Но я справился с завистью много лет назад, зная, что я предназначен вершить великие дела; что я поднимусь и в конце концов заберу всё. Что касается моего отца... что ж, тебе становится не так больно, когда учишься не обращать внимания на чувства.

Шрам на моем лице колется, и я провожу кончиками пальцев по неровным краям, пытаясь смириться с тем, что снова горький привкус ревности проникает в мою психику, вызывая эмоции, которых я не испытывал с юных лет.

Увидев, как Клавдий принуждает Сару, я почувствовал, как во мне разгорается ярость, отвращение к тому, что он считает себя достойным произносить ее имя, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к её коже.

Но видеть её с моим братом? Ревность — это болезнь, мутирующая в каждой клетке и заражающая каждый орган, пока она не покрывает мои внутренности и не оседает в мозгу моих костей. Она заставляет меня снова почувствовать себя всего лишь потерянным маленьким мальчиком, застрявшим в тени и наблюдающим, как у моего брата есть всеё, что я хотел бы иметь.

Но Майкл скорее убьет её, чем позволит опозорить своё имя, отпустив её. Поэтому, пока я не устрою гиенам революцию и не займу трон, всё, на что я могу надеяться, это украденные мгновения в тенистых ночах.

На улице темнее обычного, густые облака нависли над городом и скрывают небо от глаз. Я понятия не имею, продолжается ли бал, но сейчас мне все равно. Эдвард уже сказал мне, что мы выполнили намеченное, и здесь, в саду моей матери, никого нет.

Листья хрустят на земле позади меня, и я откидываю голову назад, пуская кольца дыма в воздух.

— Технически, сегодня ночью нет звезд, которых я могла бы поцеловать.

Я улыбаюсь голосу Сары.

— Может быть, они ждали Вашего прихода.

Она пыхтит, обходя скамейку, положив руки на бедра. Исчезла женщина в кружевном бальном платье, и на ее месте стоит простая девушка в черном платье с юбкой, которая останавливается выше щиколотки.

Раньше она была красива, но именно в эти моменты у меня перехватывает дыхание.

Ухмыляясь, она подходит ко мне, ее цветочный аромат вдыхается в мои ноздри, когда она наклоняется и берет косяк из моего рта, подносит его к своим губам и вдыхает, ее взгляд задерживается на мне.

Мои пальцы напрягаются от желания притянуть ее к себе.

— Итак... — она выпрямляется, оглядываясь по сторонам. — Это что-то новенькое.

Я вздергиваю бровь.

— Разве?

Она вздыхает, поджав губы, глядя на меня.

— Я решила, что Вы не способны вести настоящий разговор. Вы только и делаете, что задаёте вопрос за вопросом.

Мои ноги вытягиваются, пока не окружают её , заключая в клетку.

— Вы так думаете? — спрашиваю я, мои руки тянутся к ее бедрам.

Ее глаза расширяются, когда я хватаю ее и тяну вперед, пока ее голени не упираются в скамейку, а мои сапоги не касаются ее лодыжек.

— Вы забыли свое место, — задыхается она.

— Нет, — подняв руку, я вырываю гашиш у нее изо рта, позволяя кончикам пальцев коснуться ее надутых губ. — Я просто вычислил Ваше.

Ее дыхание сбивается.

— Однажды Вы попросили меня открыть Вам секрет, — продолжаю я. — Вы все еще хотите его получить?

Она двигается, садится рядом со мной, наклоняет голову, наблюдая за мной любопытным взглядом.

— Тут явно есть какой-то подвох.

Усмехаясь, я прислоняюсь спиной к скамейке.

Из леса доносится треск, и ее глаза устремляются к звуку, прежде чем она начинает мотать головой из стороны в сторону.

— Я должна идти, — говорит она.

Я машу рукой в сторону двери.

— Так идите.

Она не двигается, хотя ее глаза сканируют периметр.

— Ma petite menteuse, мы оба знаем, что риск возбуждает Вас, — я придвигаюсь ближе к ней на скамейке. — Не так ли?

Она выдыхает.

— Перестаньте это делать.

— Что делать?

— Это, — огрызается она. — Вы выводите меня из себя. Я не знаю, зачем я вообще сюда пришла. Я лучше выпью галлон отбеливателя, чем всю оставшуюся ночь буду слушать, как Вы на всё отвечаете вопросом.

Мои губы подрагивают в уголках.

— Тогда спросите меня уже о чём-то, Маленькая Лань.

— Прекрати называть меня ласковыми прозвищами, — ворчит она. — Это неуместно.

Я ухмыляюсь, затягиваясь косяком.

— Ладно.

Она наклоняет свою верхнюю часть тела ближе, и мой живот переворачивается, мой взгляд падает на ее грудь, и я задаюсь вопросом, как выглядят ее соски. Каковы они на ощупь. Умирают ли они от желания быть поцелованными, так же, как и я отчаянно мечтаю попробовать их на вкус.

Её рука перемещается с коленей, поднимаясь вверх, пока она не проводит кончиками пальцев по краю моего лица.

Мои нервы шипят от ее прикосновения.

— Откуда у Вас шрам?

Вопрос выводит меня из оцепенения так быстро, как молния, и я выпрямляюсь, теряясь в воспоминаниях.

— Что это? — голос Майкла ползет по моей шее, как паук.

Я застываю на своем месте у камина, мои пальцы крепко сжимают уголь, пока я работаю над последними штрихами моей последней работы. На ней изображены мы с отцом, его рука обнимает мои плечи, когда мы стоим на краю утёса. Сместившись, я сутулюсь, поворачивая тело, пока размазываю границы одного из деревьев, стараясь не замечать присутствия брата.

Бумага режет кожу, когда книга вырывается из моих рук. Гнев бьется в моей груди, и я стискиваю зубы, раздувая ноздри.

— Отдай, — шепчу я.

Он смотрит вниз на рисунок, его брови превращаются в острые углы, когда он сужает взгляд, после, он поднимает глаза, в них плавает такая сильная ненависть, что она обвивается вокруг моей шеи, как петля.

— Как мило, — насмехается он, его костяшки пальцев побелели в месте, где он схватился за край рисунка.

Мой желудок вздрагивает.

— Отдай обратно, Майкл,

Он качает головой в сторону.

— Так вот как это было? Когда он обращал на тебя внимание?

— Майкл, — начинаю я, вставая, мой желудок скручивается в узел. — Я не шучу. Отдай. Его. Обратно.

— Что ты собираешься делать, Маленький Лев? — поет он это прозвище, удлиняя гласные. — Отца здесь нет, чтобы спасти тебя. Он занят подготовкой к обеду, на котором я буду присутствовать рядом с ним.

Мои кулаки сжимаются, его слова пронзают меня насквозь, как нож, протыкая мое израненное, брошенное сердце.

— Почему ты вообще еще здесь? — продолжает он, подходя ближе, и на его лице появляется надменное выражение.

Я спотыкаюсь, отходя в сторону, жар пламени лижет мою спину, когда я прижимаюсь к камину.

— Ты ничего не стоишь. Пустая трата места, Тристан. Чем скорее ты это поймешь и исчезнешь, тем лучше, — он постукивает себя по подбородку. — Может, тебе стоит убежать. Пойти на охоту с гиенами в тенистые земли или умереть от голода на равнинах Кампестрии, — он пожимает плечами. — Посмотрим, любит ли тебя наш отец настолько, чтобы он выследить и вернуть домой.

Моя грудь болит, каждое оскорбление попадает в цель. Потому что правда в том, что мой отец не проводил со мной времени уже несколько месяцев. С тех пор как Майклу исполнилось пятнадцать и он начал проявлять интерес к своему титулу.

— Отец разговаривает с тобой только потому, что ты родился первым, — шиплю я. — По крайней мере, когда он уделял мне внимание, это было потому, что ему нравилось мое общество.

Лицо Майкла превращается в камень, его голос падает до смертельного шепота.

— Убеждай себя в чём хочешь, брат. Но я слышал, как он говорил, что хотел бы, чтобы ты никогда не родился.

Мое сердце замирает.

— Ты лжешь.

— Мы все этого желаем, — он снова придвигается ближе. — Ты — пятно на нашем имени, Тристан. Вот почему никого не волнует, когда ты исчезаешь на несколько дней. Мы все надеемся, что ты не вернешься, но по какой-то причине ты не понимаешь намеков и продолжаешь. Возвращаться. Назад.