Я растерянно ощупываю лицо. Ран не чувствую, крови на руках нет. Боль потихоньку отступает, только кожа горит, как при сильном солнечном ожоге.

Ко мне бросаются Милена и Лизавета. Заглядывают мне в лицо и испуганно отшатываются. Даже не так. Не испуганно. Девушки отпрянули от меня с неподдельным выражения ужаса на лицах.

— Храбр? — испуганно пищит Милена. — Это ты? Что он с тобой сделал?

А потом я потерял сознание.

Глава, в которой главному наконец-то все объясняют. Выкладывают карты на стол. Объясняют все секреты. Закрывают все вопросы. Это могло бы быть отличным завершением главы и началось долгой, счастливой, обеспеченной жизни для главного героя. Но увы, даже хорошие новости могут иметь неприятные последствия…

Я никогда никому об этом не буду говорить, но встреча с Вятко меня глубоко потрясла. Все эти магические фокусы были мне постольку, поскольку — мне казалось, что просто достаточно уложить их в систему, подогнать под собственную шкалу, уместить в привычные рамки. Как бы не были страшны и опасны природные силы, если классифицируешь их, загонишь в цифры — и ты, если не победишь стихию, то поймешь. Не подчинишь, но сможешь оценишь. И через это, сможешь предсказать.

Поэтому люди, особенно если чувствуют что ничего не могут изменить, с таким увлечением следят за событиями в мире. Выискивают причины и следствия, выясняют подробности. Это подкрепляется дофамином — эволюция встроила в нас механизм, поощряющий любопытство к опасности.

Полистайте случайную подборку заголовок новостей — и, если у вас нет органических повреждений мозга, то вы буквально зацепитесь взглядом за сообщения об авариях, катастрофах. Это интересно. Хочется выяснить, разложить по полочкам, разобраться в причинах и следствиях. И получить удовлетворение — теперь я знаю больше о работе атомной электростанции. И как произошла авария. Отлично. Предупрежден, значит вооружен.

Но это лишь иллюзия контроля. Хоть она и не иллюзорно успокаивает.

Этим я ничем не отличался от местных. А я отличался тем, что я автоматически упаковывал свои новые знания в систему, выстраивал структуру, мое мышление было устроено так, чтобы поймать закономерности, уловить зависимости, понять правила игры. И победить.

Местные воспринимали магию иначе. Они относились к ней как к данности. Если человек упадет в воду и не сможет дышать — он утонет. Если дрова бросить в огонь, они сгорят. В шестнадцать лет боярин получает фамильяра.

Местные ведь никогда не учились в школе. У них нет в голове привычки оценочного, оцифрованного, научного подхода.

Местные говорили, объясняя дорогу: “Терем с зеленой крышей и резными летучими конями”. Я говорил “Трехэтажный, второй с конца”. Они говорили про человека: Хмурый, на хряка похож”. Я говорил “Лет сорок, сажени полторы ростом, пудов семь весом”. И так во всем. Я мыслю цифрами, я понимаю мир во многом, через цифры. И впервые я столкнулся с тем, что не могу описать пережитый мной страх по шкале “от одного, до десяти”. Нет. Я испытал ужас, от которого сердце в груди замерзает.

Хочется цитировать Лавкрафта. Что-то вроде “неописуемо ужасный” и "невообразимо страшный".

Да, эта мимолетная встреча с Вятко меня проняла.

Самое время сходить к психологу, проработать этот эпизод. Хорошо, психолога тут не найти. Но я мог бы побыть один. Лучше бы на берегу теплого моря, но и заснеженный сад тоже сойдет. Может, мне бы помог как-то отвлечься яркий и страстный секс? Да, наверняка. Вообще, я преступно невнимателен к этой стороне жизни. Когда вообще еще не пасть в объятия порока, если не в шестнадцать?

Я посмаковал эту мысль, прислушался к себе, тяжело вздохну и принял решение. Мне нужен отпуск. И пусть весь мир подождет.

Надо ли говорить, что такой радости мне никто давать был не намерен?

Уже на следующее утро после веселых приключений в кабинете с самогонным аппаратами, я стоял в кабинете канцлера. По их лицам было видно, что они много пили и мало ели. Может, за исключением Григория. Он стал напоминать просто глубокого и больного старика. Что, по сравнению с почти трупом, явный признак улучшения его самочувствия. Сейчас я сижу на стуле с высокой спинке. Слева госпожа Софья, справа старец Велимудр. Григорий сидит в глубоком мягком кресле слегка в отдалении. Передо мной могучий рабочий стол Канцлера, на котором столько резтбы и украшений, что хватило бы на небольшое парусное судно. За столом скрывается Канцлер. Прямо на столе, недалеко от меня, на красной бархатной подушечке, лежит корона Вятко.

Господа педагоги смотрели на меня со смесью легкого испуга и удивления. Это из-за моего лица. Я сидел злой, соответственно и лицо было злое. Но дело не только в этом. Лицо у меня сейчас было не только злое Оно ещё было точь в точь, как у Вятко. Только помоложе.

Я уже прошел процедуры магической безопасности, которые сводились, в основном, к ощупыванию и оханью. Ничего опасного не нашли. Единственный вывод — это действительно мое новое лицо, никакой ни морок. Или, правильнее сказать "мое новое лицо, это лицо Вечного Князя"? Тогда получается, это не мое лицо? Так, я подумаю об этом потом.

Корону у меня сразу отняли, я увидел её снова только сейчас. Забирали на “анализ”, видать. Сейчас она стояла передо мной на столе, хоть и на аккуратной пафосной подушечке, но все зеркальца пальцами захватаны.

Канцлер начал:

— Мы собрались тут, и пригласили вас, сударь Храбр, чтобы обсудить последние события. Те, которые касаются вас напрямую…

— Положите на стол, что вы там прячете! — строго сказала Софья. Я просто придержал пытающуюся выбраться из кармана феечку. Любопытная мелочь обожала все разглядывать и щупать. И пробовать на зуб.

— Я много чего прячу, что на стол можно положить, — огрызнулся я. Мы же тут правил приличия придерживаемся, цивилизованные люди, все дела. Пусть выражается яснее.

— Как мне объяснил старец Велимудр, — вздохнул Канцлер. — Вы, сударь, на уроке алхимии призвали некое загадочное существо. Мы бы хотели на него взглянуть.

Пришла моя очередь тяжело вздыхать. Я вытащил свою феечку из внутреннего кармана и поставил на стул. Она была одета в маленькое беленькое платьице — подарок от Милены. Я подозревал, что она свою куклу раздела, платье было с каймой из цветочных узорчиков и даже обворожительно усилительным пояском из серебряного шнурочка. Подозреваю, такое за полчаса на коленке не сошьешь. Милена уже называла мою феечку Златой, за медовый оттенок кожи. Я не против. Как-то называть феечку надо, а мне на ум приходило только “Би”. Сложная ассоциация — мед, пчела, название фирмы в логотипе которой пчела. Короче, я не стал протестовать против Златы. Злата на столе смешно плюхнулась на жопку, осмотрелась, увидела корону, вскочила и кинулась к ней. Я дернулся было вперед, подхватить и уберечь мелочь от соприкосновения с артефактом неясного происхождения, и увидел в отражении свое лицо. И замер.

Мда. Уж. Я ж помоложе Вятко. На вид, года на четыре-пять, по факту лет на тысячу. Но все же, помоложе. И на мне его морда выглядела… Еще красивее, в общем. Я коснулся щеки пальцами и ужаснулся тому, как это выглядело. Мое прекрасное отражение очаровательно округлило глазки.

— Не переживайте, сударь Храбр, — хмыкнул Канцлер, заметив и правильно расшифровав мое движение. — Мы проверили корону. На ней нет никаких наговоров. Разве что этот большой камень… Притягивает верных друзей, счастье и вещие сны. В общем, ничего такого, что не делают похожие камни. Правда, я никогда не видел такого большого.

— Камня? — тупо спросил я, растерянно разглядывая себя в зеркало. Феечка занималась тем же — разглядывала себя, вертясь перед зеркалом. Очень по-женски оценивая себя со всех сторон.

— Кхм… — прокашлялся Гриша. — Пожалуй, мне стоит объяснится, сударь Храбр. Я оказался во власти черных сил. Был ими обманут. И во время излечения вашего, подсадил в это тело, как мне казалось, демона.