– Ах, так? – услышал он в трубке. – Оставайтесь там, в складе, и ждите. Сейчас будет Комлев и всё будет сделано, как я сказал. Ждите!

Егоров и музыканты вышли из склада и остановились неподалёку от входа. Завскладом с интересом поглядывал на них через небольшое оконце. Не прошло и пятнадцати минут, как показались Комлев и… майор Рамонов. Комлев спешил, забегал вперёд, на ходу что-то втолковывал майору Рамонову, последний же был насуплен, суров и, кажется, не обращал внимания на увещания Комлева.

Увидев подходящего командира части, Егоров быстро построил своих людей в две шеренги, подал командиру «Смирно» и доложил майору: «Оркестр вверенной вам части прибыл для получения обмундирования». Майор поздоровался с музыкантами и сказал: «Правильно, так и надо».

В склад они вошли втроём. Музыканты в строю остались около входа. Старшина завскладом, увидев входящего майора Рамонова, вскочил с места и застыл недвижимо. Майор подошёл к столу и сел на стул. Комлев стоял перед столом.

– Где же наряд на шинели музыкантам? – строго спросил Рамонов у Комлева. – Я же подписывал его! Что за игра такая… Давайте наряд.

– Наряд… наряд… – заговорил Комлев. – Но, быть может, он у меня в кармане? Наверное, я забыл его вынуть!

– Все наряды на месте, ничто не забыто, а именно вот музыкантский забыт! Здорово! Давайте наряд, ищите!

Несколько судорожных движений Комлева по карманам гимнастёрки – и наряд ложится на стол перед Рамоновым.

– Вот где он! Значит, вы его, как особую ценность, на собственной груди хранили? Интересно! Ну дальше! Давайте шинели.

– Так нет же шинелей, товарищ майор! Я же докладывал вам. Есть только НЗ.

– Значит, не НЗ, а просто комлевский «З». Причём неизвестно как образовавшийся! Давайте шинели, пояса, перчатки. И быстрее.

И, как будто по щучьему велению, из недр склада старшина завскладом начал выносить охапки новеньких шинелей, связки кожаных поясов, коробки с перчатками! Всё оказалось в избытке!

– Пусть входят ваши музыканты! – распорядился Рамонов. – Комлев! Подберите всё на музыкантов по ростам, чтобы были одеты по-человечески. И не советую мудрить и дурака валять.

Вошли музыканты. Началась подмерка. Комлев, не говоря ни одного слова, просматривал каждого музыканта, надевшего шинель, заставляя поднимать руки, свободно ли в плечах, не давит ли, не жмёт ли… даже, как это ни странно, – внимательно. Завскладом выполнял роль «слуги на побегушках». А Рамонов, уверившись в том, что всё пошло по порядку, вышел из склада.

Наконец всё получено, музыканты расписались в ведомостях, Егоров поручил Сибирякову вести их в помещение, сам же ещё застёгивался у стола завскладом.

– Значит, пожаловались? Бедным родственничком прикинулись? – злым шёпотом обратился Комлев к Егорову.

– Жаловаться не думал. Не в моём это характере, жаловаться-то. А что командир части сам увидел, что его приказ не выполнен, так это уж ваше дело. На себя и пеняйте. Ведь невыполнение приказа – вещь в условиях армии самая неприятная!

– Много вы знаете об армии. Гражданский! Приписник!

– Что мне полагается знать – знаю! А то, что приписник, в этом нет ничего зазорного. Вы же кадровый, вероятно, а взыскание-то вас определённо ждёт. С вашими-то замашками!

– Вы не имеете права мне указывать! Я старший по званию!

– А разве я вам что-нибудь указываю? Я просто говорю. Но теперь и говорить-то с вами не о чем. Уж лучше прямо с командиром части говорить! Эффектнее получается.

И Егоров вышел из склада.

Занятия оркестра были в полном разгаре, когда вдруг хлопнула входная дверь и вошёл посыльный штаба.

– Товарищ старший лейтенант! – обратился он к Егорову. – Вас вызывает начальник штаба. Немедленно, – и доверительно, по-свойски, добавил: – Там приехал какой-то начальник по вашей части!

Старшина Сибиряков сейчас же вскочил, очень внимательно осмотрел Егорова, всё ли у него в порядке, не сделает ли ему каких-нибудь замечаний приехавший начальник. И сейчас же заявил:

– Уборка, товарищи! Немедленно. Всё до блеска! Пусть посмотрит начальник, как живёт оркестр в лесу. И всем побриться, пуговицы начистить, сапоги до блеска довести…

Не успел Егоров выйти из домика, как там уже закипела работа.

Егоров никогда ещё не встречался с оркестровым начальством. Посещали его концерты в своё время руководящие работники Комитета по делам искусств, работники Главного управления музыкальных учреждений, но впервые в жизни он шёл на встречу к «начальнику по оркестровой части»! Что несла с собой эта встреча, Егоров не знал, но, как это ни странно, был он совершенно спокоен.

В коридоре штаба его встретил Калерин, дежуривший в этот день по части, и шепнул, что приехал инспектор военных оркестров и что ждёт его в кабинете начальника штаба.

Егоров подошёл к кабинету Безродного, постучал в дверь и, услышав «Войдите», открыл дверь и шагнул в кабинет. Приложив руку к шапке, доложил о прибытии.

– Старший лейтенант Егоров по вашему приказанию прибыл!

И, только доложив, увидел, что помимо Безродного в кабинете находится ещё один человек. Человек этот был невысоким, в отлично сшитой шинели, со шпалой в зелёной петлице, он сидел на стуле около окна и внимательно смотрел на Егорова.

– Знакомьтесь, Егоров! К нам приехал инспектор военных оркестров интендант третьего ранга Сенский. Ему поручено ознакомиться с оркестром нашей части и, если надо, помочь ему, – обратился Безродный к Егорову.

Егоров сделал несколько шагов в сторону Сенского, но Сенский опередил его. Он быстро вскочил со своего стула, подбежал к Егорову и не взял его руку, а порывисто, крепко обнял его и быстро заговорил:

– Вот ведь, и не думал никогда, что я тебя встречу! Егоров! Дорогой! Да помнишь ли ты меня? Ну-ка, припомни!..

И Егоров вспомнил! Вот как бывает! Да! В консерватории они были почти в одно время. Сенский учился на оркестровом факультете и считался очень даровитым валторнистом. Он не чужд был и композиторству, но с ещё большим увлечением занимался оркестровкой для духовых оркестров. Он и тогда был такой же, как мячик, упругий, подвижный, всегда весёлый, жизнерадостный. Но был он примерно на два курса старше Егорова, окончил консерваторию, когда Егоров был ещё студентом, и как-то исчез с горизонта. Сенский был хорошим, добрым товарищем, он всегда был готов поделиться всем, что у него было, а самое ценное – он всегда мог подсказать, где можно найти временную работу, чтобы иметь возможность обновить костюм или улучшить питание. Сенского любила вся консерватория, даже, вероятно, и такие строгие профессора, как А.Д. Гольденвейзер и А.Ф. Гедикепо, по своей специальности не имевшие к Сенскому прямого отношения. Знала же Сенского не только вся консерватория, но, кажется, и вся Москва.

Да, это был Дима, Дима Сенский. Егоров с большим удовольствием обнял его. Они крепко, по-мужски, расцеловались. Безродный с удовольствием смотрел на эту сцену. Вероятно, и ему было приятно увидеть свидание старых приятелей в это бурное и суровое время.

– Значит, старые друзья? Это приятно! – сказал он. А затем обратился к Сенскому и сказал:

– Так вы, товарищ инспектор, пройдёте с товарищем Егоровым в его хозяйство? А обед я вам закажу, потом Егоров проводит вас в комнату командира части, в столовой. В 18:00 я буду в штабе, вечером мы увидимся, а там будет видно.

– Да, да… – торопливо ответил Сенский. – Мы пойдём с Егоровым, а потом всё будет ясно. Идём, дружище!

Выйдя из штаба, они направились к оркестровому домику.

По дороге в оркестр Сенский участливо расспрашивал Егорова о том, как он попал в эту часть, почему не обратился своевременно в Инспекцию военных оркестров РККА с тем, чтобы быть назначенным в «стоящую часть», расположенную в большом городе, с большим штатным оркестром, как он построил свои взаимоотношения с командованием части, не обижают ли его представители командования, доволен ли он своим оркестром, и ещё массу вопросов задавал он, вопросов, бесспорно жизненных, но чересчур уж направленных в сторону личного благополучия. Егоров старался отвечать ему подробно, но на вопрос о просьбе дать ему хорошее назначение в Инспекцию военных оркестров ответил кратко: