Мне очень жаль. Так, что хочется расщепиться на атомы, чтобы избавить себя от чувства горького сожаления, стыда и безысходности.

Я же собственными руками превратила свою жизнь в руины. Я самолично похоронила свою любовь...

И как мне с этим теперь жить? Как жить, не испытывая к себе ненависти?

Год подошёл к концу, унося с собой частичку моей души. Для меня этот год был самым богатым на эмоции, но итог его оказался закономерно печальным и отвратительным, а это тоже, своего рода, эмоции.

Я растеряла всё, что только можно. Я стала невидимкой для всех. Даже родителям иной раз стараюсь не показываться на глаза, но есть в этом и плюсы: я перестала жалеть себя, жалость к себе — это то, чего я точно не заслуживаю больше.

— И почему обязательно надо было оставить всё на последний день? Вот где мне теперь искать нормальные подарки в восемь-то часов вечера? Когда практически всё уже закрыто? — жужжит Стася над ухом, таская меня за собой как собачонку.

Сегодня мы помирились. Она первая написала мне. Спрашивала у меня совета о том, что подарить Артёму на Новый год. Как поняла, они ведут весьма пикантную переписку, а мне настолько плевать, что отговаривать даже не стала. У неё есть своя голова на плечах, вот и пусть набивает на ней шишки.

— Я же тебе говорила, купи бантик, обмотай им себя и вручи Артёму, — закатываю я глаза, вяло шаркая подошвой. Я уже устала слоняться по торговому центру. Подарки я выбрала в первом же магазине, а Стася вот всё никак не может определиться.

— Думаешь? — всерьёз спрашивает она, притормозив.

— Нет, конечно! Я пошутила, но то, что ты задумалась над этим, меня немного тревожит. Ты где мозги последние растеряла? Он же использует тебя и выкинет за ненадобностью!

— А это ещё кто кого использует, — коварно посмеивается она. — Но ты права, поберегу свой нравственно-непорочный бутон до лучших времён.

— Вот это уже по-нашему!

— Кстати, я так и не поняла, что хотел от тебя твой сосед? Зачем он приходил в универ? Ты из-за него не явилась на последнюю пару?

О, нет. Ну вот зачем?

Я месяц живу с этой болью. Месяц я не слышала его голоса. Целый месяц я умираю от тоски и угрызения совести.

Я ведь всячески старалась оградить себя от воспоминаний.

Сняла с себя ожерелье и запрятала его глубоко в вещах. Выбросить смелости не хватило.

Я удалила все наши совместные фотографии, всё, к чему он совсем недавно притрагивался: убрала в кладовку гитару и коньки, даже пижаму со смурфиками выкинула на помойку.

Телек я перестала смотреть и в интернет стараюсь не заглядывать без надобности, поскольку в последний раз я случайно наткнулась на его интервью, откуда узнала, что он стал игроком нашей местной команды. Кирилл перешёл в новокузнецкий клуб. Он принял решение вернуться в родной город, чтобы защищать цвета родного клуба. И как же паршиво было осознавать, что решение это он принял тайком ещё тогда, когда мы были вместе, а точнее — когда ещё не раскрылась моя подлая сучья сторона.

Он всё делал ради меня. Даже отказался от стабильности, став членом команды, которая обычно полирует дно турнирной таблицы. И все это только, чтобы быть рядом со мной...

Ненавижу себя...

Кирилл вернулся в город неделю назад, но он ещё ни разу не заезжал к родителям. Из маминого разговора с тётей Светой я подслушала, что он снимает квартиру недалеко от ледовой арены. Это примерно в десяти километрах от нас. Но даже эти десять километров становятся для меня огромной пропастью. Между нами теперь только пропасть.

— Я уже и не помню, — протараторив невнятно, я сворачиваю в закуток. — Стась, смотри, магазин ещё открытый. Пошли зайдём. Может, там что-нибудь найдётся для твоего Артёма.

— А пошли.

Наконец, подругу устраивает ассортимент подарков, и примерно через полтора часа я без сил заваливаюсь к себе домой. В нос бъёт буйство различных ароматов, готовящихся новогодних закусок. В прихожей стоит чья-то обувь. Сама разуваюсь и различаю звонкий смех крёстной, доносящийся из кухни.

Значит, семейство Ярцевых уже здесь.

Никогда не понимала эту странную традицию: старый год, значит, мы провожаем у нас дома, а сразу же после речи президента запускаем на улице салют и отправляемся к Ярцевым.

Вешаю куртку и на цыпочках, стараясь не издавать звуков, пробираюсь к лестнице. Поднимаюсь, уже практически вхожу в свою комнату, как вдруг слышу:

— А Кирилла ждать в гости? — спрашивает мама.

Резко торможу. Затаив дыхание, я напрягаю слух.

— Нет, он будет встречать Новый год с кем-то из команды.

Выдыхаю, чувствуя как тошнота подступила к горлу. Гадко от того, что в голове проскользнула мысль, что он может заехать, как и раньше. Он теперь и на пушечный выстрел ко мне не приблизится.

В комнате я включаю музыку, приуроченную к Рождеству. Стараюсь немного обострить у себя праздничное настроение за упаковкой подарков для родителей и крёстных.

Один здесь явно лишний. По привычке я купила его Кириллу. Только вот понять не могу, зачем. Очнулась только тогда, когда уже вышла из магазина. Теперь не знаю, что с ним делать... Отдать его родителям, чтобы передали ему? Или не позориться и сразу же выбросить в помойное ведро, ведь в конечном итоге туда ему и дорога.

— Янусь, спускай! Все уже в сборе, будем провожать старый год, — войдя в комнату, говорит папа.

Я быстренько напяливаю на себя капроновые колготки и прошлогоднее платье, с трудом застегнув молнию на талии. Расчёсываю волосы, загребаю подарки, прижав разноцветные коробочки к груди, и спускаюсь вниз по лестнице.

В кухне уже никого нет. Все разместились в гостиной за праздничным столом, поэтому я сразу же направляюсь туда.

Сворачиваю за угол и руки мои немеют. Подарки валятся на пол, а сама я так и цепенею в проходе. Застигнутая врасплох, я не отваживаюсь приблизиться к столу. К столу, за которым сидят все, в том числе и Кирилл.

Он проходится по мне тяжёлым взглядом и весь мой мир снова рушится. Его глаза, которые некогда ничего не таили, кроме любви ко мне, стали пустыми и холодными.

Дыхание моё перехватывает, зубы лязгают друг от друга. Всего секунда — и я становлюсь ему больше неинтересна. Затем его внимание занимает телефон в руках, сигнализирующий о новом сообщении.

Мне бы вернуться в комнату и запереться там до скончания времён, но все присутствующие, как назло, отреагировали на грохот коробок, которые валяются сейчас у моих ног. Где-то там же валяется и моя решительность. Думала, если когда-нибудь и увижу его, то смогу объясниться с ним, попросить прощения...

Но как это сделать при всех?

Справившись с нервами, я поднимаю коробки с пола, папа помогает мне положить их на стол. Я здороваюсь со всеми, принимаю подарки и поздравления, вручаю свои подарки. А Кирилл так и продолжает сидеть, миленько улыбаясь экрану своего смартфона и делая вид, будто меня не существует. Неприятно. Унизительное чувство ревности пробуждается, но я не должна. Какое я имею право?

— А это для тебя, с наступающим, — подойдя к нему, всовываю ему коробку.

Он отвлекается от телефона. Смотрит на саму коробку, затем на меня и спокойно принимает подарок.

— Спасибо. Извини, я не думал, что окажусь здесь. У меня для тебя ничего нет, — холодно бросает он, даже не полюбопытствовав что внутри.

Я молча присаживаюсь за стол, подальше от него, чувствуя себя на этом празднике лишней. Я единственная не поддерживаю беседу. Укрывшись за папиным плечом, я откидываюсь на спинку стула и гипнотизирую настенные часы.

Некрасиво уходить, не встретив с семьёй Новый год. Вот через десять минут ещё куда не шло.

Продолжаю следить за стрелкой на часах как маньячка. Вся вспотела от неловкости. Кожа лица горит. Это Кирилл выжигает её своим присутствием и холодным взглядом. Я опускаю глаза в тарелку, опасаясь вспыхнуть спичкой.

— Кирилл, а когда мы дождёмся того дня, когда ты познакомишь нас всех со своей Яной? — привлекает к себе моё внимание любопытная крёстная, я горблюсь под грузом стыда, мечтая обратиться в пыль. — Я думала ты будешь с ней в такой-то день.