— «Новые тамплиеры», говорите? — я встрепенулся. — А они имеют какое-нибудь отношение к компании, что засела в московском музее Кропоткина?

— А вы откуда о них знаете? — удивился мой собеседник. — Тоже Яков рассказал?

Вместо ответа я попытался изобразить многозначительную улыбку. То-то, Александр Васильич, не вы один умеете говорит недомолвками…

Барченко, похоже, намёк понял.

— Как вам сказать… — он потёр переносицу под дужкой очков. — Связь между ними вполне может существовать. Я бы даже сказал, она наверняка имеет место. Но ГПУ этим вопросом заниматься пока не желает. Дело в том, что фон Либенфельс с его орденом в Германии веса не имеет, и, соответственно, их контрагенты здесь, в СССР особого интереса для «органов» не представляют.

— Не имеет веса, говорите? — это была новость. — А я-то думал, что их как раз поддерживают. Тот же Адольф Гитлер со своей партией национал-социалистов…

Барченко поглядел на меня с уважением.

— Не устаю удивляться вашей осведомлённости, юноша. О таких вещах у нас, в Союзе вообще мало кто знает… впрочем, неважно. Вы правы: НСДАП сейчас как раз входят в силу, они даже в рейхстаге представлены. Но дело в том, что Гитлер, хотя и помешан на расовой теории, но тайные общества вроде тех же «новых тамплиеров» терпеть не может. Фон Либенфельс пытался втереться к нему в доверие, но успеха не имел. Может, показался потенциальным конкурентом?

Я покачал головой. Уж в этом-то вопросе я худо-бедно разбирался, успел почитать в своё время…

— Скорее уж не Гитлеру, а Генриху Гиммлеру. Этот господин возглавляет в НСДАП внутренние охранные отряды и одержим идеями пангерманизма и ариософии. Он даже символику для своих «СС» выдумывал на основе древней мифологии. Сдвоенная руна «зиг», обозначающая «победа» — неужели не слыхали?

— Вы и это знаете? — на этот раз брови у Барченко поползли на лоб, в самом буквальном смысле, так, что он едва не уронил очки. — Только не говорите, что об этом вам тоже поведал бедняга Яков! Он подобными вещами никогда особенно не интересовался, если не считать одного эпизода... Вот о нём-то мы с вами сейчас и поговорим — если вы не против, разумеется.

Я снова попытался отделаться многозначительной улыбкой.

«…вот уж точно — язык мой — враг мой…

— И о чём же вы с ним говорили? — спросила Татьяна. Она слегка успокоилась — уселась на стул и слушала, ни разу не перебив.

Я вздохнул.

— Ребят, давайте договоримся: когда будет можно, я сам вам всё расскажу.

— А сейчас, значит, нельзя?- осведомился Марк. С ядом в голосе осведомился, и это было плохо. Значит — не верит.

…а я бы сам в такой ситуации поверил бы?..

— Сейчас — нельзя. Ты думаешь, у нас одних есть эти самые «особые способности»?

— Нет, конечно, но…

— То-то ж и оно, что «но». Что бы ни говорил Барченко про немцев, которые якобы ни на что не способны, я ему не верю. Он сам кабинетный теоретик, и в реальной агентурной работе ни пса не смыслит… в отличие сам знаешь, от кого.

Марк недоверчиво хмыкнул.

— Можно подумать, ты смыслишь!

— И я не смыслю. Но представь, если немцы действительно успели подготовить агентов-телепатов нашего возраста — и не только подготовили, но и внедрили одного сюда, к нам? Хочешь, чтобы он прочитал все секреты у вас с Татьяной в мозгу?

Я намеренно нёс чушь, зная, что ни опровергнуть, ни даже высмеять эти «умопостроения» мои друзья не смогут. Не тот у них сейчас настрой.

Марк ненадолго задумался. Татьяна молча ждала.

— Ну, хорошо, ну допустим… хотя, конечно, звучит бредово. И что же ты предлагаешь — вслепую соглашаться на предложение Барченко и отправляться «туда, не знаю куда»?

— Так ты и так уже согласился, разве нет? — я в упор посмотрел на него, потом перевёл взгляд на Татьяну. — И ты тоже. Или я чего-то недопонял?

Молчание было мне ответом.

— Вот и хорошо. Я встал. — Повторяю: когда будет можно, я сам всё вам расскажу. А теперь — зовём Барченко. В эту Палестину, будь она неладна, ещё попасть надо, вот пусть и излагает, как они это собираются устроить.

Конец первой части

— Не понравился мне этот тип. — сказал Марк. — Вот не понравился, и всё! Мутный он какой-то, подозрительный. И кто такой — непонятно: то ли еврей, то ли грек, то ли вообще перс…. И как дядя Яша мог такому довериться?

Я ухмыльнулся.

— Сколько раз говорено было — без имён! Что до этого… хм… нотариуса — поверь, мне самому он не понравился. Но где было оставлять для нас посылку — в конторе швейцарского банка? Оно, кончено, надёжнее, да только мы с тобой не в Женеве, и даже не в Базеле, а в Стамбуле. Тут, брат, водятся всякие образчики «хомо», с позволения сказать, «сапиенс», в том числе и такие вот скользкие типы. Зато здесь полно представителей разных диаспор, если что, затеряться проще простого. А потом — с чего ты взял, что у нашего невезучего друга был выбор?

Мы с Марком шагали по узкой, круто сбегающей к морю улочке стамбульского района Ортакёй — местные греки называют его Месахори, что означает «Средняя деревня».

Недавно часы на колоколенке греческой церкви пробили два пополудни, и улицы были сплошь забиты народом — мелкие торговцы, предлагающие свой товар с расстеленных прямо на брусчатке циновок, нищие, стайки остроглазых, шустрых мальчишек, обычные прохожие, спешащие по своим делам. Вот идёт дородная, вся в чёрном, гречанка, из плетёной корзины высовываются серебрящиеся мокрой чешуёй рыбьи хвосты — ясно, идёт с рынка… Вот разносчик тащит, пристроив на голове, пирамиду каких-то фруктов, заботливо прикрытых тряпицей. Вот галдят и озираются по сторонам три турецких солдата — помнится, поначалу я всё удивлялся, почему ни они, ни прочие обитатели Стамбула не носят традиционных красных фесок, пока не вспомнил, что Ататюрк уже несколько лет, как запретил их, настрого предписав гражданам республики носить шляпы европейских фасонов. Вот шагают, решительно раздвигая плечами толпу, пятеро английских морских пехотинцев во главе с усатым красномордым капралом. Ну, конечно, «Томми Аткинсы»[1] здесь — хозяева жизни, их крейсер серой громадой застыл посреди Стамбульского рейда, и любой встречный, будь то солидный купчина-грек, или турецкий полицейский с чёрными, как смоль, загнутыми вверх усами и огромным револьвером на поясе, торопятся уступить им дорогу.

В Стамбул, он же Константинополь, наша боевая тройка — я сам, Марк и Татьяна — прибыли на борту советского грузопассажирского судна «Теодор Нетте» — да-да, тот самый, который «человек и пароход». Посудина эта, ранее состоявшая всписках Черноморской конторы Совторгфлота, в мае текущего, 1929-го года была передана их дальневосточному отделению, прошла ремонт и переборку машин в Николаеве — и вот теперь двинулась в путь вокруг всей Азии. Для нас «Теодор Нетте» подходил, как нельзя лучше — не имея на борту «генераль карго» и пассажиров, пароход зашёл в Стамбул лишь для того, чтобы пополнить запасы, не собираясь задерживаться дольше, чем на сутки. Нам вполне хватило и этого: ночью к борту подвалила рыбацкая лодчонка и мы по очереди, изо всех сил стараясь не шуметь, спустились в неё по верёвочному трапу, избегнув, таким образом, встречи с таможенниками. Что было весьма кстати, поскольку документов с визами или иными отметками, дающими право пересечь границу Турецкой Республики, у нас не было и в помине. Зато имелся насквозь нелегальный «браунинг» и горсть золотых монет, остатки взятого схрона в Кропоткинском музее. И то, и другое я прихватил с собой «контрабандой», втайне от лубянских кураторов. Идиотизм, скажете вы? Ещё какой — но кому, скажите на милость, я мог оставить всё это добро, покидая СССР? Разве что, зарыть под приметным пеньком в рощице на окраине коммуны имени товарища Ягоды — но когда мы ещё там окажемся, и окажемся ли вообще?..