— Выбора нет, старик. Ты просто должен вызвать Раевского. Это позор всего полка. Как так? Какой-то щеголь, дня не прослуживший, уводит женщину у боевого офицера? И как уводит! Все бывает в жизни, но ведь обычно аккуратнее все как-то. А здесь — демонстративно, будто так и надо! Ходят преспокойно везде вместе, и в парках, и в магазины, и в театры, раскланиваются… Никто бы не спустил, а уж мы, как гвардия, тем более!

— Дело ведь еще в том, друг мой, — вмешался второй, Евгений, высокий брюнет, с усами еще более пышными, чем у товарища, — что дуэли совершенно не избежать. Мы тебя, положим, поймем. Но разве дело в нас? Разве мы одни определяем мнение? А оно однозначно — наказать. Вопрос лишь кого? Наглеца, оскорбившего офицера, вытершего тем самым свои лакированные туфли о честь полка, или того, кто опозорит полк еще больше тем, что окажется слюнтяем и трусом, когда отказался мстить? Нет, нет, Максим, я ни в коем случае не говорю, что считаю тебя таковым! Ни в какой мере! Но слова такие сказаны будут, непременно будут. И будут вызовы уже тебя. От собственных товарищей, однополчан. В полку почти полторы сотни офицеров, и не менее десятка сделают это не без удовольствия, ты и сам их знаешь. И как, будешь принимать вызов за вызовом, пока не будешь убит? А ты единственный наследник, напомню. Или ты подашь в отставку и все равно покроешь позором как себя, так и своего отца, так и полк. Что делать, Макс? Выбора у нас нет. Я говорю "у нас", поскольку знаю тебя, верю в тебя, в твое благоразумие и храбрость, в твою доблесть, что ты не раз доказывал, в нашу дружбу, и надеюсь, что не откажешь нам в чести быть твоими секундантами. Дело грязное, кто спорит, но честь полка для нас не звук пустой. И золотые молнии на стяге не для того вручались предкам нашим, чтобы мы их вот так макали в грязь!

— Евгений прав, — поддержал блондин. — Более того, в подобном случае не избежать не дуэли, а дуэлей, то есть не с тобой одним, а с многими из нас. Неужто прочие гвардейцы упустят такой случай посмеяться? От острот прохода не будет. Будет бойня. И только ты можешь пресечь ее, вызвав Раевского, и получив удовлетворение кровью.

Обстановка опять изменилась, и Максим отшатнулся от холодного колючего ветра, ударившего в лицо. Протерев глаза, он увидел, что стоит посреди небольшой поляны, окруженной темным лесом. "Черная пуща" — пришло понимание. Непогодилось, солнца не было видно за тучами, деревья вокруг шумели от ветра, да и вся атмосфера была откровенно мрачной.

Присутствовало еще шестеро человек. Все закутанные в плащи, с набвиными на глаза широкополыми шляпами. Четверо что-то оживленно обсуждали, но Максим не пытался прислушаться. Он уже понял, что находится на месте действия дуэли, и терпеливо ждал, будучи одновременно и участником и наблюдателем. Отдельно стояли двое, в одном из них он узнал полкового мага-лекаря, раскладывающего свои артефакты на постеленный плед, ну а в другом… в другом Максим определил своего противника, Раевского, Владимира Раевского, того самого, что столь неаккуратно вломился в его жизнь, и того, кого он должен был уничтожить.

"Если хватит сил", — пришла мысль.

Секунданты разошлись. К Максиму подошли двое. Один уже знакомый Константин, и невысокий, лысеющий офицер, в котором он узнал адьютанта полкового командира.

— Евгений приболел, Максим Юрьевич, — козырнул тот. — Вот воевода наш и попросил меня принять посильное участие, чтобы все было по правде. Честь полка — не фунт изюму, тут даже муха не должна присесть, — он неприятно засмеялся, обнажив мелкие зубы, с какой-то неприязнью глядя на Максима.

— Примирение невозможно, — тяжело дыша объявил Константин. Он активно спорил с секундантами Раевского, и сильно устал. Но право первого хода за ними, здесь никак не обойти, все-таки вызов был с нашей стороны. От жребия они отказались наотрез.

Максим пожал плечами, ему было все равно.

— Выходите, — прозвучала команда.

Максим сбросил плащ, оставаясь в парадном, даже щегольском полковом мундире, к которому были прикреплены несколько наград, судя по виду — боевым.

"Интересно, где это я так успел отличиться, что дали за это цацки, да еще не одну?"

— Вы начинаете, Раевский! — хрипло выкрикнул Константин. — Но знайте, если вы убьете его, то будете иметь дело со мной!

— Убивать? — сквозь ропот непогоды донесся очень красивый и мелодичный голос. — Помилуйте, барон, я здесь соасем не для того, чтобы убивать. Умереть — возможно. И я готов.

— Не паясничайте, Раевский, — взвизгнул полковой адьютант, — вы не посмеете отказаться драться!

— Ваша правда, — отозвался тот, и Максим разглядел белоснежную улыбку противника, — и хотел бы, да не могу нанести оскорбление еще и этим человеку, перед которым и без того кругом виноват. Очень виноват. Вам нужна моя жизнь, граф? — Обратился он к Максиму, — Так возьмите ее, я не против. Поверьте, и в этом случае я буду считать себя перед вами в неоплатном долгу. Однако, глупые правила обязывают меня на первую атаку. Извольте.

Раевский вышел на указанное секундантами место и сбросил плащ, оказавшись в белоснежном штатском костюме, в постройке которого любой светский щеголь безошибочно определил бы руку мастера портного самого Его Величества.

Раевский вновь улыбнулся, вокруг кистей его рук заплясали голубые молнии, он вскинул руки над головой, соединяя их, и молнии образовали искрящийся шар вокруг них. Затем он отделился и поплыл-полетел вверх, начиная быстро расти. Метрах в трех над головой Владимира шар остановился, ускоряясь во вращении, после чего, достигнув, приблизительно, метрового диаметра, полетел в Максима.

Макс выбросил руки вперед, кастуя щит, какой только мог выставить, понимая, что не успеет, поскольку заклинание, примененное Раевским было "серебряным пауком" обтекающим практически любые щиты, кроме круговых, требуюших куда больше имеющегося времени.

"Вот и все, — хладнокровно констатировал он, — жаль только, что парень с такими возможностями не в гвардии. Кто бы мог подумать, что штатский легко сможет скастовать заклинание генеральского уровня?"

Шар, однако, не атаковал, а, обойдя щит Максима, рассыпался над его головой, превращаясь в небольшой снегопад.

— Ваш ход, граф, — Раевский продолжал улыбаться. — Я обещал не убивать вас, и, уж конечно, не буду столь мелочен, чтобы как-то навредить.

— Кому же вы обещали, князь? — Максим разозлился. От недавней аппатии не осталось и следа, прошедшая так рядом опасность разбудила его. Боевые инстинкты и навыки привели его в полную мобилизацию. Макс запустил левой рукой огненный снаряд, непростой вариант которого был известен лишь побывавшим на войне офицерам, тем, у кого представления о "правилах войны" претерпели некоторые изменения в сторону от гуманизма. Именно такое заклинание, секрет которого заключаося в полной управляемости до момента контакта с целью, летело в голову Раевского. Тот, не двигаясь, и не пытаясь выставить щит, спокойно смотрел на приближающуюся гибель.

— Юлии, — услышал Максим.

Огненный снаряд ушел вверх буквально за мгновение, до попадания во Владимира. Тот рассмеялся.

— Но, граф, вам все же придется сделать это. Я помогу вам. Смотрите.

Вокруг Раевского заклубилась тьма, и длинной лентой полетела к Максиму, окружая его. "Хоровод страха", понял он, "еще одно оружие доступное только высшим". Защититься от подобного будучи магически слабее, а что он слабее, Максим понял очень хорошо, можно лишь уничтожив источник нападения.

— Подлец, — зарычал Макс, — я не сдамся.

Сознание раздвоилось, вот только что он смотрел как Максим, а вот уже словно со стороны. Видение не желало, или не могло показать ему то, что он тогда чувствовал и какие именно страхи испытывал. Макс наблюдал как он боролся и уступал. Сила страха, насланная Раевским, ломала его. Вот он рухнул на колени, вот стал рвать волосы на голове, вот он воет что-то грозное и жалобное, наконец и в глазах его мелькнула капля безумия. Она увеличивалась, оставляя в глазах все меньше человеческого, и, буквально за мгновения до того, как овладело бы всем Максимом, тот выбросил руку в направлении Владимира и все кончилось.