положении «увенчанного лаврами»! Когда музыканты выходили из столовой, показался майор Рамонов и, не дав времени Сибирякову для команды «Смирно», просто спросил:

– Пообедали? Вам там дали кое-чего добавочного? Я приказал Ивицкому подкинуть вам селёдочки, огурчиков, хлебца! Было это?

– Так точно, товарищ майор! Спасибо! Всё было!

А старшина Сибиряков, уже потом, когда подошли к помещению оркестра, заявил громко:

– Ну уж эти мне интенданты! И что за народ такой? Прикинулся, будто бы это он сам, от своих щедрот! Мы ещё аплодировали ему, как дураки. А что он? Командир приказал дать, он и дал. А не прикажи майор Рамонов, сам бы ни в какую не дал бы ни крошки! Ах и люди!

Так в личном деле Егорова появилась первая благодарность.

К вечеру об этом знали уже все, и многие поздравляли его и с благодарностью в приказе, и с удачным выходом «на арену»!

Но если первая игра на присяге прошла благополучно и была даже отмечена благодарностью командира части, то следующее выступление Егорова с оркестром, тоже на плацу и тоже в военном ритуале, было не то чтобы скандальным, но во всяком случае не особенно приятным для Егорова. Дня через три после присяги капитан Безродный вызвал Егорова и передал ему приказание майора Рамонова раз в неделю, по субботам, играть развод караулов на плацу. А караул был весьма многочисленный, у части было много охраняемых объектов, да и железнодорожная станция была фактически в ведении части. Получив приказание, Егоров был озадачен. «Развод караулов» – это что же такое? В опере «Кармен» есть развод караулов, но, очевидно, музыка Бизе не применяется в этом церемониале. Беседы с Сибиряковым и другими музыкантами не внесли ясности Егорову. Сибиряков откровенно заявил, что он никогда разводов караулов не играл, оркестр Виллера, в котором он служил когда-то, за свои хорошие качества от разводов освобождался. Другие музыканты говорили, что они «забыли, честное слово, но как будто в музыке развода караулов проходит тема Интернационала». Егоров метался от одного знатока к другому, но никто, даже всегда идущий навстречу Добровин, в данном случае не мог помочь Егорову.

– Хоть какой-нибудь намёк на развод караулов найти, – печалился Егоров Чарыгину. – Хоть один голос!

– Да погодите-ка! Должна же быть вклейка сигналов в Строевом уставе, – заявил Чарыгин. – Давайте посмотрим!

Взяли Строевой устав, но бывает же такое положение, все странички с вклейками, а значит, и с сигналами, были тщательно, просто мастерски, вырваны! Вероятно, для свёртывания цигарок. И это везде! Во всех батальонах! Ночи длинные, наряд не должен спать, курить хочется, бумаги нет, вот и пошли сигналы на закурку! Просто…

И Чарыгин дал совет.

– Не ломайте голову, Егоров. Просто по команде «Оркестр, играй развод» – играйте Интернационал, а по команде «Шагом марш» валяйте любой марш. И порядок. Чего там!

– Не будет недоразумений? – озабоченно спросил Егоров.

– Что вы! Какие же недоразумения? Играйте спокойно!

Не учёл Егоров того, что Чарыгин был ведь тоже «приписной», «сугубо штатский» человек и, конечно, знатоком уставов не числился! Доверился Егоров ему в силу значения Чарыгина в штабе, всё-таки начальник строевой части!

Вышли на развод с надлежащим оркестру блеском. Всё было хорошо. И по команде дежурного по части «Оркестр, играй развод» над лагерем звонко поплыли торжественные звуки Интернационала. Сыграли один куплет и по команде «Шагом марш» начали очень спокойно играть марш. Караул ещё не ушёл с территории плаца и оркестр ещё продолжал играть марш, как на плац, с разных сторон, буквально вбежали и майор Рамонов, и майор Залесский, и капитан Безродный, и комиссар Зеленин. Они остановились около оркестра в недоумении и, когда Егоров окончил марш, подошли к нему.

– Что вы играли?

– Развод караулов, товарищ майор! – отвечал Егоров.

– Вы же играли Интернационал! Почему вы его играли?

Егоров помялся. Он понял сразу, что сделал ошибку, но ему не хотелось подводить Чарыгина.

– Так как нет нот развода караулов, то играли Интернационал!

– Вот видите? – отозвался, отдуваясь, майор Рамонов. – Нот нет! А мы все летели как на пожар. Интернационал играется в том случае, когда присутствует Председатель ЦИК СССР, или Председатель Совнаркома, или Нарком обороны. Мы уже думали, что кто-то нас посетил. Это не шутка! Учтите, Егоров. И достаньте ноты. В крайнем случае съездите в Влг**, там, наверное, есть части с оркестрами, перепишите, что ли, у них. Есть же специальная музыка для развода караулов, с сигналами и специальным маршем.

Егоров был страшно сконфужен. Смущёнными были и Сибиряков, и все музыканты.

А через день Егорова на специально выделенной легковой автомашине послали в город Влг**, где в одной из частей он благополучно переписал ноты Развода караулов.

Командиры долго потом вспоминали этот день и, добродушно посмеиваясь, говорили Егорову:

– Молодец ты, Егоров! Как ты здорово заставил наше командование совершить кросс от домов к штабу через весь плац! Видел бы ты, как нёсся майор Рамонов, какими семимильными прыжками летел майор Залесский. В сказке не расскажешь! Это только ты мог устроить!

После этого случая капитан Безродный не забывал на всякий случай поинтересоваться:

– А ноты у вас для этой игры есть?

На что Егоров всегда так же серьёзно отвечал:

– Так точно, товарищ капитан, есть!

Тем временем положение в стране всё более и более накалялось. Радиоприёмников и радиоточек в части было мало, а стремились слушать все, но, к сожалению, это многим не удавалось, и прежде всего тем, кто с утра бывал на полевых учениях. Поэтому были выделены специальные «радиоинформаторы», которые в определённые часы ходили к штабу части, слушали там сообщения Совинформбюро, записывали их, а затем читали в своих подразделениях.