— Джи, — задумчиво произнес я, немного откидываясь назад на скамейке, чтобы лучше оценить вид. — Чему мы обязаны таким удовольствием?

— Джиана, — поправила она, ее голос был таким же мягким, как и она, и настолько тихим, что я вообще ее не слышал.

Мой взгляд скользнул вниз, к кошачьим усам, растянувшимся по всей длине ее тазовых костей.

— Милая юбка.

Она закатила глаза.

— Рада видеть, что ты сегодня в лучшем настроении.

— Не позволяй ему одурачить тебя, — сказал Холден со своей скамейки. — Он держал Роббинса мертвой хваткой за две минуты до того, как ты вошла сюда.

Джиана вопросительно посмотрела на Холдена, прежде чем покачать головой и снова сосредоточиться на мне.

— Нам нужно поговорить.

— Я весь внимание, Котенок.

Ее щеки покраснели так же, как и ее свитер, прежде чем она посмотрела на меня. Это было так, как если бы это прозвище открыло в ней новую личность. Я наблюдал, как она превратилась из какой-то съежившейся и застенчивой, в более высокую фигуру, расправив плечи и вздернув подбородок.

— После вчерашнего трюка, который ты выкинул, у меня есть некоторые проблемы, и нам нужно обсудить медиа-протокол и этикет перед камерой.

Настала моя очередь закатывать глаза, когда я вернулся в исходное положение для еще одного повторения приседаний.

— Меня уже отчитывали по этому поводу, — сказал я, а затем поднял вес, делая следующие десять повторений, пока она все еще стояла рядом со мной. Когда я снова зафиксировал тренажер, сел, она одарила меня покровительственной улыбкой.

— Ну, очевидно, ты ничего из этого не понял.

— Я все прекрасно понял.

— После вчерашнего я позволю себе не согласиться.

Я пожал плечами.

— Итак, я не умею сниматься на камеру. Только не ставь мне условий. Вот так просто.

— Нет, не просто. Ты звездный игрок обороны с большим количеством запросов со стороны СМИ. И ты не отстой перед камерой. Ты был как рыба в воде каждый раз, когда я брала у тебя интервью в прошлом сезоне.

— Времена меняются, Котенок.

Она стиснула зубы.

— Прекрати называть меня так.

Товарищ по команде где-то позади меня издал мягкое мяуканье, которое вызвало еще один взрыв смеха в тренажерном зале, и я с трудом сдержал свой собственный.

Джиана втянула горячий воздух через нос, прежде чем ткнуть пальцем мне в грудь.

— У тебя обязательная встреча со мной по связям с общественностью сегодня вечером после собраний команды. Кафе-бар при студенческом союзе. Ровно в восемь вечера. Если ты опоздаешь, будешь отвечать перед тренером Сандерсом, понятно?

Восхищение закипело в моей груди при виде того, как она стояла на своем, как она чуть повысила голос и вздернула подбородок, ожидая моего ответа.

— Да, мэм, — промурлыкал я, и ничего не мог с собой поделать.

Я снова взглянул на ее юбку.

К ее чести, она проигнорировала меня, если вообще заметила, повернулась на каблуках и сделала несколько шагов, прежде чем ее чуть не сбил Эрнандес, делающий упражнение на трицепс. Она увернулась от его кулаков как раз вовремя, чуть не наткнувшись на тренажер для разгибания ног, прежде чем немного крутанулась и избежала этого тоже.

Я наблюдал за тем, как она играла в пинбол, всю дорогу из тренажерного зала, и не понимал, как сильно мне нравилось отвлекаться на нее, пока она не ушла.

И единственное, о чем оставалось думать, это о Малие.

Клэй

— Ты просто полюбишь его, Клэй, — сказала мама по телефону, звук посуды на заднем плане подсказал мне, что она готовит ужин.

Я шел через кампус после изнурительного дня в лагере, чтобы встретиться с Джиной для нашего небольшого пиара, и я был не в настроении слушать о последнем мамином парне.

Но у меня не было выбора.

— Он настоящий джентльмен. И он серьезно относится к бизнесу. — Она сделала паузу. — И ко мне, что обнадеживает.

Я изо всех сил старался изобразить улыбку, хотя она не могла меня видеть, в основном для того, чтобы это помогло мне выглядеть так, будто я ей верю.

— Он кажется замечательным, мам

— Ты убедишься в этом, когда приедешь домой на Рождество. — Последовала пауза, а затем: — Итак, расскажи мне о себе. Как футбол?

Я вздохнул, прежде чем ответить на вопрос, за что действительно был благодарен. Я знал, что у мамы все было в порядке, потому что она спросила обо мне, а не провела весь разговор, причитая о себе и своих проблемах. Не то чтобы я возражал, когда она это делала. Я был рядом с ней, несмотря ни на что.

Тем не менее, после стольких повторений одного и того же рассказа мне было трудно поверить, что этот человек будет чем-то отличаться от остальных.

Моя бедная мама застряла на вращающемся чертовом колесе разбитого сердца, с которого она не могла слезть с тех пор, как мой отец ушел, когда мне было восемь.

Все проходило по кругу следующим образом:

Мама знакомилась с новым парнем, обычно в “Ле Базье ”, смехотворно дорогом ресторане, где она обслуживала столики в Лос-Анджелесе. Мама была красавицей, я унаследовал от нее свои проницательные зеленые глаза и оливковую кожу от природы, и она всегда приводила домой парней, которые были восхищены ее красотой. Вдобавок ко всему она была очаровательна, что обычно означало, что мужчины охотно попадали в ее сети и были довольны тем, что их поглощала ее энергия.

Проблема заключалась в том, что как только отношения начали становиться настоящими, как только блеск исчез, и они поняли, что с моей мамой можно справиться, они уходили. И всегда оставляли у нее еще больше шрамов, чем было раньше.

Папа, бросивший маму, испортил ей жизнь. Это расстроило нас обоих, особенно когда он быстро ушел к другой женщине, которая родила от него двоих детей и построил совершенно новую жизнь, в которой не было нас. Добавьте это к ее и без того травмирующей жизни на свиданиях до папы, и вы могли бы сказать, что у мамы были свои причины вести себя немного странно… временами очень много.

Большинство мужчин не могли этого вынести. Они не могли посидеть с ней в трудные времена, не могли держать ее за руку во время приступов паники или сказать ей слова поддержки, когда она так отчаянно в них нуждалась. Когда ее ревность и паранойя проносились по ней, как ураган, они не задраивали люки и не пережидали шторм вместе с ней. Они всегда выбирали самый быстрый путь эвакуации из города, оставив ее разбираться с ущербом.

И в своих прощальных словах они старались заставить ее почувствовать себя сумасшедшей, ворчуньей, ревнивой сукой, психопаткой, недоверчивой женщиной. Не обращая внимания на тот факт, что они сами давали ей множество причин испытывать эти эмоции.

Но, в конце концов, я всегда был там, собирая осколки.

Когда она была счастлива, когда все было хорошо, мама была самым ярким лучом солнца. Она была загадочной и веселой в общении, целеустремленной и целеустремленной, увлеченной всем. Она была бы вовлечена в мою жизнь, в поддержание чистоты и порядка в нашем доме, и, самое главное, в ее отношения с тем парнем, кем бы он ни был.

Но когда они уходили…

Она была настоящей катастрофой.

Мама всегда была пьяницей, с тех пор, как я себя помню. Разница заключалась в том, что, когда я был моложе, когда это были она и папа, выпивка обычно заключалась в бутылке вина, той, которая приводила к тому, что они смеялись и танцевали на кухне.

Но мама, пившая в наше время — после папы — выглядела немного по-другому.

Это были целые ящики пива, выпитые ею в одиночку. Она плакала, кричала и цеплялась за унитаз, когда я держал ее за волосы или прижимал прохладную мочалку к ее затылку.

И это была еще одна часть повторяющегося цикла — счастливая пьяница, когда она была с кем-то, и пьяный беспорядок, когда ее бросали.

Иногда, во время самых тяжелых расставаний, она прибегала к наркотикам. Иногда она позволяла депрессии овладеть собой. Иногда она была так близка к увольнению, что я удивлялся, как она все это время оставалась на одном и том же месте. Она растрачивала свои сбережения, попадала в такие неприятности, что ей приходилось просить денег у своего единственного сына, а потом заставляла меня чувствовать себя виноватым, если я не давал ей их.