Один из конюхов, живших на территории поместья, — Тедфорд, — прибежал с топором и сразу же принялся прорубать часть стены, выходящей на запад, но первый удар вызвал лишь сильную вспышку пламени. Тедфорд отшатнулся, его лицо обожгло, брови превратились в крошки. Другой мужчина — Лестер, один из слуг — схватил упавший топор и атаковал ближайший висячий замок, но железо не поддавалось, и он тоже отшатнулся, пораженный жаром и задыхающийся.

Ведра быстро двигались вдоль линии, и вода лилась в огонь. Но, держа по ведру в каждой руке, передавая одно вперед, а другое назад, Мак понял, что этот труд бесполезен. Попытки потушить пожар вызывали только пар, а языки пламени тем временем перекатывались по всей остроконечной крыше от одного конца до другого. Необходимое количество воды нельзя было извлечь из скважины достаточно быстро. Тем не менее, битва продолжалась. Пока бригада тщетно пыталась хоть как-то справиться с этой катастрофой, другие люди пытались разрубить стены топорами и любыми другими доступными инструментами, но их отбрасывало назад жаром и волнами едкого дыма.

Внезапно часть стены обрушилась, превратившись в массу летящих углей, которые полетели в рабочих, обжигая открытую кожу и поджигая часть их одежды. Бригада с ведрами на мгновение прервала свою деятельность: люди закрыли лица руками и нырнули в укрытие. Когда Мак поднялся с корточек, он увидел ужасное зрелище: объятая пламенем лошадь пыталась выбраться через стену, но была поймана хитроумно расставленными цепями. Еще через несколько секунд разрушенная стена рухнула вместе с частью крыши, этого было достаточно, чтобы ослабить натяжение цепей, и когда они опустились вниз. Горящий конь прыгнул вперед, зацепился коленями за железо и рухнул на землю, где закричал и начал кататься из стороны в сторону в муках.

— Боже мой… — выдохнул Мак. В легкие заполз дым, на глаза наворачивались слезы, а огонь успел опалить его волосы и ночную сорочку. — Боже, — снова сказал он, потому что перед его глазами разворачивалась сцена из самых глубоких недр ада, и он догадывался, что ни одна лошадь в стойлах не переживет эту ночь.

Они продолжали бороться, но безрезультатно. Пламя поднималось все выше и выше, его сила оторвала часть крыши и обрушила ее огненными осколками на пастбище. Наконец стены обрушились настолько, что цепи упали на землю, и тогда начался настоящий ужас.

Из бурлящих руин появились три фигуры, которые когда-то были гордыми и умелыми скаковыми лошадьми, а теперь стали обрюзгшими, дымящимися существами, которые, шатаясь, пронеслись мимо шеренги людей, в шоке отшатнувшихся. Одно животное рухнуло, его плоть зашипела, как мясо на сковороде. Два других столкнулись, врезавшись друг в друга. Один пинал воздух, как будто сама ночь была смертельным врагом, в то время как другой галопом мчался к тренировочной трассе, как будто его ждала утренняя пробежка. Затем он резко остановился и встал с опущенной головой, дрожа, а с обожженной плоти капали капли.

Мак услышал жалобный крик, который он унесет с собой в могилу, и, посмотрев в сторону, увидел, как его отец упал на колени.

Рубен закрыл лицо руками. Мак всегда знал его как сильного человека, не показывающего свои эмоции, но теперь он стоял и смотрел, как тело его отца сотрясается от рыданий.

Он опустился на колени рядом с Рубеном. Тлеющие угли и пепел кружились в воздухе вокруг них. Люди, тушившие пожар, отступили, так как огонь полностью охватил конюшни. Больше ничего не оставалось — только наблюдать, как строение сгорает дотла.

— Отец... отец, — позвал Мак и обнял Рубена за плечи. Пожилой мужчина прислонился к нему, и они заплакали вместе.

Прижав голову к груди сына, Рубен прошептал:

— Остался… хоть кто-нибудь… живой?

— Четверо, — ответил Мак.

Лошадь, которая была поймана цепями, лежала на боку, но все еще дышала, а та, что упала, издавала сдавленные стоны в грязи. Из двух других один ковылял примерно в двадцати ярдах от Мака и Рубена, а другое обожженное существо галопом проскакало к воротам тренировочного трека, прежде чем остановиться и опустить голову к земле. Из их десяти лошадей выбрались только эти четверо, но и они были обречены.

— Они не должны страдать. О, Боже! Я не могу позволить им страдать! Один из выживших… это Немезида?

— Я не знаю.

— Отличный конь... таких больше не будет. Я не могу позволить им страдать. Слышишь меня?

— Слышу, отец.

— Тогда... — Рубен задыхался. В этот момент Мак испугался за жизнь своего отца, но Рубен перевел дух и снова смог говорить: — Позови Харди… сюда. Позови его.

Маку пришлось трижды прокричать, перекрикивая шум и неразбериху, чтобы привлечь внимание слуги. Когда Харди прибыл, его лицо распухло от жара и было испачкано пеплом.

Рубен снова заговорил со своим сыном:

— Скажи Харди... принести кожаную шкатулку из сундука за моим столом. В моем кабинете. Кожаную шкатулку…

Мак знал, что содержалось в этой шкатулке.

Харди поспешил выполнить поручение. Рубен схватил сына за ворот ночной сорочки и посмотрел в лицо Мака запавшими, налитыми кровью глазами.

— Подними меня. Я сделаю это. Поддержи меня.

Другие люди начали приходить в себя, хотя все еще двигались как лунатики.

Помогая отцу встать, Мак уловил в клубах серого дыма тошнотворный запах горелой конины и легкий запах чего-то еще — резкий и маслянистый, похожий на запах самого дешевого ликера, продаваемого в «Верном Компасе». Мак наклонился, чтобы его вырвало, и пока желудок скручивало рвотными спазмами, он понял, что стены, крыша и все остальное в галерее было обмазано каким-то горючим веществом.

Разум почти покинул Мака, глаза потеряли фокус. Фигуры вокруг него и его отца казались пустыми конструкциями, соломенными человечками, шатающимися туда-сюда по ландшафту, который внезапно стал таким же враждебным, как поле битвы, обстрелянное пушками. Это и в самом деле была война. У него не было никаких сомнений в том, кто был вдохновителем этой бесчеловечной жестокости.

Это было в письме Ричарда Герральда, касающемся преступной деятельности «Джентльмена» Джайлза Бакнера: поджог склада морских товаров «Симмс и Уотни» в апреле прошлого года.

То есть, вы отказываетесь продавать мне его? — так звучал высокомерный вопрос Бакнера.

И вот, как он отреагировал на этот отказ.

Харди прибыл с коробкой, в то время как Мак изо всех сил пытался удержать Рубена на подгибающихся ногах.

— Открой ее, — выдохнул Рубен, и крышка была поднята. Внутри на красном бархате лежали два белых пистолета с позолотой и рукоятками из слоновой кости. Также в коробке были патроны, небольшой пакетик пороха, кремень и серебряная трутница. Рубен дрожащей рукой потянулся к одному из пистолетов, но Мак знал, что его отец уже на пределе.

— Нет, — сказал он и взял отца за внезапно ослабевшую руку. — Я сам сделаю это.

Рубен уставился на него ничего не понимающим взглядом, как если бы он разом забыл английский язык. Он будто не узнавал собственного сына. Харди, стоящий перед ним, взял его за локоть.

— Садитесь, сэр. Позвольте помочь вам.

Хозяин пепелища под названием «ДеКей Энтерпрайз» позволил опустить себя на землю, после чего подтянул колени к подбородку и начал раскачиваться взад-вперед.

— Оставайся с ним, — приказал Мак. Он вглядывался в фигуры, которые казались ему обитателями другого мира. — Лэнгстон! — позвал он управляющего конюшней, который жил со своей женой и маленьким сыном в доме примерно в четверти мили отсюда и которого он видел пытающимся взломать цепи киркой.

Подошел полный мужчина, большая часть его каштановой бороды сгорела, а лицо покраснело от жара.

— Кто мог сделать такое, сэр? Боже мой! Надо заковать их в наручники и отвезти в суд! Должно быть, это дело рук дюжины человек... ночных воров… никто не слышал ни…

— Прекрати болтать! — рявкнул Мак. — Держи эту коробку и следуй за мной.

Лэнгстон увидел пистолеты, и его раскрасневшееся лицо напряглось... но он понимал, что это нужно было сделать, и сделать немедленно.