И я вспомнила, что на самом деле я не пропускала танцы у него дома. На самом деле, я делала больше, чем когда-либо. При этом создавая нечто совершенно непохожее на то, что я делала раньше. Не продукт старой Нессы, а новой Нессы, девушки которая развивается, растет и меняется с каждым мгновением, так, как я никогда бы не смогла, если бы осталась дома.

Мой гнев улетучился. Мы закончили смотреть шоу и поехали домой. Я думала, что Миколаш поднимется со мной наверх. Но вместо этого он куда-то умчал.

И теперь я лежу здесь, не в силах заснуть, пока не услышу, как его машина подъезжает к дому.

Потому что где бы ни были гангстеры, там никогда не бывает безопасно.

Всегда есть шанс, что именно в эту ночь они не вернутся домой.

Проходит час. Может быть, больше. Наконец, я слышу, как шины катятся по рыхлым камням на подъездной дорожке.

Я вскакиваю с кровати, отбрасывая в сторону пыльные занавески балдахина.

Я бегу вниз по лестнице, обнажая ноги под подолом ночной рубашки. Клара собрала в гардеробе и ящиках столько красивой одежды. Ночные рубашки — единственная вещь, которая вызывает у меня смех. Они такие старомодные, как будто их носила маленькая девочка из викторианской эпохи. Я, наверное, похожа на привидение, когда бегаю по этому месту.

Когда я уже наполовину спустилась по лестнице, Миколаш услышал меня. Он оборачивается. Я вижу длинные царапины на его руках и тыльной стороне ладоней.

— Что случилось! — ахаю я.

— Ничего, — говорит он.

— Куда ты ходил? — я собираюсь дотронуться до его руки, чтобы осмотреть повреждения, но замираю на месте. Люди, которые, скорее всего, могли ранить Миколаша — это моя семья. А это значит, что он мог сделать им что-то ужасное в ответ.

Мой рот открывается от ужаса.

Миколаш видит это. Он говорит: — Нет! Я не... это не....

— Ты обидел кого-то из моих знакомых? — говорю я онемевшими губами.

— Ну... не то чтобы...

Я никогда раньше не видела, чтобы Миколаш заикался. Мой желудок сжимается. Кажется, меня сейчас стошнит.

Я отворачиваюсь от него, но Миколаш хватает меня за плечи, притягивая обратно.

— Подожди, — говорит он. — Позволь мне объяснить.

Он тянет меня из прихожей и ведет в зимний сад.

Он ведет меня через густую зелень. На улице уже почти зима, но здесь все еще тепло и влажно, воздух насыщен кислородом и хлорофиллом. Он усаживает меня на маленькую скамейку, где он сидел, когда я впервые проснулась в его доме.

— Слушай, — говорит он, — я никого не убивал. Я сделал кое кому больно, но он, блядь, заслужил это.

— Кому? — требую я.

— Тому директору.

— Что? — я секунду тупо смотрю на него. Это настолько далеко от того, что я ожидала от него услышать, что я не могу сложить все точки воедино.

— Он в порядке, — говорит Миколаш. — Я просто сломал ему руку.

Вольная интерпретация термина «в порядке», но гораздо лучше того, чего я опасалась.

— Ты сломал руку Джексону Райту, — говорю я в пустоту.

— Да.

— Почему?

— Потому что он вороватое дерьмо, — говорит Миколаш.

Я ошарашена.

Миколаш сломал руку Джексону... ради меня. Это самая странная услуга, которую кто-либо когда-либо делал для меня.

— Я не хочу, чтобы ты причинял людям боль от моего имени, — говорю я ему.

— Такие люди не учатся без последствий, — говорит Миколаш.

Я не уверена, что такой придурок, как Джексон, чему-то научится. Но на самом деле он меня не волнует. Внутри меня клубится ужас другого рода.

Я была полностью отрезана в доме Миколаша. Никаких контактов со всеми, кого я знаю и люблю. Я полагала, что ничего ужасного не произошло, пока меня не было. Но на самом деле я не знаю, так ли это.

— В чем дело? — говорит Миколаш.

Его светло-голубые глаза смотрят на мое лицо, твердо и ясно.

Мне приходит в голову, что за все время, что я здесь, Миколаш ни разу не солгал мне. Во всяком случае, насколько я знаю. Временами он был суров и агрессивен. Даже ненавистным. Но всегда честным.

— Мико, — говорю я. — С моей семьей все в порядке? Ты никого из них не обидел?

Я вижу, как мысли проносятся в его голове, пока он решает, стоит ли отвечать. Его челюсть сжимается, пока он сглатывает. Затем он говорит: — Джек Дюпон мертв.

Мой желудок сжимается в узел. Джек Дюпон — один из ближайших соратников моего брата. Они вместе ходили в школу. Он работал в нашем доме много лет. Он был моим водителем и телохранителем, а также другом.

— О, — говорю я.

Я чувствую, как слезы скатываются по моим щекам.

Миколаш не извиняется и не отводит взгляд. Его взгляд непоколебим.

— Я причинил тебе боль, — говорит он.

— Все остальные в порядке? — спрашиваю я его.

— Данте Галло в тюрьме, — говорит он. — В остальном — да.

Я закрываю лицо руками. Мое лицо горячее, а руки, по сравнению с ним, прохладные.

Аида любит Данте так же, как я люблю Каллума. Она, должно быть, сейчас сходит с ума.

И вся моя семья тоже. Потому что меня все ещё не нашли. А Джек мертв. И они знают, что грядет еще что-то ужасное.

Я поднимаю лицо от рук и пытаюсь встретить взгляд Миколаша с таким же уровнем самообладания.

— Что должно произойти? — спрашиваю я его.

Когда мы впервые разговаривали в этой комнате, он сказал мне, что собирается уничтожить все, что мне дорого. Я должна знать, по-прежнему ли это его план. Если между нами ничего не изменилось.

— Ну, — говорит Миколаш, — это зависит от обстоятельств.

— От каких?

— От тебя, Несса.

Он проводит рукой по своим пепельно-русым волосам, откидывая их с лица. Они тут же падают вниз. Они никогда не остаются на месте. Это единственный признак того, что Миколаш нервничает. Иначе вы бы никогда не узнали.

— Тебе нравится этот дом? — спрашивает он меня.

Это странный вопрос.

— Конечно, — отвечаю я нерешительно. — Он красивый. В каком-то жутком смысле.

— А что, если ты останешься здесь? — говорит Миколаш, его льдисто-голубые глаза смотрят на меня. — Со мной.

В этом пространстве почти слишком много кислорода. У меня немного кружится голова, как будто я вдохнула закись азота.

— У меня ведь нет выбора, правда? — мягко говорю я.

— А что, если бы был? — говорит Миколаш. — Могла бы ты быть счастлива здесь?

— С тобой? — повторяю я.

— Да.

— Ты говоришь о брачном договоре.

— Да, — говорит он. — Если твоя семья согласится.

Комната кружится вокруг меня. Это одновременно и самое страшное, что я могу себе представить, и единственное, что может дать мне надежду.

Это совсем не то, что я когда-либо представляла себе. Конечно, я знакома с концепцией мафиозных браков — мой брат только что женился на Аиде при схожих обстоятельствах. Но это кажется совсем другим.

Мой брат — гангстер. Он также политик и бизнесмен, но он был воспитан для такой жизни. А я нет. Ни капельки.

Я не такая, как Каллум и Аида. Я не крутая и находчивая. Я не храбрая. Я боюсь, что мне будет больно. Физически, и более глубоко, более долговременно.

Я только сейчас понимаю, насколько опасен для меня Миколаш. За то время, что я живу в его доме, он проник мне под кожу, проник в мой мозг. Он снится мне по ночам. Я думаю о нем весь день, пока танцую. Как мой похититель, он полностью завладел мной.

Насколько хуже было бы, если бы он был моим мужем?

Я всегда думала, что влюблюсь обычным способом. С флиртом, романтикой, добротой и нежностью.

Но вместо этого я влюбилась во что-то гораздо более мрачное.

Каждый раз, когда Миколаш говорит со мной, каждый раз, когда он даже смотрит на меня, он он набрасывает на меня крошечную нить паутинного шелка. Каждая из них такая тонкая и легкая, что я их не замечаю. Когда мы танцуем вместе, когда он целует меня. Когда он просто смотрит в мою сторону...

Я даже не представляла, насколько я запуталась в этом.

Меня пугает то, как далеко это может зайти.

Все, что произошло между нами до сих пор, было случайностью.