Первое, что почувствовала Софья Николаевна — это мерзкий кислый запах давно не мытого тела, застаревшей мочи как от бомжей просящих милостыню в переходе и чего-то протухшего неподалеку. Она даже скривилась и попыталась плечами передернуть, но прижатое чем-то тяжелым тело не отреагировало, вызвав мгновенный страх и панику. Парализована? Связана? Придавлена чем-то тяжёлым?

Женщина даже рот открыла, что бы закричать, поскольку не смогла открыть глаза, похоже слипшиеся от чего, то. В общем, отсутствие света, ясности не принесло — только панику усилило, но тут ее обдало вонью не свежего дыхания, тело приобрело чувствительность, а мир наполнился звуками в виде сопящего и порыкивающего над ухом мужика. Мужика?

— Меня, что, насилуют? — Икнула она тихонько, подергав зажатые над головой руки и ощутив резкую боль в низу живота и промежности, — да ладно…

От удивления, опешившая женщина даже о боли забыла, снова икнула и попыталась вырваться, но даже не сдвинула пыхтевшую на ней тушу.

Вообще, вся ситуация с точки зрения Софьи Николаевны была настолько абсурдной, что ее здравый смысл даже не пытался воспринимать ее всерьез. Нет, ну как можно хотя бы теоретически представить, что ее тридцати пятилетнюю, стокилограммовую тетку можно затащить на помойку и изнасиловать? Ну, бред же? Или нет?

Наверно, она бы даже восприняла это как сон или даже глюк, как говорит современная молодежь, но вот тело — его то, точно не обманешь, продолжало содрогаться, отзываясь резкой дергающей болью в, судя по всему, натертой и поврежденной от грубого вторжения, промежности.

— Да, нет, бред какой-то, — Софья снова попыталась дернуться из захвата, но тут же получила оплеуху, взвизгнула и затихла в шоке.

Ситуация выходила не просто абсурдная, а какая то очень уж не приглядная. Единственным плюсом от полученной оплеухи оказалось, то, что слипшиеся ресницы от выступившей влаги, наконец, разделились и сквозь призму слез, Софья уставилась на полутемное помещение с завешанным чем-то серым входом в противоположном, от места экзекуции углу.

— Шалаш? — Женщина мысленно хмыкнула, но тут сопевший мужик задышал чаще, обдавая ее зловонным дыханием и ускорился, добавив боли многострадальному телу.

— Козел. Точно порвал там все, — мелькнула вялая мысль и понимание, что расслабляйся не расслабляйся, а лечиться придется конкретно — главное выжить и выбраться из этого бомжатника.

Прикусив до крови губу, Софья все же застонала, вызвав довольный рык у насильника, и уже через минуту была откинута в сторону входа.

— Пошла вон. Потом еще позову, — зевнул огромный бородатый мужик, поднявшийся с кучи вонючих засаленных шкур и цепляя на бедра другую, ни чем не отличающуюся от валявшихся, — скажешь Манге, что я дам мяса. Потом, когда на охоту схожу. Пока это возьми, — он пнул в сторону женщины, что то довольно вонючее, завернутое в листья и снова зевнул, — ну чего смотришь? Пошла вон, я сказал.

Решив не испытывать судьбу — то, что с психами не спорят, Софья еще по фильмам помнила, да и в институте в нескольких лекциях по безопасности рассказывали, а потому подхватила вонючий дар и медленно бочком попятилась к выходу.

Мужчина только хмыкнул, довольно оскалившись, и глядя на то как аккуратно отступает женщина, а потом спокойно улегся на подстилки, заложив руки за голову.

Софья Николаевна же, откинув висящую на входе шкуру, выскочила из хижины, сделав с десяток шагов на автомате и замерла, пораженно глядя на снующих тут и там лохматых людей в шкурах.

Зрелище было не для слабонервных. Конечно, там, в хижине, она уже видела не опрятного и вонючего мужика, но тот воспринимался как то отстраненно — быстрее как сон или морок, хоть и закончившийся настоящим изнасилованием, но здесь… не могут же они все участвовать в этом фарсе? Или могут?

Софья еще раз огляделась затравленно, опустила глаза вниз и чуть не взвизгнула, уставившись на тонкие, покрытые синяками руки, держащие вонючий подарок.

— Я схожу с ума, — прошептала женщина, просто, что бы сказать хоть что то и тут же выронив сверток, зажала рот тонкой рукой.

Голос. Он оказался довольно писклявым, с нотками неуверенности и вообще какой-то детский.

— Я сплю, — снова выдохнула Софья Николаевна, прислушиваясь к интонации и звукам, потом оторвала руки ото рта, покрутила их перед глазами, внимательно рассматривая тонкие, почти прозрачные пальцы с обломанными грязными ногтями и переведя взгляд ниже судорожно вздохнула.

Нет, то что она в теле ребенка, было понятно по рукам, но вот дальше… глядя на плоскую грудь, еле прикрытую куском грязной шкуры, выступающие ребра и тонкие, как палочки длинные ноги с выступающими, словно узловатыми коленками, становилось даже как то страшно.

— Жертва Бухенвальда, блин, — фыркнула она злобно и пощупала выпирающие косточки нового тела, — меня, что совсем не кормили?

Она задумчиво и уже по-новому оглядела хижины вокруг, людей суетившихся рядом с кострами и поморщилась, ощущая как чужая сперма, пощипывая поврежденную кожу, стекает по ногам.

— Однозначно порвал, козел бородатый, — поджала прокушенную губу женщина, заметив, как белесая жидкость с кровью вперемешку медленно подбирается к коленкам. Ну и что теперь делать? Куда идти? А помыться где? Не на глазах же у этих дикарей в порядок себя приводить….

Впрочем, раздумывать долго не пришлось. Пока Софья пыталась осмотреться, прикидывая, где бы уединиться, что бы переварить информацию и найти хоть не большой источник воды, к ней подлетела дебелая, лохматая тетка в пятнистой шкуре и больно ткнув в грудь, заорала, что то про пустую голову, бесполезность и про мясо, которое она, Сайя, должна принести немедленно.

В первый момент Софья даже растерялась от такого наезда, а потом вспомнила, что она теперь ребенок, осознала, КАК должна зарабатывать и вызверилась мгновенно.

— Пошла вон, — зашипела она как гадюка, потревоженная на солнцепеке, — тебе надо — иди и зарабатывай, а я участвовать в этом не собираюсь.

Софья даже плюнула для убедительности презрительно, но тетка — вот же неугомонное создание, вдруг рванула вперед, вцепилась в спутанные волосы женщины и дернула, что есть силы.

— Мясо, ты должна принести мясо, — заверещала она как бабуин с прихваченными яйцами, — если ты не будешь приносить еду, то я выгоню тебя из хижины.

На секунду Софья Николаевна даже опешила — она, что вариант местной золушки, а это мачеха? Да ну, нафиг. Никогда не любила эту сказку, поскольку не понимала, как можно терпеть, когда над тобой изо дня в день все кому не лень издеваются. Какая нафиг доброта? Больше похоже на внушение — вы терпите, вкалывайте, поплачьте, пострадайте, а потом… может быть…. награда найдёт достойного… ну, или не найдет и тогда будешь вкалывать до самой смерти — мы то не в сказке и принцев на всех явно не хватит.

Софью даже передернуло от таких мыслей. Прости девочка, кем бы ты ни была, но обижать дальше, нас с тобой я не позволю. Добро должно быть с кулаками — мысленно извинилась или пообещала она, потом размахнулась и впечатала тем самым упомянутым кулаком, прямо в нос обидчице.

Непривычные к драке пальцы тут же свело острой дергающейся судорогой, а вредная тетка отлетела на два шага, упала на пятую точку и ухватившись за повреждённый, но не разбитый (эх, лучше надо было целиться) нос с шоком уставилась на посмевшую дать отпор девчонку.

Впрочем, Софью это уже не волновало.

— Обойдусь без твоей хижины, — рявкнула она в лицо опешившей мымры, — а мясо, на держи, дарю! — Она подцепила ногой так и валявшийся на земле вонючий кусок и толкнула его в сторону тетки.

Та только рот открыла, но Софья, не желая слушать ни нытье, ни ругань, только глянула на нее злобно, а потом растолкала собравшихся вокруг такого интересного скандала людей и, не оглядываясь, направилась на выход из поселения. Судя по злобе одних и равнодушию к чужой боли других, делать здесь было нечего, а потому оставалось лишь одно — найти укрытие, еду и обдумать все хорошенько.