— Получается, охрана просто демонстративно расценила случившееся как угрозу? — констатирую к собственному неудовольствию. — И…

— Да. Основания были. Так что насчёт случившегося? Пока спрашиваю по-хорошему, тебе лучше бы начать говорить.

— У меня такое подозрение, что вы шли сюда с одним планом разговора, а прямо тут на ходу его сменили.

— Не болтай языком. Отвечай.

— Пожалуйста, сформулируйте точнее. О чём именно я должен рассказать? Что конкретно вас интересует?

— Парень, с которым вы дрались, — он называет фамилию Рашида, — рассказывай весь сегодняшний день с ним. С самого начала.

— Да не было никакого дня. Потолкались перед входом в школу, есть в записи наверняка. Он мне очки разбил, — достаю из кармана пустую оправу и надеваю её на нос. — Но у нас и раньше случалось. Вы же не об этом?

— Нет. Дальше.

— Потом после математики в коридоре снова зацепились, но те дела вам не интересны. Между подростками обычная фигня.

— Я сам решу, что для меня интересно. Что тебе в нём показалось необычным? Да, школа подтверждает, что вы не очень хорошо ладили… — он прикрыл глаза и как-будто читает что-то невидимое мне.

— Детектив, это вы сейчас его должны допрашивать, а не меня, если речь о наших с ним отношениях. Если он без сознания, а виноват я, я же по-любому буду рассказывать, что любил его всей душой. Разве нет?

Он открывает глаза и озадаченно смотрит на меня.

— Ну а как вы думали? Любой на моём месте, если действительно виноват, будет утверждать, что ничего серьёзного между нами не было. Просто на всякий случай: вы сами заметили, что с моим рейтингом виновным меня могут просто назначить. Безотносительно реальной вины. Какой дурак признается, что вынашивал коварные планы?

— Как происходила драка? Подробно. Как он потерял сознание?

— Понятия не имею! Я успел его ударить ровно один раз!

— Что в результате?

— К сожалению, с тем же успехом, что и обычно. Словно в стену горохом.

— Потом?

— А в следующую секунду меня вырубили ударом в затылок. В себя пришёл здесь, с этой приспособой из двух пар наручников на себе и трубе. Где Рашид и с чего он уплыл — понятия не имею. Это было уже после меня.

— То есть, ты признаешь, что ударил в тот раз первым?

— Да. Это важно?

— Всё в нашем мире может быть важным, — уклончиво отвечает темнокожий номер два. — Виктор, такое дело. Свидетелей вашей драки — не один десяток. Все как один говорят: после твоего удара Али покачнулся, как будто собрался падать.

Али — фамилия Рашида, повторно подсказывает память предшественника.

— Слава тебе господи, — качаю головой, растирая запястья. — Сподобился всё-таки.

Кстати, наручники изнутри были обрезиненные. Вот что значит прогресс.

Он вопросительно поднимает бровь. Кажется. Без стёкол в очках видно плохо.

— Я уже думал, что вообще ему ничего сделать не смогу, — поясняю. — То, что он хотя бы покачнулся, уже прогресс: как я в него попадал утром, однозначно должно было… принести мне быструю победу. И я сейчас не о пальце в глаз, это случайно вышло.

— Как ты его ударил в этот последний раз? Встань и покажи.

— Умеете удивить.

Поднимаюсь, подхожу к нему и медленно вытягиваю руку, останавливая кулак возле его подбородка:

— Вот так.

Он берёт мою кисть и словно к чему-то прислушивается:

— Никаких расширений не использовал? — Коди добавляет пару названий, для меня звучащих абракадаброй.

— Шутите?! Каких?! Календарь?! Калькулятор?!

— Не врёшь, — спокойно замечает он, отпуская моё запястье. — Да. Натурал чистейшей воды.

Видимо, у него работает та самая штука, которая здесь заменяет детектор лжи.

С повсеместным наличием нейро гаджетов, похоже, определить достоверность теперь вообще не проблема, особенно полицейскому.

А я ловлю себя на том, что отлично ориентируюсь в происходящем: спасибо проснувшейся памяти предшественника. Хорошо, что она сейчас открыла свои закрома крайне вовремя, а не после того, как разговор был бы окончен.

— Я же говорил, что я честный человек и что мне нечего скрывать.

— Это здорово, — кажется, он начинает светиться нездоровым энтузиазмом. — Слушай, а как ты относишься…

Следующие полторы минуты мне рассказывают об опаснейших преступных сообществах, запускающих свои щупальца даже в элитные школы.

Оканчивается эта познавательная лекция предсказуемым вопросом:

— Если бы ты знал о чём-нибудь подобном, ты бы сообщил в полицию?

— Вероятно, да, — отвечаю, немного подумав. — Но очень важны нюансы. А вы их сейчас не назвали.

— Нюансы неважны. Вот если бы мы с тобой полюбовно договорились, это было бы здорово.

Ей-богу, он сейчас наверняка многозначительно двигает бровями — но я об этом только догадываюсь, потому что зрение.

Хоть рассказывай ему о том подслеповатом мастере спорта.

— Детектив, я чувствую, что вы на что-то намекаете, — вздыхаю после затянувшейся паузы. — Но не до конца понимаю, чего вы ждёте.

— Мы можем заключить соглашение. Выгодное тебе в первую очередь. — Похоже, меня сейчас сверлят взглядом. Прищуриться, что ли, чтобы видеть лучше? — Если будешь регулярно сообщать о том, что является интересным для меня, я со своей стороны похлопочу в пользу твоего рейтинга. Не пожалеешь, всё честно.

Я бы мог ему ответить, что когда полиция начинает напирать на твою выгоду в отношениях с ними, нужно хватать вещи и бежать поскорее. Но не буду.

Вместо этого спрашиваю:

— Это соглашение будет официальным? Или просто вот так поговорили и поулыбались друг другу?

— Никаких "просто", но и без оформления. Или у тебя есть возражения? Какого плана? — он аккуратно переходит в наступление.

— Насколько помню, здесь, — хлопок по стулу рядом с собой, — даже судьёй нельзя работать до тридцати лет, так?

— До двадцати пяти, если по закону.

— Вот. Это значит, что более молодые не могут решать судьбы достаточно компетентно, так?

— Да, пожалуй, — предполагает Коди, настораживаясь. — Ты это к чему?

— Я тем более недостаточно взрослый, чтобы принимать такие серьёзные решения в одиночку, с учётом что судьба — моя собственная. Детектив, мы можем продолжить этот разговор в присутствии моего полномочного представителя? Я могу посоветоваться с матерью насчёт вашего предложения? Мне бы не хотелось брать на себя обязательства, последствия которых я могу не понимать в силу возраста.

Память предшественника лихорадочно пищит: неприкрытый подкат, чтобы получить в моём лице информатора.

На предмет чего — у меня догадок нет, а содержимое головы умалчивает.

Но это и неважно. Сейчас.

— Ты прав. — Теперь он смотрит на меня серьёзно, без той снисходительной улыбки, что была поначалу. — От лица городского департамента полиции приношу извинения за собственную неточную формулиро… Что?

— Я не имею статуса гражданина, офицер. И не моё собачье дело указывать вам — государственному служащему и полноправному обладателю гражданства. Но от лица департамента полиции, насколько я знаю, вы тоже не имеете права говорить, особенно в таком случае. Более того: суд первой инстанции вашего города обычно трактует подобную позицию как превышение служебных полномочий. Хотите, перечислю прецеденты? Жетон у вас работает, насколько я вижу по голограмме над карманом; с базой сверитесь быстро.

Пару секунд меряемся взглядами.

— Ты без импланта держишь в памяти такие большие массивы информации? — задумчиво уточняет он, лихорадочно прокручивая что-то в голове. — Дай руку ещё раз.

— Нет, массивы информации небольшие. Абсолютно случайно знаю три эпизода за тот год, — отвечаю, не отводя глаз. — Поскольку в Федерации сплошь и рядом царит прецедентное право, этого хватает для быстрой оценки. Если вы не согласны, можем перенести дискуссию в иное место. Я честный человек и мне нечего бояться — суд так суд.

Кажется, я понял. Седьковы, отец и сын, просто являлись людьми другого плана.