– Меня-то что благодарить? Вот Трубина благодарите. Уж как он помогает нам! Вряд ли другого такого найдёшь, – и, перебивая сам себя, вдруг сказал: – Да, звонили из вашей части… Казак ваш, Рамонов, просил помочь. Ну, я сказал, что вы без меня всё устроили. Но вот отправить вас надо, так что машину даю, а людей нет. Уж как-нибудь сами продумайте погрузку.

Трубин остался в кабинете комиссара. Егоров же попросил разрешения выйти и в комнате адъютанта увидел шофёра, которому адъютант оформлял путевой лист в войсковую часть Егорова.

– Так сейчас прям и поедем, товарищ старший лейтенант?! – обратился к Егорову шофёр.

– Конечно! Только как бы нам закрепить получше инструменты, чтобы не бились об кузов?! Жалко же! Где ещё достанешь?

– Это сообразим, товарищ старший лейтенант, найдём верёвок, свяжем, закрепим, не впервой. Будет в сохранности, доставим всё в лучшем виде!

Известна сметливость русского солдата, но Егоров, пожалуй, впервые за свою жизнь был поражён умением шофёра и его находчивостью. Шофёр куда-то сбегал, моментально принёс с собой целый ворох верёвок, большой кусок брезента и даже привёл добровольного помощника – старшину, как оказалось, заведующего вещевым складом при управлении начальника гарнизона и бывшего ранее музыкантом. Тот узнал, что грузятся инструменты для военного оркестра и что у машины ждёт молодой капельмейстер. Этот старшина проникся симпатией к Егорову и решил продемонстрировать свои музыкальные познания.

– Да, товарищ старший лейтенант, неплохой составчик достали вы. Жаль только, что вот гавота нет у вас…

Егоров изумлённо смотрел на старшину, не понимая, в чём тут дело, и только потом сообразил, что под гавотом старшина подразумевает фагот. Инструмент, действительно не часто встречающийся в партитуре для военных оркестров. Подошёл и Трубин. Он внимательно осмотрел машину, критически посмотрел на сложную систему закрепления инструментов в кузове, посоветовал потуже подтянуть связки и наконец, протянув руку Егорову, сказал:

– Ну что, дорогой мой друг, в чём сумею, всегда помогу. За сегодняшнюю помощь уж не обессудьте, а насчёт большого барабана тоже помогу. Запишите мой адрес. А ваш я уже знаю, комиссар дал.

С громадным чувством благодарности Егоров обнял Трубина и совершенно неожиданно для себя расцеловал его, и, не успев высказать ему все свои чувства, обнаружил, что тот уже выбегает из ворот на улицу. Дел у Трубина много, а он и так сколько времени ухлопал на его, егоровские, нужды.

– Садитесь в кабину, товарищ старший лейтенант! – пригласил шофёр. Егоров сел рядом с ним, и машина тронулась. Ехали без приключений, но Егоров просил шофёра не торопиться, ехать осторожнее. Очень боялся, что инструменты помнутся, сломаются. Всё же ведь хрупкий механизм у труб и у басов. Где ремонтировать, если что? Надо беречь пуще глаза.

Уже на закате солнца машина, нагруженная инструментами, подъехала к дому штаба части, и первое, что приятно поразило и обрадовало Егорова, было то, что у здания штаба стояли почти все его музыканты. Как выяснилось в дальнейшем, комиссар гарнизона г. В** позвонил майору Рамонову и сообщил: «Ваш музыкант выехал с инструментами на нашей машине. Встречайте его. А шофёра накормите, машину заправьте, и пусть сразу едет назад».

Рамонов вызвал старшину Сибирякова и передал ему сообщение комиссара. Сибиряков же притащил с собой всех музыкантов, кроме тех, кто стоял в наряде. Но помимо музыкантов, оказывается, ещё один человек ждал с нетерпением приезда Егорова. Это был пожилой, с усталыми глазами, майор Залесский, заместитель Рамонова. Увидев Егорова, выходящего из машины, Залесский подошёл, дружески пожал руку и спросил:

– Ну, теперь-то уж мы послушаем музыку?! Так хочется послушать, до тоски доходит. Завтра услышим музыку?

– Товарищ майор, боюсь, что завтра ещё не услышите. Надо ведь попробовать инструменты, подобрать, разыграться, а затем ведь надо сколотить оркестр, позаниматься строем оркестра, много ещё черновой работы. Вот, может быть, ещё недельки через две…

– Да вы что! Через неделю часть будет принимать присягу! И это без оркестра?! Как хотите, а неделя вам крайний срок. Да ведь я не маршей хочу, не военщины! Я «Кармен» хочу, «Пиковую даму». Я Шопена хочу! Вот чего дайте!

Расстроенный Залесский медленно пошёл в сторону, а Егоров про себя отметил, что и среди майоров бывают меломаны.

А музыканты тем временем дружно разгружали автомашину и, к радости дирижёра, разбирали инструменты по своим специальностям.

К удивлению Егорова, он не увидел среди музыкантов трубача Петрова, который себя рекомендовал по меньшей мере солистом.

– Товарищ Сибиряков! Где же Петров?! Ему же тоже нужно подобрать себе инструмент! Почему его нет?

– Товарищ старший лейтенант, да вы ему любую трубу дайте, без подбора. Он не обидится.

Опять неясно. Но… сейчас уже нет времени для сомнений. Он дал распоряжение старшине завтра, сразу после завтрака, провести генеральную чистку материальной части, а потом уже начать самоподготовку на инструментах.

Сам же пошёл в штаб доложить о своих успехах и составить теперь уже действительное расписание и план работы музыкального взвода.

А майор Рамонов, и начальник штаба капитан Безродный, и, конечно, Зеленин, чувствующий себя причастным к делу получения инструментов, были в штабе, тепло поздравили Егорова с первым его успехом и предоставили ему право составления расписания занятий так, как это удобнее и выгоднее для того, чтобы в ближайшие сроки оркестр смог бы зазвучать. И они сказали, что было бы желательно, чтобы оркестр уже участвовал в ритуале принятия присяги.

Пользуясь предоставленным правом, Егоров составил расписание, максимально уплотнив его музыкой, и даже строевые занятия поставил с пометкой «в составе оркестрового расчёта».

Вернувшись в дом, Егоров увидел, что почти все музыканты озабоченно возятся со своими инструментами, промывают, очищают, выправляют вмятины, регулируют механизмы.

На ужин Егоров опоздал. Спать лёг налегке, но спал очень хорошо: важное и нужное дело выполнил на отлично, и теперь начинается прямая дирижёрская работа, а это уже явное удовлетворение работой. Работа ведь любимая.

Утром по пути в оркестр Егоров зашёл в штаб к Безродному, чтобы уточнить, что надо будет поиграть на принятие присяги. Ответ его несколько озадачил… Оказалось, что от оркестра ждут несколько маршей. Вначале роты будут подходить к месту построения, затем надо сыграть встречный марш для встречи командира части, после должен быть сыгран Интернационал.

– Вот и всё пока, – лаконично сказал Безродный.

Егоров понял, что, пожалуй, нечего и говорить о том, что нот ведь тоже нет… Сомнительно было, что его музыканты смогут обойтись на первый раз без нот. Также он понял, что в этом положении ему никто и ничем помочь не сможет. Ведь и раньше, в такое, совсем ещё недавнее, мирное время, подолгу рассматривая нотные новинки в музыкальных магазинах, он почти и не встречал в продаже партитур военных маршей. А потом вспомнил, что когда-то где-то кто-то, быть может, даже именно высокий консерваторский военный чин, говорил, что существует где-то у нас в нашей системе Инспекция военных оркестров и что во главе такого стоит комбриг Чернецкий. И что он близок с главным командованием. И что все материалы для военных оркестров рассылаются этой Инспекцией непосредственно по воинским частям. Но Инспекция далеко, и при настоящем положении дел неизвестно, может ли она помочь. Значит, надо выходить из создавшегося положения самому, своими собственными силами.

Пока Егоров обдумывал свои дальнейшие шаги, к нему подошёл лейтенант Чарыгин. Пожилой, внимательный, очень вежливый, один из тех, кто принимал Егорова в штабной палатке в первый день его появления в части.

– О чём задумались, товарищ Егоров? Кстати, от вас нет ещё строевой записки!