— А ты жёсткая, — неожиданно озвучиваю, что подумал. — И очень разная, оказывается.

— Я вначале разная, потом всё остальное. Я тебе с самого начала сказала не развешивать язык и слюни не пускать через плечо, а ты пропустил мимо ушей.

— Я не хочу делать никаких ставок. От своего имени делай, если хочешь.

— Зря. Я не проигрываю в этой школе в тотализатор. У тебя нет даже на еду, не говорю о мало-мальски приличной одежде. Мне всё равно, как ты живёшь, просто предложила из чувства долга и из вежливости. Как хочешь.

Она поднимается, собираясь уходить

— Стой. Второй вариант.

— Я поручаюсь, но обязательства на тебе?

— Да.

— Сейчас… Есть. Какая сумма?

— Пятьсот.

— Пф-ф-ф… как скажешь.

— Это почти недельная зарплата моей матери до попадания… в сегодняшнее положение.

— Вот именно. И ты при этом развешиваешь язык в мою сторону. Сказать тебе, сколько стоит один фреш в ДАЙКОНЕ? А я выпиваю много больше одного, молчу уже о еде.

— Завязывай. Ты мне популярно объяснила, спасибо. Буду должен.

— Не должен, долг списан. Просто мотай на ус, чтобы не позорить меня, если какие-то мелочи мутим вместе.

Наконец-то я дома.

Квартира на первый взгляд не такая уж ужасная: три комнаты, достаточно просторно, как по мне.

Да, всё не новое, но жить можно.

Повинуясь памяти предшественника, выхожу на балкон, чтобы выполнить его регулярный ритуал: Седьков выращивает какую-то траву в качестве самореализации. Надо полить.

В процессе ухода обнаруживаю, что это горох и укроп. Тут же съедаю понемногу.

Интерьер местами удручает, но сам район и ландшафты ничего.

Разогрев последнюю пару котлет, которые нашёл в холодильнике, располагаюсь прямо на балконе: гляжу вниз поверх травы и думаю.

Хамасаки мозги мне промыла знатно. Словно холодным душем или даже не знаю, чем ещё.

Прожевав первую котлету, вспоминаю, что забыл в холодильнике кетчуп.

Возвращаюсь на кухню и, когда достаю дешёвую пластиковую бутылку из дверцы, раздаётся звонок в дверь.

На автомате открываю, даже не спрашивая, кто там.

Двое здоровенных азиатов, не говоря ни слова, подхватывают меня под руки и выносят из квартиры.

Вторая пара, которая следует с ними, кажется, захлопывает дверь — но это неточно. Потому что первые спускаются по лестнице, а не лифтом, и громко топают подошвами.

Внизу меня без слов забрасывают в "корпоративный" транспорт.

В микроавтобусе один из тех, что нёс меня под руки, наконец раскрывает рот:

— Когда и где ты расстался с Хамасаки Миру?

Спасибо за ваш лайк 🤗

— А вы вообще кто?

Чувства двойственные. С одной стороны, похоже на беспредел. Но именно что только похоже.

С другой стороны, на лицах мужиков нет грубости или негатива (спасибо вторым очкам с треснувшим стеклом — надел дома и хоть что-то вижу теперь), перенесли меня вообще как кота или собаку — когда убеждать времени нет, а питомца нужно срочно переместить по координатной сетке.

Я, конечно, не кот; но, возможно, просто стоит подождать объяснений перед тем, как занимать "принципиальную позицию".

Наобщавшись сегодня в школе, я уже примерно представляю, как могли бы выглядеть их действия по худшему сценарию. Если в случае с лысым или китайцем у меня даже мысли не возникло ответить им что-то другое (или поступить иначе — неважно, что потом), то здесь просто какое-то ощущение неуместности спора, что ли.

Похоже не на принудительное изъятие, а на действия в условиях цейтнота. Вот.

Послушаю, что ответят, а там уже буду решать.

На мой вопрос мужик удивлённо кивает в сторону логотипа, выбитого на чехле сиденья:

— Читать не умеешь?

Жизнь в этом теле имеет один жирный плюс, как при склерозе (так говорил товарищ отца, с которым этот склероз и приключился): во-первых, постоянные новые впечатления. Поскольку регулярно выпадает память, очень многое привычное из рутины обратно становится новым.

Параллель вполне проводится.

Второй момент: как и при склерозе, не страшно. Что бы я ни демонстрировал на людях, самому себе можно признаться: такая жизнь Вити Седькова — это и не жизнь вовсе. Я сейчас отлично понимаю, почему он с утра наглотался таблеток.

Трофимова можно и нужно было проигнорировать, а его мнением — подтереться.

С "соучениками" есть хороший метод выровнять отношения: просто бить в морду при каждом случае, пока не надоест одной из сторон. Кастет прилагается, вопрос целеустремлённости.

А вот разговор с японкой меня на ровном месте вышиб из колеи. Она так лаконично, скупо и честно описала глубину жопы, что где-то возникло ощущение безысходности. Это ещё при том, что она не желает зла специально этому телу. Где-то даже ответственно пытается стимулировать в нужную, как ей кажется, сторону.

Даже с живыми и здоровыми родителями у Седькова было не особенно много шансов в жизни, насколько я вижу. А уж сейчас…

У кого-то в этом мире нет денег на второй бутерброд, а кто-то походя заказывает фреш, который в ДАЙКОНЕ стоит не одну сотню. Я специально посмотрел цену в сети по пути домой.

Как-то это всё несколько неправильно. Плюс статистика: тот, кому не хватает на бутерброд, много чаще оказывается на шахтёрской планете без перспектив вернуться, чем в директорском кресле. Похоже, варианты вертикального роста больше декларируются, чем реально существуют.

Не пугают меня больше такие вот здоровяки: всё равно жизнь — говно, а терять нечего. И еды в холодильнике — ноль, только последняя котлета. И взять негде. И за коммуналку платить скоро, и многое другое.

Добросовестно разглядываю то ли анаграмму, то ли пиктограмму, на которую указали — поспорить и поругаться можно и потом, в том числе вручную.

Нет, ни малейших ассоциаций.

— Читать умею, но не иероглифы. Это китайский или японский?

— Переводчика что, нет? — вступает в разговор его сосед.

Какие-то они тут все хладнокровные и безэмоциональные. На Хамасаки похожи.

Хм.

— Я натурал, какой переводчик? Импланта нет, концентратор тоже убогий. Кто вы такие?

— ХАМАСАКИ ИНКОРПОРЕЙТЕД. — Отвечает тот, что едет на переднем сидении рядом с водителем.

— Занятно. Миру говорила старательно держаться подальше от её круга, а вы сами пришли. Причём я только из школы домой добрался, как только и успели.

У меня нет ни малейшей идеи на тему, что происходит, зато любопытства — хоть отбавляй.

— Мы ездим, ты ходишь. Где и когда ты с ней расстался?

— Вы меня только за этим из дома вытащили? Ещё и так оригинально?

— Пожалуйста, ответь на вопрос. Это может быть очень важно. Руководство передаёт извинения за неудобства, но не тяни время.

— В школе. Разговаривали в беседке между корпусами, в парке. Как договорили — подняли жопы и пошли по аллее. Метров через тридцать ей кто-то позвонил.

— Не знаешь, кто?

— Нет. Более того: специально отвлёкся на свои мысли, чтобы не слушать разговор. Она поговорила и пошла обратно в беседку, а я — дальше на выход и домой.

— Она что, общалась голосом?

— Нет. Через это приложение, когда шевелятся только губы, а звука нет. Но можно же по мимике и артикуляции что-то предположить. Было бы. Поэтому я задумался о своём.

— Сколько времени длился этот разговор?

— Объективно до десятка секунд. Но это может ни о чём не говорить: если мессенджер через школьный искусственный интеллект, там скорость обращения информации на порядок выше.

Они переглядываются. Тот, что на переднем сидении, бесшумно шевелит губами — тоже с кем-то разговаривает.

— Ты можешь на уровне интуиции попытаться предположить, кто ей звонил?

— М-м-м, нет. Миру очень сдержанная: у неё по лицу вообще не различается, она злится или радуется. По крайней мере, девяносто девять процентов времени так. А тут ещё и разговор бесшумный, так что интуиция отдыхает.