Почти все они были одеты в богатые французские придворные костюмы; национальный костюм сохранился только у военных сановников, и даже граф Потоцкий, как главнокомандующий артиллерии, носил национальный костюм только тогда, когда показывался официально, желая тем увеличить свою популярность среди мелких дворян и в народе.

Когда он вошёл в аудиенц-зал, он был встречен всеми присутствующими с особенным отличием; сановники дружески пожимали ему руку, более мелкие дворяне низко кланялись ему, и даже сам граф Ржевусский сделал несколько шагов навстречу ему с приветливым поклоном.

В зале шёл оживлённый разговор о встрече императрицы Екатерины с императором Иосифом в Могилёве, о которой только что узнали; высказывались предположения о значении этой встречи двух могущественных соседей, и, чем более втайне опасались за Польшу, тем более старались открыто указывать на турецкую войну, как на цель этого совещания.

Потоцкий изобразил на своём лице самое естественное выражение удивления и изумления, когда с ним заговорили об этом предмете всеобщего любопытства.

— Я в этом не вижу ничего особенного, — небрежно сказал он. — Император Иосиф путешествует много и охотно, императрица Екатерина гостеприимна и учтива, Могилёв лежит на дороге между Веною и Петербургом; поэтому вполне естественно, что она едет навстречу своему гостю. Она откроет пред наследником римских цезарей весь блеск, чтобы поразить его великолепием северной империи. Мне очень хотелось бы поехать туда, чтобы посмотреть на государя, о котором так много говорят, но который ещё так мало сделал.

— Я ещё не слыхал, что нашего короля пригласили в Могилёв, — сказал почти с упрёком архиепископ плоцкий, высокий, красивый мужчина, которому очень шло фиолетовое одеяние со сверкающим архиепископским крестом.

Потоцкий не успел ответить, как два пажа в красных бархатных кафтанах, отороченных мехом, раздвинули складки портьеры от внутренних покоев и остановились по сторонам двери. Граф Ржевусский трижды громко ударил жезлом и громко возгласил:

— Король!

Непосредственно за этим возгласом в зале появился Станислав Август и, остановившись на мгновение на пороге, ответил приветливым наклонением головы на почтительные поклоны всех собравшихся.

Этому последнему польскому королю было тогда пятьдесят лет. Его судьба была удивительна: та самая женщина, которая в молодости так страстно любила его, что пренебрегала ради него всякой опасностью, и которая дала ему корону, сама же должна была отнять её у него. И теперь ещё черты лица Понятовского носили на себе следы былой красоты, которою он некогда блистал при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Черты его лица были выразительны и подвижны, его тёмные глаза глядели иногда остро и проницательно, но большею частью были затянуты дымкою нежной меланхолии. На нём были введённый им при дворе французский костюм из тёмно-синего бархата, простой, без шитья, большая голубая лента и на груди звезда Белого Орла, а рядом с нею орден св. Андрея Первозванного. Во всей его осанке и движениях было столько очаровательного достоинства и вместе с тем кротости и сердечной доброты, что родившийся на троне властелин не мог бы лучше олицетворить в себе величие королевской власти, как этот королевский представитель республики, избранный своими подданными и ограниченный в своих правах до бессилия, так что высшие сановники имели больше прав и власти, нежели он.

Король прежде всего сердечно и вместе с тем с почтением, подобающим духовному званию, приветствовал своего брата, архиепископа плоцкого, а затем обратился к графу Станиславу Феликсу, низко поклонившемуся ему, и сказал ему с любезнейшей улыбкой:

— Я знал, что застану вас здесь, граф Потоцкий, потому что я слышал топот коней вашей свиты и клики восторга, которыми вас встречают всюду, где вы только показываетесь.

— Моя свита, ваше величество, — произнёс граф Потоцкий, — состоит из дворян, преданных моему дому, а народ приветствует меня потому, это знает меня как верного слугу вашего величества и отечества.

— Так же, как и я вас знаю за такового, — сказал король, ласково наклоняя голову. — И я счастлив, что народ это понимает. Но, может быть, где-нибудь на это косо посмотрят и начнут опасаться вас.

— Лучше, если боятся, чем презирают, — воскликнул Потоцкий, гордо подняв голову.

Лёгкий шёпот одобрения послышался среди стоявших кругом дворян, а король лишь со вздохом опустил голову.

Будь на его месте Людовик XIV, он за такой ответ даже самого гордого из своих придворных упрятал бы в Бастилию или поразил бы его зловещим словом немилости, которое действовало как моральный смертный приговор. Но окружённый пышностью величия Станислав Август должен был молчать пред произволом своих дворян и стал обходить присутствующих; он каждому сказал несколько приветливых слов и умел самым ласковым образом хотя бы в кратком разговоре коснуться предмета, приятного для собеседника.

Когда он окончил обход, при котором его сопровождал граф Ржевусский, то к нему обратился архиепископ плоцкий:

— Ваше величество! Вы, без сомнения, знаете, что русская императрица, ваша высокая союзница, встретится в Могилёве с императором Иосифом.

Станислав Август взглянул на брата с удивлением, почти неудовольствием; в его выразительных глазах читался немой грустный вопрос, почему он именно здесь, в присутствии стольких свидетелей, коснулся этого мучительного вопроса.

— Я это знаю, — сказал он коротко, как бы желая скорее отклонить разговор.

Но архиепископ продолжал:

— Граф Потоцкий также намерен отправиться в Могилёв; быть может, было бы хорошо, если бы вы, ваше величество, приветствовали дружески расположенных к вам монархов на границе вашего государства?

На мгновение румянец вспыхнул на благородном лице короля, а затем он сказал:

— Такое путешествие надо тщательно обдумать, и я не в состоянии так скоро принять решение.

Он быстро наклонил голову для поклона и удалился во внутренние покои.

Всё общество с напряжённым вниманием следило за разговором, казавшимся безразличным, однако же касавшимся вопроса, на котором в данный момент сосредоточивался всеобщий интерес. Всюду говорили шёпотом. Граф Потоцкий обменялся с обер-маршалом несколькими равнодушными словами, как будто весь вопрос ничуть не касался его.

Вдруг из комнаты короля вышел паж и пригласил к его величеству архиепископа плоцкого и графа Потоцкого. Оба тотчас последовали приглашению и вошли в покой, находившийся непосредственно около зала для аудиенций. Эта комната была посвящена королём памяти его предшественников на польском престоле и украшена прекрасно исполненными Баккиарелли портретами всех польских королей, начиная с Болеслава.

Станислав Август сидел в кресле за круглым столом, посреди комнаты, в которой он имел обыкновение проводить совещания. Со стен глядели гордые лица целого ряда польских королей на этого государя, которому было суждено закончить их ряд и который, несмотря на окружавший его внешний блеск величия, был одинаково бессилен как извне, так и внутри государства.

Пригласив обоих вошедших сесть около него, король, обращаясь к брату-архиепископу, заговорил почти робко:

— Ты конечно понимаешь, что я не мог продолжать этот разговор в присутствии многих свидетелей, но здесь я хотел бы попросить графа Потоцкого высказать своё мнение, находит ли он умным и целесообразным, чтобы и я также отправился в Могилёв приветствовать обоих монархов.

— А вы, ваше величество, получили на это приглашение? — спросил Потоцкий.

Король отрицательно покачал головой.

— Ну, тогда, — продолжал граф, — вам и не следует ехать туда и подвергаться там приёму, который, может быть, будет оскорбителен для вас и за который вы не были бы в состоянии отмстить в данный момент.

— Кто же осмелится встретить польского короля не так, как того требует его достоинство? — воскликнул архиепископ. — Каждый польский дворянин восстал бы, чтобы отплатить за такую обиду.