Денчику поначалу, похоже, было не совсем уютно идти под нашим неусыпным наблюдением — он то и дело с подозрением оглядывался. Но после этой познавательной беседы, вроде бы, немного расслабился. И даже осмелел настолько, что, подхватив с обочины небольшой фиолетово-жёлтый цветок, повернулся и вручил его Кире с робкой улыбкой.
— Ещё чего! — Неожиданно фыркнула девчонка. Очевидно, совершенно вопреки ожиданиям юного романтика.
Но, заметив то, как тот снова смутился и робко ссутулился, она всё-таки снисходительно приняла подношение:
— Да ладно, чё ты прям... Давай сюда... Не выбрасывать же, раз уж сорвал. Хорошо, хоть маленький. — Поразмыслив, Кира воткнула цветок в петельку на рюкзачной лямке. — Просто... Вот вы все такие, пацаны. Всё время когда видела вот такого вот типа с цветочком, который кого-то ждал у метро, то сразу понимала, что он сейчас будет весь из себя такой довольный — смотри вот, какой я дофига джентльмен, аж цветочек подарил! А девчонке потом с этой дебильной розочкой в руках ходить весь вечер как дуре. Ладони зелёнкой пропахнут, исколешься вся... А откажешься — обидится ещё...
Заметив, как я хмыкнул над её рассуждениями, она недовольно покосилась:
— А чё ты хмыкаешь?! Эгоизм это, вот что я тебе скажу! Дарят эти цветуёчки для того, чтобы прежде всего себя порадовать, а не других!
— Да как же это?
— Да вот так! Хотели бы мне приятно сделать — сначала разузнали бы, что да как. Что человеку на самом деле нравится. Или наоборот — не нравится. Может я бы лучше мороженку какую съела... Или вообще бургер! А не цветок ваш этот таскать теперь весь день как проклятая. Но не-е-ет! Так же вот положено! Это... Как его... Стереотип, вот что! И всё! На, ёптыть, девка! Таскай теперь, нюхай и радуйся! «Тыждевчонка»! А значит — обязательно должна любить эти ваши цветочки до посинения!
— Ну так правда же красивый цветок. — Заметив как стыдливо запылали уши отвернувшегося Денчика, я поспешил вступиться за его романтический жест. — Тебе на самом деле идёт. Говорю совершенно искренне.
— Ну может быть... — Кира придирчиво осмотрела себя в сочетании с фиолетово-жёлтой веточкой. — Ты знаешь, как он называется?
— Марьянник дубравный. Или ещё Иван-да-Марья.
— Хм... Ну ничё так... Как в сказке какой-то... Он хотя бы полезный? А то чё-то я у тебя таких в гербарии не видела.
— Ничего особенного. Но даёт много нектара. Мёд из него хороший получается. И пахнет он поэтому очень хорошо.
— Погоди... — Девчонка замерла на месте и покосилась на цветок с опаской. — А жоры на него не бросаются? На мёд же бросаются!
— Если бы бросались — уже бы всю эту поляну сожрали. Шагай спокойно. — Я легонько подтолкнул её вперёд. — На нектар они почему-то не особо реагируют. Скорее всего, у полевых цветов концентрация сахаров слишком низкая. Не на много больше, чем в других частях растений. И они трудно усваиваются.
— А я видел один раз, как жора траву ест. — Неожиданно заявил переставший краснеть Денчик. — Не так быстро и жадно, как другую еду, но всё-таки...
— Тоже видел, да. — Я согласился с его наблюдением. — Правда не траву, а почки. Ещё в апреле. Возможно это ответ на вопрос о том, как они умудряются до сих пор не передохнуть от голода. Ведь всё легкодоступное они сожрали ещё зимой... Хотя травой особо сыт не будешь.
— Ну а как же всякие там коровы? Они ж едят только траву и весят по двести кило? Ещё и молока ведро каждый день дают. — Кира всё-таки принюхалась к разноцветной веточке и, кажется, осталась довольна как запахом, так и внешним видом.
— Чтобы усваивать сено, у травоядных в кишечнике есть целый отдельный орган, битком набитый всякими специальными бактериями, которые помогают им переваривать такую пищу. У нас такого органа нет. И мы же очень мало про них знаем. Про жор, в смысле, а не про коров. Исследовать-то теперь некому. Может у них тоже что-то похожее развилось в кишках... — Я вгляделся вперёд. — Так, юные натуралисты... Теперь давайте малость помолчим. Коттеджи скоро начинаются.
— Ты ещё и биологию преподавал что ли... — Ехидно прошипела девчонка. — Я ж говорила — ботан...
— А ещё один раз я видел, как один жора другого... — Продолжил делиться занимательными наблюдениями Денчик, но я резко его оборвал.
— Тихо!
Известные мне пригородные посёлки, как и эти, были в массе своей давно разорены. Пустые коттеджи молча взирали на нас разбитыми окнами. И примерно каждый пятый дом сгорел. А то и вся улица. Скорее всего, из-за попыток детей согреться, разведя костёр прямо на ламинатном полу. А может и в ходе перестрелки. Некоторые фасады действительно несли на себе явные пулевые отметины.
Поэтому встретить тут выжившего было крайне маловероятно. Тем более рядом с маршрутом шмелей. Но это не значило, что теперь можно спокойно горланить во все тяжкие. Кто знает, что за гастролёры могли пожаловать сюда из соседних регионов. Да и жоры, как выяснилось этой весной, далеко не всегда представляют собой лишь безобидных кретинов. Наверняка здесь где-нибудь по подвалам сидят несколько ночных особей, которых ранний летний восход застал слишком далеко от тоннелей метро.
Прошагав мимо нескольких поворотов, мы миновали некогда роскошное поле для игры в гольф. Которое сейчас заросло нестриженой газонной травой. Но по бетонным дорожкам, утопавшим в траве, и песчаным ямам ещё можно было догадаться, что здесь когда-то проводили свой досуг какие-то претензионные столичные толстосумы.
Рядом со зданием гольф-клуба высилась небольшая рощица аккуратно постриженных деревьев. Точнее, их ветви уже успели обрасти свежими побегами, словно запойный алкоголик неровной щетиной. Но по общей форме угадывалась рука садовника, касавшаяся их прошлой осенью.
И среди этих «заросших» ветвей мы внезапно обнаружили свидетельство того, что даже на этой тропе следует вести себя потише. Метрах в трёх над землей на лёгком ветерке покачивался свежий мальчишеский труп.
Посиневшее лицо с вывалившимся языком ещё не тронуло разложение. И тело было такое же худощавое, как при жизни. Ничуть не опухло. Одежда грязноватая, но совсем не тронутая тлением и ещё не обвисла вдоль тощих конечностей после дождя. Возможно, он тут висит какие-то считанные часы.
И на правом рукаве — две черно-рыжие полосатые повязки.
Так как под висельником не было никаких поваленных лесенок или помостов, Кира сразу пришла к совершенно верному выводу о том, что он покончил с бренным существованием отнюдь не самостоятельно:
— А зачем его так высоко повесили?
— Наверное, чтобы умер посильнее. — Я снял с плеча арбалет и отошёл к забору. — Сюда. Пригнитесь.
— У него что-то на груди приколото. — Глазастый Денчик и не подумал прятаться, а наоборот шагнул поближе к повешенному телу. То-то тебя шмели схомутали. Привык, что у вас на районе все стараются твою братию лишний раз не трогать. Чтобы дилера не лишиться.
— Ден! В сторону! — Я дёрнул его за шкирку к забору.
Но предосторожность всё-таки оказалась напрасной. В садике ближайшего особняка птицы щебетали всё-так же беззаботно. А больше тут спрятаться было негде.
— Вон он там за сучок привязан. — Юный крюк шагнул к дереву и дёрнул за конец верёвки. Узел мгновенно распустился, и труп немедленно рухнул на асфальт пацану под ноги. — Ой, ё!
— Как ты вообще до лета дожил, а? — Я отодвинул его в сторону и шагнул к телу.
Каких-то ранений или заметных побоев на пацане не было. Похоже, умер от удушения. А в центр грудной клетки мёртвого парня был действительно приколочен небольшой жёлтый листок бумаги. Буквально приколочен. Гвоздём-соткой.
— Э-э-э... Это какой-то логотип? Или ребус? — Кира выглянула у меня из-за плеча.
«:b с:».
Вот что было выведено крупными символами на бумажке.
— Мягкий знак и «эс»? — Прочитал Денчик.
— Не. Это, наверное по-английски. «Би» и «си». И двоеточия... — Поделилась своей версией Кира. — Что они значат?
— Это смайлики. — Подытожил я. — Один показывает язык, а второй — улыбается.
