Полиэтилен вытянулся эластичной жвачкой, истончаясь и становясь белым хрупким полотном. Затем ручка порвалась, и я упустила предмет спора.

— Все, — командным тоном заключил Люцифер, выдвигаясь в сторону выхода. — На выброс. И банки тоже, — он затолкал в шуршащую кучу две стеклянные кофейные банки.

— А вдруг они пригодятся что-то сложить? — я скакала следом за ним, крутясь рядом, как ребенок.

— Не пригодятся, — уверенно заявил он. Осмотрелся и в несколько больших шагов оказался у дивана. — Это тоже, — следом в пакет отправилась порванная ракетка.

— Это память! — я попыталась поймать торчащую ручку.

— Память?

— Да. О человеке, — я насупилась, не готовая прощаться с имуществом.

— Уилсон, — Люцифер покачал головой. — Дырявая ракетка — так себе память. Новая жизнь. Зачем тебе в ней хлам?

Я надула губы и уставилась в пол, понимая, что он прав.

— Эй, — Люцифер приподнял мой подбородок, ловя взгляд. — Память о людях должна быть здесь, — он мягко указал пальцем в область моего сердца. — А не хламом за диваном.

— Тоже мне, философ, — я скрестила руки на груди.

— Инспектирую качество твоей новой жизни, — деловито заметил Люцифер. — Забери вещи с работы, — он поцеловал меня в лоб напоследок и взялся за ручку, распахивая дверь.

— Ладно, — смягчилась я, закрывая за ним.

Люцифер собирался посетить школу и побеседовать с учителем. Шериф старательно игнорировал любую помощь от Люцифера, видимо, опасаясь, что тот опять выведет кого-то из его знакомых на чистую воду поперек самого обладателя значка.

Я обернулась, уныло разглядывая фронт предстоящих работ. Вокруг валялись многочисленные вещи, сумки и мусорные пакеты большого размера. Последние дни мы жили в невероятном бардаке. Я вывернула все возможные шкафы и ящики, перебирая все нажитое, притащенное из Нью-йорка, то, что, возможно, стоило выкинуть уже давно, но сил проститься с барахлом не было. Оно ждало своего часа и дождалось. Люцифер, конечно, снисходительно отнесся к моему желанию забрать с собой разные странные мелочи, вроде массажера для ног, которым я никогда не пользовалась, но настоял на том, чтобы я серьезно отнеслась к нужности вещей.

Я брела между коробок и пакетов, в которые сложила часть вещей, раздумывая, как это все поместится в машину Люцифера. Мысль о том, что вряд ли она настолько бездонная, посещала меня уже давно. Будучи не самым ловким человеком на свете, я умудрилась запнуться об одну из коробок, потерять равновесие и со всей дури наступить на что-то позади.

— Проклятие! — выругалась я, чувствуя, как что-то хрустнуло под моим весом.

Я подняла ногу и с ужасом поняла, что это маленькое карманное зеркало. Оно оказалось безнадежно и абсолютно полностью раздавлено. Отражающую поверхность покрывала плотная сетка трещин. Место, куда пришелся самый сильный нажим, так вообще раскрошилось. В довершение моей неудачи сверху упала пара капель крови из порезанной ноги.

Полная смятения такой оплошностью и тревожного беспокойства, я присела над жертвой собственной неуклюжести, чтобы собрать осколки. В отражении мелькнуло мое недовольное лицо. Первый же острый осколок уколол палец, добавив красных красок.

— Ай! — я дернула рукой. — Да чтоб тебя!

Кое-как собрав осколки, я обработала раненую ступню и палец. Выбросила разбитое зеркало, предварительно поплевав через левое плечо, потому что вспомнить, что именно нужно делать, я не смогла. Теперь настрой на веселые и активные сборы стал и того меньше.

Оттягивая момент начала кипучей деятельности, я взяла ключи, натянула ботинки и спустилась в бар, вдыхая уже такой родной и знакомый запах масла и сырости. Я нарочито неспеша шагала вниз, сетуя на проклятое зеркало, порезавшее ногу. Мне было немного грустно прощаться с работой, которая мне так нравилась, с коллегами и классным начальником. С местом, ставшим родным, где, обживаясь, я представляла, как встречу старость, больше никогда не покинув Линден. В то же время мне было радостно, ведь я уезжала с человеком, которого люблю, к великолепным перспективам перестать бороться с невзгодами и начать жить и наслаждаться. Все складывалось хорошо, если не сказать великолепно. Ощущение сродни ожиданию Рождества в детстве. Приятное волнение в предвкушении подарков и дни, тянущиеся бесконечной нитью, будто кто-то назло замедлил бег стрелок, чтобы потомить, дать настояться праздничному настроению.

Я толкнула дверь в бар и ввалилась внутрь. В помещении было тихо. Частенько по утрам играла негромкая музыка, бодрая, настраивающая забежавших позавтракать или выпить кофе жителей на рабочий лад. Сейчас в заведении будто готовились к поминкам. Основной свет выключен, только подсветка над полками с алкоголем бросала желтоватые блики на деревянный пол. Пасмурная погода не баловала солнцем, из-за чего воздух напоминал серую пыльную взвесь, мешающую толком различить контуры предметов. Я крадучись шла в сторону помещения для персонала, не понимая, куда все подевались. Рабочий день уже начался, и хотя бы один из моих бывших коллег должен быть на месте.

— Привет, — раздалось сбоку, сдобренное хриплым зловещим покашливанием.

От неожиданности я вскрикнула, подпрыгнула на месте и приложила руку к груди, унимая колотящееся сердце.

— Прости, — сдавленно прилетело следом.

Я повернулась в сторону стойки, щурясь в слабом освещении, чтобы разглядеть, кто меня потревожил. Белесый свет из окон больно царапал глаза, рисуя лишь контуры фигуры. Я шагнула ближе и только тогда смогла рассмотреть Филиппа, сидящего в обнимку со стаканом виски.

— Филипп, — выдохнула я. — Ты меня напугал.

— Я не хотел, — сдавленно оправдался он, отпивая алкоголь.

— Кто-нибудь из сотрудников есть в баре? — я огляделась. — Темно, будто все вымерли.

— Джино и Бетти. На кухне, наверное, — он пожал плечами.

Судя по состоянию парня, он уже порядком захмелел, хотя день едва начался.

— Разве ты не должен быть на работе?

— Взял выходной, — огрызнулся Филипп. — Почему всех так удивляет мое присутствие в этом гребаном городе? — вдруг взвился он ни с того ни с сего.

— Я просто спросила, — примирительно поднимая руки, я начала отходить в сторону кухни.

— А ты что здесь делаешь?

— Пришла забрать вещи.

— Забрать вещи? — не понял Филипп.

— Да. Я уволилась. Уезжаю, — кратко пояснила удивленному парню.

— Значит, все-таки он забирает тебя с собой, — он криво, вымученно улыбнулся.

— Не забирает, а я еду сама, — мне не очень понравилась такая формулировка, и я сделала еще шаг назад.

— Незнакомцу из другого города куда больше доверия, чем местному парню, которого ты знаешь два года, — он склонил голову на бок, испытующе глядя на меня.

— К чему это?

Хлопнула дверь, ведущая на кухню. Послышались обрывки беседы двух людей и шаги.

— Кейт, — в полосу света вошел Джино. Он нащупал выключатель, и помещение бара залило ярким светом, от которого все поморщились. — Что ты здесь делаешь?

— Пришла забрать вещи, — повторила я уже для коллеги. — Как-то у вас тут мрачно и тихо, — я обвела вокруг себя рукой.

— Такое дело... — Джино помялся, будто то, что он собирался сказать, давалось ему с трудом. — Мама Питера умерла сегодня ночью. Никто не ожидал, что так скоро. Джек вызвал Бетти вместо него. Сам Питер остался дома, — он искоса глянул на Филиппа. — Джек сказал, что Питер не в состоянии работать и что-либо делать, поэтому Джек занимается организацией похорон сам, — на одном дыхании закончил Джино.

Я застыла, ошарашенная внезапной новостью. Ожидала услышать что угодно, но точно не это. Вдруг Филипп громко и недобро рассмеялся безобразным пьяным смехом. Он хохотал, тяжело вздыхая, потирая глаза и лоб, словно устал или у него разболелась голова. Мы с Джино непонимающе уставились на парня. По спине пробежал отвратительный холодок. Слишком жуткой была его реакция.

— Как все жалеют бедного Питти, — с отвращением процедил он. — Для всех он всегда, — поморщился Филипп, — всегда был хорошим мальчиком. Даже для моей матери чужой сын лучше собственного. Хотя это она виновата в моей дурной славе.