– Так что же вы, товарищ Егоров, думаете об обеде?

– Да, пожалуй, пора уже. Люди уже отбыли.

– Они правы. А где вы устроились на жильё?

– По совести говоря, не думал ещё об этом. Вот пока устраивали нечто вроде вигвама для музыкантов.

– В общем – хорошо. В домике, где мы разместились, есть ещё одно место. Если хотите, то мы можем быть все вместе.

– Кто же это все-то?

– А всё население нашей первой палатки. Народ хороший. А теперь идёмте в столовую. Это недалеко от штаба.

Комсоставская столовая не отличалась ни комфортом, ни качеством кушаний. Но, во всяком случае, суп был достаточно горяч, каша полита каким-то неведомым соусом, а чай был и вовсе хорош. Все столики были заняты командирами, и было заметно, что командиры сидели за столиками поротно, не смешиваясь пока с представителями других подразделений.

В глубине столовой виднелась дверь, за которой располагались столики с более чистыми скатертями и не с табуретками, а со стульями у столов. Егоров спросил у Добровина, что это за комната и почему туда никто не входил.

– Как же! Это комната для командования. Не для нашего брата.

Закончив обед и узнав, что ужин начнётся в восемь часов вечера и столовая будет открыта до девяти, а завтрак начинается с семи утра и продолжится до девяти, Егоров и Добровин направились к разреженной небольшой рощице, где стоял довольно длинный приземистый домик с большим крыльцом посередине.

– А вот и наш дом, – сказал Добровин. – Сейчас покажу вам наши апартаменты, а потом идите получать постельные принадлежности и устраивайтесь.

В той части дома, куда они вошли, были три комнаты, разделённые коридорчиком с печкой, обогревавшей все эти комнаты. Люди, что находились в комнатах, были хорошо знакомы Егорову. Здесь были и Шумин, и Родановский, и Полтинин, и Иницкий, были ещё Старухин и Калерин, тоже имевший отношение к «масштабу всей части». Все они дружно приветствовали Егорова и тотчас утвердили его в качестве «квартиранта».

Оказывается, постельные принадлежности получили ещё не все, поэтому отправились получать все вместе. На обратном пути, когда Егоров нёс одеяло, наволочки и громадную наволочку для тюфяка, к нему подошёл Сибиряков.

– Ищу вас, товарищ старший лейтенант. Что это вы несёте?

– Да вот… постель надо устраивать себе.

– Значит, нашли себе помещение? А то вот я и думаю-то… Вечер-то подходит. – И он пошёл проводить Егорова, да заодно и узнать расположение своего начальника. Кстати, он же помог набить сеном и тюфяк, и подушки, во время чего он доложил, что все музыканты тоже обеспечены постельными принадлежностями и что всё хорошо. Да только вот теперь его уже беспокоит вопрос инструментов. Что, дескать, уже слышал нелестную для музыкантов фразу: «Дармоеды идут!»

Решили в конце концов выполнить приказ командира части, то есть два дня использовать на хозяйственные работы, на устройство, а уж потом вплотную заняться делами своей прямой службы.

Хозяйственные дни были очень полезны для оркестра. Майор Рамонов нашёл для него очень хорошее помещение. Очевидно, это было здание, назначенное для лагерной библиотеки. Оно было деревянное, с фантастическими башенками, минаретами. Или в чём-то даже напоминало китайскую пагоду. В здании было два вместительных зала. В одном из них разместили жильё музыкантов, в другом «оркестровый класс». Стилизованное здание это было расположено в непосредственной близости от лагерного летнего театра и значительно удалено от землянок части. Это давало уверенность, что при получении инструментов и с началом плановых оркестровых занятий оркестр не будет мешать своими звуками ни учебным занятиям красноармейцев, ни штабу.

Беда пришла тогда, когда старшина Сибиряков, при участии музыкантов и знатоков строительного дела, произвёл детальный осмотр помещения. Выяснилось, что это архитектурное сооружение оказалось более чем лёгким, и даже в летние, более прохладные, ночи пребывание в нём становилось неприятным. Учтя все эти нюансы, Сибиряков предложил утеплить дом. С ним пришлось согласиться, и все эти дни Сибиряков, во главе музыкантского взвода, решал инженерные задачи, и от подъёма до отбоя все возились со шпаклёвкой, засыпкой и прочими процедурами.

В итоге вопросы жилья и быта оркестра были решены вполне хорошо. И пора было бы уже приступать к своей непосредственной работе. Но с чем? Майор Рамонов на очередной вопрос Егорова «Что же с инструментами?» неожиданно ответил:

– Вот скоро приедет комиссар, вот с ним этот вопрос решите.

Словом, впечатление у Егорова было такое, что он никому не нужен и оркестр, кажется, лишняя обуза в части.

В таком состоянии его однажды встретил батальонный комиссар Зеленин, который был начальником политотдела части и до приезда комиссара временно выполнял его обязанности.

– Что повесил нос, Егоров? Что не ладится?

Выслушав объяснения Егорова, Зеленин задумался, почесал переносицу и после небольшой паузы сказал:

– Да… И люди могут развинтиться… и вообще это не дело. Вот что! Зайдите завтра ко мне, в политотдел, что-нибудь придумаем.

На другой день в политотделе Зеленин встретил Егорова и сказал:

– Вот что. Мы не будем ждать, пока наши интенданты займутся оркестром. Давайте сами искать всё, что нам нужно. Мы напишем письмо комиссару города В**, и он, конечно, поможет. Собирайтесь в командировку. Думаю, что дня три-четыре хватит.

Город В** отстоял от лагеря километрах в семидесяти. Автомашины ходили туда часто, и доехать до В** не представляло никаких трудностей.

Вооружённый письмом на имя комиссара гарнизона, Егоров очутился в приёмной.

Подождать пришлось порядочно. Наконец адъютант обратился к Егорову:

– Проходите к комиссару.

В просторном кабинете за огромным письменным столом сидел весьма пожилой, совершенно лысый человек с тремя шпалами в петлицах.

Егоров доложил о себе.

– Что у вас? – взгляд был явно недоброжелательный и, пожалуй, сердитый.

– Письмо командования части, товарищ полковой комиссар. – Егоров подал письмо комиссару и снова принял положения «смирно».

Комиссар распечатал письмо и начал читать бумагу. По мере чтения его лысая голова багровела, и было видно, что чтение его совершенно расстроило.

– Так что же это у вас там думают? Вероятно, они там решили, что я интендант? Или, может быть, они думают, что я Чернецкий?! Почему это я должен доставать оркестры?! Я их делаю сам? Или, может, у меня свои собственные склады оркестров?! Езжайте назад и доложите, что ничего у меня нет и ничего я не дам! – а затем, подумав, уже тише добавил: – Всё, что было, давно уже всё раздал. Ничего больше нет. Идите!

И когда Егоров уже подошёл к двери, очень сердито закричал:

– Сюда идите! Ко мне!.. Вы вот что сделайте. Сами поразузнайте, может быть, есть где-нибудь инструменты, в клубах, ну там, в учебных заведениях, если они есть, поможем их взять во временное пользование…

Очень обрадованный Егоров вышел из управления начальника гарнизона и, совершенно не представляя свои дальнейшие действия, направился к зданию гарнизонного клуба. Как искать инструменты в совершенно незнакомом ему городе? И какое у него есть право на ведение таких поисков? И кто будет по этому вопросу с ним разговаривать?

Размышляя об этом, он шёл по залитой солнцем широкой улице В**, как вдруг его окликнул чей-то голос:

– Егоров! Да неужели это вы?!

Он остановился и увидел, что к нему подходит довольно молодой ещё человек, в сером щегольском костюме железнодорожника.

Изумлённо посмотрев на этого, вероятно, крупного деятеля железной дороги, Егоров ответил:

– Да, я Егоров. Но, простите, я не узнаю вас…

– Дорогой мой! Мы жили рядом в Е**! Наши квартиры были по соседству. Я же Трубин! Работал тогда в горсовете! Ну?

Егоров вспомнил не такое уж и далёкое прошлое и пустился в воспоминания.