Изо всех сил пинаю дверь и навскидку, из обоих стволов стреляю в грудь тех, что поднимаются первыми. Промахнуться с расстояния в четыре шага немыслимо, но один всё же успевает среагировать и присесть, так что пуля достаётся тому, что идёт следом. Я продолжаю жать на спусковые крючки, не особо утруждая себя прицеливанием. Незачем — узкая лестница забита людьми в белых до пят накидках и пёстрых арабских платках, пули браунинга и «люгера» с каждым выстрелом переводят их из состояния жаждущих крови убийц в категорию «мёртв, как бревно».

Лестница завалена трупами, но пули летят в меня снизу — противник спустился на один пролёт вниз, и наугад палит из револьверов.

Бах! Бах! — грохает за спиной, и что-то обжигающее царапает мне ухо.

Марк, что ли? Опомнился и решил принять участие в веселье? Точно, он самый и есть — палит в белый свет, как в копеечку, закусив от старательности губу. Матерюсь в голос — ещё чуть-чуть, и он разнёс бы мне затылок.

Подряд два сухих щелчка — сначала на задержку встаёт откатившаяся назад затворная рама «браунинга», и сразу вслед на ней замирает в заднем положении коленчатый рычаг люгеровского затвора. «Пустой! — ору во весь голос и отпрыгиваю за дверной косяк. — Прикрой — и хорош палить, шугани этих уродов страхом, как умеешь!..»

Какое там! Если пришло время для подвигов — советский комсомолец не будет тратить его на всякие там паранормальные фокусы! Марк встал в полный рост встал в дверном проёме — пистолет он держит обеими руками, направленным вниз по лестнице — Бах! Бах! Бах!

Пуля рвёт ему рукав выше локтя одновременно с выстрелом, опустошившим магазин Хватаю недотёпу за полу куртки, изо всех сил рву на себя — Марк с придушенным воплем влипает в стену коридора, пистолет с лязгом катится ему под ноги. Но мне не до того — «люгер» в правой руке, верный «браунинг» в левой — боком, лёжа, высовываюсь в дверной проём и часто, с обеих рук отправляю в гости к гуриям ещё парочку арабов, решивших, что сопротивление гяуров сломлено и можно уже начинать резать. Снизу отвечают частые выстрелы, но на этот раз пули не свистят над головой, не выбивают каменное крошево из стен — целят явно не в меня. Я осторожно, прижимаясь к косяку, приподнимаюсь на колене — и успеваю увидеть, как последний араб падает, схлопотав между лопаток порцию свинца от кого-то, стоящего снаружи, за порогом дома.

Его едва хватило на то, чтобы выбравшись из кабины лифта, кое-как попасть ключом в замочную скважину — и без сил повалиться на табурет, стоящий в прихожей возле вешалки.

Это было что-то новое — на этот раз то, что ему привиделось, не было ни фрагментом его собственных воспоминаний, ни тем, что видел его альтер эго. Яша оказался в шкуре кого-то третьего, причём явно недружественно настроенного — труп «Прыгуна» с перерезанным горлом тому свидетельство…

Что-то меняется? Похоже на то. Вот и сил этот мимолётный флэшбэк у него отнял куда больше, чем два любых предыдущих взятых вместе. Вон, как руки трясутся, и лоб весь в холодном поту…

Яша встал, запер дверь и на трясущихся ногах поплёлся на кухню. Нашарил в настенном шкафчика початую бутылку «Столичной», сделал два больших глотка прямо из горлышка. Сразу полегчало.

…нет, товарищи дорогие, если и дальше так пойдёт — что ж это с ним будет?..

— Не стреляйте! — крикнул «Дорадо». — Не стреляйте, порко мадонна, я свой!

Секунду назад пуля, пущенная сверху, их лестничного пролёта, чувствительно обожгла ему мочку уха, и снова лезть под выстрелы он не собирался.

— Свои в овраге лошадь доедают! — непонятно сообщили сверху. — Сказано было по-русски. Уже хорошо, отметил «Дорадо», значит, он не ошибся. Да и как тут было ошибиться, если толпа вооружённых арабов лезет штурмовать дом, куда только что зашли люди, с таким трудом выслеженные им на улочках Иерусалима?

Он выкрикнул пароль — связник предупредил, что члены группы получили его для связи с представителями стамбульской резидентуры Москвы. Они, правда, сейчас не в Стамбуле, и даже не в Турции, но это всё же лучше, чем ничего.

Сверху не отозвались, и пришлось повторить пароль ещё два раза.

— Ладно, поднимайся. — разрешил невидимый собеседник. — Посмотрим, что ты за «свой». Только выброси ствол, и руки держи перед собой, так, чтобы я видел! А то, уж прости, завалю без второго слова!

Ну, наконец-то! Он, не высовываясь из-за выщербленного пулями дверного косяка, швырнул револьвер вверх по лестнице. Два раза глубоко вдохнул, выдохнул — и, выставив перед собой ладони с растопыренными пальцами, пошёл по ступенькам, стараясь не наступить в кровавые лужи и ещё бьющиеся в агонии тела.

— Так вас послали наши константинопольские… — э-э-э… покровители? — спросил я.

— Скорее московские. Когда вы сбежали от их людей в Стамбуле, они сильно забеспокоились и обратились ко мне, чтобы я вас отыскал.

По-русски мужчина говорил довольно чисто, однако акцент вместе с внешностью — смуглой кожей, курчавой шевелюрой и чёрными глазами — безошибочно выдавал в нём уроженца Пиренейского полуострова.

— Ваша задача, как я понимаю, вернуть нас назад, в Турцию? — заговорил Марк. — Уй-й, осторожно, больно же!..

— Потерпишь, не маленький... — Татьяна огляделась в поисках чего-то, чем можно разрезать марлю, обнаружила сломанный нож, прицелилась, было, оторвать кончик зубами, но передумала — сделала ещё два оборота и заткнула хвостик бинта за повязку.

— Вот так будет хорошо.

— Сильно его зацепило? — спросил я.

— Ерунда, пуля прошла вскользь. Вырвало клок кожи — как говорят медики, «минус-ткань». К завтрашнему дню и думать забудет.

Честно говоря, я ожидал от нашей спутницы, как минимум, истерики — особенно, когда она увидела залитую кровью и заваленную мёртвыми телами лестницу. Но девушка довольно равнодушно взглянула на последствия перестрелки — и только тут я вспомнил, при каких обстоятельствах она рассталась с приютившими её цыганами. Степные бандиты, вырезавшие до последнего человека табор, оставили за собой, надо думать, не меньше крови — а потом и сами легли в ковыль под шашками ЧОНовцев. Да что там бандиты — уроки выживания, накрепко выученные ею во время страшного голода в Поволжье, где погибла вся её семья, а сама она едва не попала в котёл к соседям-каннибалам, вряд ли способствовали трепетности девичьей натуры…

— Так я продолжу, с вашего позволения? — итальянский гость деликатно дождался завершения диалога. — Кстати, можете называть меня Марио.

— Марио так Марио. — я не стал спорить. — Кстати, мне тоже интересно — вас послали, чтобы вернуть нас назад, под крылышко Стамбульской резидентуры? Так это ни к чему — то, что мы должны найти, находится здесь, в Палестине… вернее, находилось.

— Я должен был проследить, чтобы с вами ничего не случилось. А когда вы отыщете то, что должны были найти — помочь вам переправить его в СССР. Прямиком, никуда не заворачивая по дороге.

Что ж, намёк понят — те, кто послал Марио, решили,что у нас нарисовался свой план действий, отличный от того, что был согласован при подготовке. Что ж, они правы — ни о записки «дяди Яши», ни от пакета, переданного его связником, я не удосужился сообщить посольским кураторам. Другой вопрос, что сделано это было сугубо из соображений безопасности — где гарантия, что туда давным-давно не внедрены чужие агенты? А ставить под удар операцию, не успев её начать — нет, товарищи чекисты, на это мы не подписывались…

— У вас голова в крови. — сказала Татьяна. Давайте я перевяжу?

— Вздор, ухо царапнуло. — Марио беспечно отмахнулся. — Спасибо, но не стоит вашего внимания, синьорина.

— Ну, как знаете… — девушка пожала плечами. Давайте хоть кровь оботру, пока не запеклась…

И она, не слушая возражений, принялась орудовать клочком ваты, смоченной, за неимением медицинского спирта, в виноградной греческой водке узо, купленной на рынке в Эль Кереме как раз на подобный случай. Марио заинтересованно принюхивался — похоже, подумал я, прикидывает, не попросить ли порцию этого средства для употребления по прямому, так сказать, назначению?