Кристина достала из сумочки упаковку с порошком и пачку таблеток, развела в стакане порошок.

— Спасибо, — я выпил раствор.

— Мне остаться? — она словно прочитала мои мысли.

— Да, — ответил я после небольшой паузы.

— Тебя что-то тревожит? — Кристина присела рядом за стол.

— Нет, ничего. Пустяки, — отмахнулся я. — Так, глюки. Видится всякое. Думал, таблетки помогут. А они не помогают.

— Обязательно расскажи Павлу Васильевичу. Он пропишет другой курс.

— Да, да, конечно, — я допил чай. — Ладно, надо спать. Завтра за мной рано приедут.

Мне стало как-то неловко. Это выглядело так, словно я боюсь ночевать один. Конечно, от видений, которые преследовали меня, кто угодно мог обосраться, а я пытался с этим как-то жить, справляться самостоятельно, преодолевая ужас и страх. Но ведь Кристина-то не знала, что именно я вижу ночами. А потому я решил сделать вид, что мне нужно совсем другое.

Я взял Кристину за руку и повёл в спальню. Она была не против.

К моей великой радости на следующий день обследования не проводились — только тренировки, и дома я оказался четвёртом часу дня. Завтра предстоял визит к Вахрамеевым. Павел Васильевич сообщил, что они пригласили меня на обед. А сегодняшний вечер был свободен, и я решил воспользоваться случаем, чтобы сделать то, что запланировал.

Дополнив свой обычный наряд, состоящий из брюк и рубашки, лёгкой курткой бежевого цвета (до сих пор было прохладно, а ветер только усилился), я вышел на улицу, огляделся по сторонам, не следит ли кто за мной, и направился к воротам. С собой у меня имелось немного наличных: хватит на метро и даже на такси. Единственная проблема заключалась в том, что я не имел пропуска, а значит, обратно в Белый город попасть будет непросто, но об этом вряд ли стоило волноваться.

У ворот дежурили бойцы Вахрамеевых и солдаты народного войска. По одну сторону дороги стоял «Скарабей» в камуфляжной раскраске, по другую — шестиколёсный армейский бэтэр с крупнокалиберным пулемётом в башне. Это ещё раз напомнило о противостоянии между Вадимом Орловым и князьями — конфликте, который в любой момент мог перейти в открытую фазу.

За пределами Белого города было всё по-прежнему: люди шли по своим делам, ездили машины, работали магазины, кафе и офисы. Разрушений я не заметил, но военные присутствовали и тут: в скверике недалеко от ворот спрятался ещё один бронетранспортёр народного войска.

Первая проблема возникла при попытке поймать такси. Я остановил жёлтую машинку с шашечками, но водитель, когда узнал, что мне надо на северную окраину, наотрез отказался ехать: якобы руководство запретило покидать ближние районы.

Пришлось воспользоваться метро. Но и тут меня ждал облом: метро ходило только до станции Алексеевской — она располагалась почти там же, что и в моём мире, и пешком топать от неё до окраины Москвы было далековато.

Возле метро имелась площадь, окружённая тесно наставленными невысокими домами, среди которых особенно выделялся небольшой торговый комплекс с разбитыми окнами на первом этаже. В центре площади рядом с памятником зеленел армейский бэтэр. В остальном город здесь тоже выглядел мирно. Похоже, военные навели-таки порядок.

Возле выхода из метро стояли на обочине дороги три старые машины. Едва я поднялся на поверхность, меня тут же окликнул один из водителей — чернявый смуглый южанин:

— Э, брат, куда ехать? Садись довезу.

— Таксист что ли? — спросил я.

— Ага, такси, такси. Садись. Куда надо?

Я назвал адрес, таксист озвучил цену, и у меня челюсть отвисла:

— А что так дорого?

— А что ты хотел-то? Стреляют. А ещё блокпосты.

— Не, спасибо, — усмехнулся я, — сам доберусь.

— Э, доберётся он! Никуда не доберёшься, не дождёшься автобус, говорю тебе. Они не ходят.

Не знаю, соврал ли таксист или нет, но за полчаса, пока я ждал транспорт, проехали всего пяток автобусов, да и те — не туда. И я решил, что лучше раскошелиться, но зато, не теряя времени даром, добраться, куда надо.

Вернулся, но этого водителя уже не было, зато был азиат на ржавом «пятьсот третьем» АМО.

— Тебе же говорили, не ходят автобусы, — напомнил он с упрёком. — Давай садись, довезу.

Вокруг метро работали почти все магазины, но стоило отъехать подальше, как в глаза начали бросаться опущенные рольставни, тянущиеся по первым этажам зданий, разбитые витрины и следы пожаров. Мало какой смельчак рисковал держать своё заведение открытым. А когда ехали через Ростокино, я услышал частые одиночные выстрелы — опять кто-то с кем-то устроил разборку.

Таксист мало что знал о событиях в стране. Новостей по телевизору не показывали уже неделю, в газетах печатали постоянно разное. Ходили слухи, что в центре случился переворот, что власть взяли военные или восставшие князья, что императора то ли свергли, то ли ещё нет, но скоро свергнут. А ещё, якобы, англичане обстреляли границы Гератского княжества, или это были персы — точно никто не знал. Пока ехали, таксист болтал без умолку.

В Северном районе нас тормознули на блокпосте. Сержант, остановивший нас, потребовал у таксиста денег, и тому пришлось раскошелиться. Теперь мне стало понятно, почему водители так задрали цены: солдаты на некоторых блокпостах оказались весьма предприимчивыми и решили взимать с таксистов плату за проезд.

Зато на улицах в Северном было тихо. Недалеко от дома Олеси стоял ещё один блокпост. Четверо солдат разговаривали о чём-то, устроившись за мешками с песком. Двое прохаживались рядом с автоматами за плечом. Оба — в каске и бронежилете. На тротуаре дремал бронетранспортёр, похожий на угловатый грузовик с пулемётом на крыше.

Таксист высадил меня перед блокпостом, и метров сто пришлось топать самому.

Дверь олесиной квартиры была заперта. Я постучался один раз, второй, третий… Ответа нет. Похоже, дома — никого. Вадим говорил, будто Олеся проходит подготовительный курс вместе с другими добровольцами. Вероятно, они проживали на какой-нибудь базе или в тренировочном лагере. Конечно, я мог испепелить дверь и забрать вещи, но нехорошо оставлять квартиру без двери. К тому же очень уж хотелось лично убедиться, что капитан не соврал, и Олеся жива-здорова.

Солдаты должны были знать, где принимают добровольцев, и я направился к блокпосту, чтобы расспросить их.

Бойцы сидели вокруг имитации стола — двух сложенных одна на другую шин, накрытых досками. Я подошёл и поинтересовался, где тренируют новобранцев. Длинный сержант с сигаретой во рту, недовольно посмотрел на меня, словно я оторвал его от какого-то важного дела.

— Вступить хочешь что ли? — он ткнул недокуренную сигарету в наполненную бычками консервную банку. — Иди в двести семнадцатую школу. Там запишут.

— Нет, ты не понял, — ответил я. — Я не хочу вступать. Сестру ищу. Она записалась в добровольцы, а я не знаю, куда её отправили.

— Иди в двести семнадцатую, там спрашивай. Знаешь, где это? — сержант, нехотя, поднялся. — Вот туда, через дворы. Прямо вот так идёшь-идёшь, упрешься в дом большой красный, а оттуда налево и потом опять во дворы. Сразу увидишь школу. Понял? Вот туда и топай.

Пока мы разговаривали, в небе слышался гул. Высоко-высоко за всклокоченными сине-серыми тучами, что ползли над утомлёнными улицами и безликими рядами скучающих многоэтажек, летели самолёты. Что-то тоскливо-фатальное было в этом далёком гнетущем звуке, который исторгало из себя неприветливое холодное небо.

Вдруг раздался жуткий свист, который стремительно усиливался. Он звучал буквально повсюду. Солдаты оглядывались по сторонам, не понимая, что происходит, а я почему-то понял сразу: это падали бомбы.

И содрогнулась земля…

Малая гостиная в доме Сергея Александровича Вахрамеева — дяди нынешнего главы рода — отличалась обилием каменных украшений: ониксовые статуэтки и вазы, яшмовые панели на стенах, даже столешница массивного овального стола была изготовлена из толстого куска мрамора.