Небо посветлело, но земля по-прежнему находилась во власти теней. Мир просыпался, а молодёжь, что веселилась в особняке, кажется, даже не думала ложиться спать. Вместе с ними и Вениамин Куракин развлекался, получал удовольствие от жизни, не подозревая, что дни его сочтены. Если, конечно, он действительно был там. Ведь старик мог ошибиться, и Вениамин поехал в другое место, и мы со Светой напрасно сейчас торчали возле ворот незнакомого дома.

— Думаешь, он здесь? — спросила Света, которую, похоже, глодали такие же сомнения.

— Если бы я знал. Остаётся только надеяться и ждать, — я зевнул. Очень уж спать хотелось. Я чувствовал вялость и апатию, да ещё голова до сих пор побаливала.

Света связалась по рации с капитаном Лазаревым, сообщила, что мы на месте. Она тоже зевнула. Бессонная ночь и нервы давали о себе знать.

— Можешь поспать, — сказал я. — Если что-то изменится, разбужу. Я точно уснуть не смогу сейчас: для меня это слишком важно.

— Я тоже не усну после всего произошедшего, — ответила Света. — Закончим дело — тогда отдохнём.

Я опустил стекло, и прохладный ветерок ворвался в душную кабину. Часа через три солнце начнёт припекать, раскаляя воздух, а пока можно было насладиться утренней свежестью. Так мы и сидели, наблюдая слипающимися глазами за неподвижными воротам.

— Что это было ночью? — внезапно спросила Света. — Как ты так сделал?

— Ты о чём? — я непонимающе взглянул на неё.

— Когда ты подошёл к тому «духовному», у тебя появились щупальца, как у демонов. Как ты это сделал?

Теперь я понял, о чём она. И Света, и капитан, конечно же видели, как я расправился с противником. Отныне они знали об этой моей способности.

— Многое для меня самого — тайна, — ответил я. — Я случайно узнал о том, что могу так делать. Во время беспорядков в Москве столкнулся с казаками, среди которых был один «духовный». Они решили, что люди, с которыми я ехал — бунтовщики. В общем, было много крови. Все погибли.

— А ты выжил.

— Да. Тогда-то я и узнал об этой способности. Она — своего рода реакция на магическое воздействие.

— Всё ломаю голову, — задумчиво проговорила Света, — как может посредник, не имея за плечами годов тренировок, управлять столь могущественными существами? Это… даже не знаю. Это очень странно.

— Ага, а представь каково мне, — попытался я обратить разговор в шутку.

Но Света даже не улыбнулась, он положила руку на баранку и задумчиво уставилась то ли на ворота особняка, то на облачко, что неторопливо брело по небесному полю. Под её короткой курточкой виднелась рукоять пистолета. Эти вопросы мне совершенно не нравились, и я опасался, как бы Свете не пришли нехорошие мысли на мой счёт. Мало ли, что ей в голову взбредёт? Тем более она и раньше считала, что я опасен.

— В любом случае, данные тебе способности следует направить на благое дело, — произнесла Света после длительных раздумий. — Ты обязан служить.

— Я не отношу себя к альтруистам, — проговорил я.

— Это неважно. Если тебе дано многое, с тебя многое спросится. Иначе станешь как Вениамин Куракин и подобные ему. Они используют свои силу и положение только ради удовлетворения собственных желаний — и вот к чему это ведёт. Разрушение. Он уничтожают всё вокруг себя. У каждого есть своё место, и когда он это место покидает, начинает хаос. Когда высокородный не выполняет свой долг или когда простолюдин пытается подняться выше, чем ему полагается, нарушается вселенский порядок.

— Сама придумала? — усмехнулся я.

— Так говорил отец. Он всю свою жизнь отдал служению роду. Это был один из самых достойных людей, которых я знала.

— Вадим с ним не согласился бы, — заметил я.

— Не важно, — отрезала Света. — Это ничего не меняет. Каждый должен знать своё место.

— Человек — существо свободное, — ответил я. — Мы сами выбираем свой путь, и никто не вправе навязывать нам его.

— Глупости. Место человека определяется рождением и данными ему способностями. Кого-то Господь наделил магическим даром, кого-то — нет. Никто не в силах изменить этого.

— Просто случайность. То же самое, что кто-то родился с голубыми глазами, кто-то — с карими. Разве это делает одних лучше, других хуже? Проблема в том, что «таланты» нужно как-то контролировать. И если человек не способен делать это самостоятельно, такую роль должно взять на себя общество. А вас никто не контролирует и не ограничивает. Вы творите, что хотите. Вам плевать на жизни других людей, для вас они — низший сорт, грязь. Вы и обходитесь с ними соответствующим образом. А всё почему? Да потому что придумали, будто ваш Бог так устроил, разделив всех на высших и низших, на благородных и чернь. И в итоге мы имеем то, что имеем. Произвол одних, недовольство других. Неправильно это.

— Да, неправильно, — с жаром проговорила Света, — потому что люди не желают исполнять свой долг. Это называется гордыня. И вот к чему она приводит. От этого все пороки, все преступления.

— Если бы, — скривился я. — Не от этого вообще-то. А от того, что человек — животное, ведомое инстинктами: жрать, трахаться и доминировать над своими собратьями. И если общество не в состоянии сдержать в ком-то это животное начало, у того оно рано или поздно выплеснется наружу во всей красе.

— Чего? — Света аж поморщилась. — Человек — это животное? И всё? По-твоему, в человеческой душе нет высших устремлений? Нет благородства, любви, преданности? Может, конечно, у вас, простолюдинов, подобные вещи действительно не в почёте, вы же…

—…чернь? — я рассмеялся. — Естественно! У нас всего этого нет. А у вас есть. От того-то среди вас и полно таких мразей, как Вениамин Куракин. Как думаешь, что там, за забором делают молодые люди и девушки из «благородных» семей? У них там вечер поэзии? Ха, благородные! Да вы ничем не лучше. Всё ваше благородство — это напыщенность и зазнайство, да дорогие шмотки, которые вы напяливаете на себя по всяким званым ужинам. Вот и всё различие.

— Глупости! — воскликнула Света. — Мой отец был не таким. Он был воистину благородным человеком. Честным, справедливым. А среди моих предков было множество славных воинов и государственных мужей, которые своими великими делами вписали свои имена в историю. И ты, — она ткнула в меня пальцем, — не смеешь порочить их память.

— Не принимай близко к сердцу, — я едва сдерживал улыбку. Слишком забавно и по-детски выглядела негодование Светы. — Постарайся взглянуть шире на ситуацию.

— Если ты оскорбишь моего отца или моих предков, ты поплатишься, — произнесла Света спокойным холодным тоном.

Для неё эта тема была болезненной. Мои слова пошатнули почву у неё под ногами, поколебали всё то, во что она верила, на чём зиждилось ей самосознание. И возможно, не только мои. Ведь кто я в её глазах? А вот Вадима она уважала, а он ведь тоже говорил нечто похожее. Но на него Света не могла выплеснуть злость.

Мир менялся, порядки менялись, а Света держалась за свои старые понятия, которыми испокон веков жили аристократы. Мне даже жалко её стало, особенно когда я подумал, что у девушки даже родителей-то не осталось. Отец погиб, а мать находилась непонятно где и, скорее всего, встала вместе с семьёй на сторону императора вместе. Для Светы прежний мир с его устоявшимися традициями рухнул, и от того ей было плохо. Наверное, ей будет трудно адаптироваться к тому обществу, которое хочет создать Вадим Орлов.

Мы некоторое время сидели молча. Решив, что Света успокоилась, я попытался помириться.

— Извини. Я перегнул палку, — сказал я. — Конечно, среди аристократов тоже есть хорошие люди. Думаю твой отец был хорошим человеком, раз он решил покончить с криминалом и арестовал банду Аношака. Достойный поступок. И мужественный, если учесть, против кого ему пришлось пойти ради этого.

— Вот именно. Так что не распускай язык, — Света даже не взглянула на меня.

Мы снова молчали какое-то время.

— Хватит дуться, — сказал я. — Я же извинился.

Света не ответила.

— У тебя сейчас лицо, как у обиженного ребёнка. А ты ведь — доблестный гвардеец! Разве нет?