— Ты хочешь узнать, почему я не воспитывал тебя?

Пастор продолжал мешать сахар. Звонкое бряканье ложки о стенки кружки больно било по нервам.

— Почему не уговорил твою мать развестись и не взял ее в жены?

Он перечислял вопросы с холодностью, будто они его не трогали, как и наша встреча, как и факт родства.

Медлительным жестом, присущим людям, владеющим ситуацией, Гудси положил ложку на стол, с металлическим звуком клацнувщую о его поверхность в тишине.

Я молчал. Ждал исхода заготовленной речи, просчитывая сколько у меня есть возможностей нанести удар.

— Я никогда не любил твою мать. Она была хороша как любовница. Но такая жена, увольте, — пастор хмыкнул, безмятежно сделал глоток чая, продолжая бесстрашно стоять спиной. — Я был молод и беспечен. А она моей прихожанкой, и не прочь развлечься.

Омерзение скрутило желудок. Я готов был броситься на него прямо сейчас, но он как почувствовал, продолжая свою гадкую речь:

— Она говорила, что твой отец вечно пропадает на работе, совсем не уделяя ей времени и внимания, которого она так жаждала.

Гудси нарочно не звал мать по имени, отстраняясь.

— Когда она забеременела, то пришла ко мне на исповедь, рассказала об этом совсем буднично, словно ее не пугал такой неприглядный факт. Оказалось, они с Тэдом, твоим отцом, никак не могли завести ребенка. Твоя мать ходила к врачу, у нее не нашли проблем. Тэд отказался обследоваться, боялся задеть свое самолюбие результатами. Тогда она решила найти того, кто поможет ей.

Пастор с отвращением усмехнулся.

— Я не знал о ее планах и моей роли. Меня просто-напросто использовали.

Мама никогда не рассказывала мне об этом. С того дня, как в моей памяти начали всплывать обрывки из детства, вроде визита мисс Буллвинкль, мозаика потихоньку складывалась. Я догадывался, предполагал, что с моим отцом нас ничего не связывает, кроме фамилии, но точное подтверждение моих мыслей получил лишь перед смертью матери.

— Моя мать была та еще сука.

Гудси рассмеялся больным усталым смехом, сделал пару глотков, затихая.

— Думаю, твой отец понимал, что ты ему неродной, но предпочитал закрывать глаза на правду, — он начал крутить чашку вокруг своей оси с мерзким, скрежещущим звуком, специально действуя мне на нервы. — Хелен, — внезапно назвал пастор имя, — был важен статус. Жена шерифа звучит лучше, чем жена пастора. Потом я встретил Мередит, родился Джино. Я отпустил нашу связь и ее последствия.

Я окончательно обмяк, слушал его, своего отца, сомневаясь в разумности и необходимости визита. Мной двигали эмоции, спутанные в клубок желания и усталость.

— Ты хочешь жалости? — недоумевал я на откровения.

Гудси хохотнул.

— Нет, сын, — одним словом он сумел вызвать во мне дрожь раздражения. — Она приходила ко мне на исповедь регулярно, когда ты стал старше, рассказала о твоих, — пастор умолк, подбирая слово, — своеобразных увлечениях. Потом эти убийства в городе. Не хотелось думать, что я имею к этому непосредственное отношение. Надеялся на вину кого-нибудь другого. Не твою.

Он отодвинул чашку в сторону и уперся руками в столешницу. Керамическая поверхность брякнула о ложку.

— Только не говори, что тебя мучает совесть, — злорадствовал я.

Гудси не ответил.

— Потом пришел детектив. Тот, который из Чикаго, — пастор выписывал непонятные узоры пальцем на поверхности стола. — Передал мне слова мисс Буллвинкль, заставил снова вернуться мыслями к моей причастности, — он небрежно махнул рукой. — Дальше ты знаешь и без меня, каких дел натворил.

Он вдруг весь сгорбился, ссутулился, шумно втянул носом воздух. Я решил, что он сейчас заплачет.

— К чему эти откровения? — безразлично полюбопытствовал, жалея о трате времени на поездку сюда.

Внезапно Гудси вскинул голову, стремительно повернулся лицом. Я успел заметить поднятую руку и что-то черное. Раздался оглушительный хлопок. Запахло железом и дымом. Нож, металлически лязгнув, упал на пол. Тело прошила вспышка боли, расползаясь от поясницы. Горячий пульсирующий ком забился в животе. Я накрыл его рукой, ощущая плотную теплую жидкость, и рухнул, ударяясь коленями и головой.

— Будь я умнее тогда, — Гудси медленно подходил ближе. — Тебя бы не существовало, и никто не погиб.

Меня сильно затошнило. Мир вращался каруселью, подергиваясь темным, расползающимся от центра пятном.

— Церковь Линдена. Попытка нападения, — булькал голос пастора в ушах. — Я ранил преступника.

Силы вытекли из меня, впитались в землю. Сознание провалилось в черную яму.

Середина мая

Утром я собирался в апатичном забытье. Выполнил ежедневные, механические действия, необходимые, чтобы выйти в люди, при этом выглядя прилично. Бросил равнодушный взгляд в зеркало, висящее в ванной, увидел там ту же картину, что наблюдал все полтора года. Похудевший, с впалыми щеками и потухшим взглядом. Вроде бы все тот же я, немного потрепанный жизнью для тех, кто смотрит со стороны. И только мне известно, что внутри холодная мертвая бездна.

Я проверил наличие всех документов в папке, необходимых для завещания, взял ключи от машины и вышел из дома.

В первую секунду я окаменел, прирос к порогу, оставив распахнутую дверь позади. Моргнул Еще и еще. Потер глаза. Ничего не происходило, ничего не менялось.

Она, в голубом платье, прямо как в моем выдуманном будущем из письма, стояла возле почтового ящика с ворохом корреспонденции в руках.

Она сдержанно улыбнулась на мою реакцию, вычленила из стопки один конверт, остальные вернула обратно.

— Ты в курсе, что почту нужно периодически проверять? — она помахала письмом.

«Я сошел с ума от голода и плохого сна. Какие жестокие галлюцинации мне подсунул разум».

— Значит, ты не знаешь? — весело щебетнула она, оторвала полосу бумаги с края конверта и достала письмо. — Почитай, — она подошла, близко, очень близко и протянула мне лист.

Весенний ветер слегка растрепал ее волосы со светлыми выгоревшими прядями. Молочная кожа, тронутая солнцем, приобрела красивый загар, украшенный маленькими веснушками на носу. Макияж — непривычная деталь — сбивал с толку еще больше. Я жадно втянул носом запах ее духов.

«Разве, будь она ненастоящей, я его почувствовал бы?»

Дрожащей рукой взял лист и вперился в напечатанные строчки. Общий смысл прочитанного ускользнул от понимания. Пришлось прочитать снова. Похоже, мое молчание затянулось.

— Его поймали, — не выдержала она. — Точнее, он сам себя поймал. Теперь он парализованный ниже пояса инвалид, беспомощный, неопасный. И больше никогда не увидит свободу. Люцифер? — обратилась она ко мне, когда никакого ответа не последовало.

Я вздрогнул, услышав свое имя, произнесенное таким родным, почти забытым голосом. Сердце сжалось. Душу скрутили и выжали досуха. В горле застрял колючий ком от страха, что это всего лишь галлюцинации, а руки похолодели до самых кончиков пальцев.

— Кейт... — имя, произнесенное вслух, ударило током по всем нервам и искромсанному судьбой сердцу.

Она ласково улыбнулась. Я молчал.

Прежний я наверняка стал бы суетиться, увещевать о безопасности. Спрашивать, как можно было подвергнуть себя такому риску, и убеждать скрыться пока не поздно.

Новый я не проронил ни слова из этого, не желая возвращаться на зыбкую дорожку уверенности в правоте и бесконечном знании «как правильно поступить».

— Зайдешь? — только и смог выдавить из себя.

— Конечно, — Кейт кивнула. — Минутку.

Развернувшись, она пошла к машине, старенькому белому минивэну, который я сразу и не приметил. Открыла дверь и нырнула в салон, скрывшись наполовину. В следующую секунду мне понадобились все силы, чтобы устоять на ногах, совладать с собой и ураганом эмоций в душе.

Уилсон держала на руках ребенка. Совсем крошку. Коротенькие темные волосы топорщились в разные стороны, точно как у ее матери. Голубое платье такого же цвета как у Кейт оттеняло молочную кожу. Кроха прижалась к маме, озираясь по сторонам.