– Вот те новость, – удивленно распахнула мама глаза.

А с дороги в этот момент слышится рев мотора и визг срывающейся с места машины. В груди разливается тоска. Мне вдруг чудится, что вместе с собой Слава увозит и мою возможность вернуться когда-либо обратно в город.

Шмыгнув носом, проводила машину взглядом и зашла в дом. За спиной тихо скрипнула дверь, громко щелкнул замок, а в сердце появилось стойкое ощущение того, будто меня отрезало от того мира, в котором я так привыкла жить,от людей, которых знала, от привычного образа жизни.

Я всю дорогу пыталась держать свои эмоции под контролем, но сейчас, обведя взглядом небольшую обшарпанную светлую кухоньку, ветхую мебель и старую посуду лежавшую посреди стола я не выдержала, сдалась. 

Села на стул и спрятав лицо в ладонях зарыдала в голос. 

Я не могла поверить, что это происходит на самом деле.

– Мам, подожди помогу! – крикнула в открытую дверь.

Натягиваю на ноги отцовский валенки, накидываю поверх халата фуфайку, одеваю шапку, выхожу на улицу.

Утренний мороз обжигает щеки, нос, руки.

– Аська, а ну-ка домой зайди. Я сама управлюсь, – машет на меня рукой мать, когда подхожу к ней.

Я случайно заметила краем глаза, как женщина выбивает старенький ковер, когда после сна пошла на кухню попить воды.

У меня сердце от увиденного защемило в груди.

Метнулась в маленькую комнату, которая служила для родителей спальней, думала там отец, с ним я еще не виделась, но комната оказалась пуста. Кровать аккуратно заправлена, все по традиции бабушки. Поморщившись вышла. Все это убранство меня угнетало отчего-то. Никогда не любила подобное.

Подцепив край ковра, подождала пока мать возьмется за другой.

– Ася, ну зачем ты вышла? Лучше бы чаю заварила себе. Я сама все сделаю, – сетует родительница.

– Чай вместе попьем. А где папа? Почему тебе не помогает? – сдержанно возмущаюсь, глядя на мать.

Теперь в солнечном свете, мне ее удается хорошо рассмотреть.

Мама совсем худая стала. Кожа да кости – это видно даже не смотря на то, что она одета в объемную куртку, штаны, шапку-ушанку… только ладошки не прикрыты варежками. Лицо осунувшееся, бледное, под глазами залегли огромные синяки. На первый взгляд может показаться, что она больна чем-то, но если бы это было так, разве она не сказала мне про это?

– Он работает у фермера, Ась. А там знаешь… правила строгие. Приходить нужно вовремя, без опозданий, не то уволит, – сетует женщина, скупо улыбнувшись, отворачивается. – А здесь не так уж работы много, чтобы ею раскидываться. А у Олега Игнатовича, отец на хорошем счету.

А у меня заходиться сердце.

Мозг отказывается воспринимать то, что видят глаза. Не хочется верить в то, что мама так постарела. В свои пятьдесят с небольшим хвостиком, она выглядит как старушка. Совсем себя запустила. Разве так можно?!

Не сдерживая порыва, бросаю чертов ковер, подхожу к матери и крепко сжимаю ее в объятиях. За грудиной начинает болеть. Я не ошиблась в своих предположениях. Мама действительно очень худенькая. Как дюймовочка и кажется, что я если сдавлю еще немного, то могу задушить ее.

Женщина не коляблясь ни секунды отвечает мне. Ее руки обхватывают меня за талию, удерживают. И несмотря на то, что кажусь на фоне родительницы немного крупнее, все равно чувствую себя в ее руках, каким-то ребенком. Маленьким, беззащитным. От мамы исходит настолько мощная аура, настоящая, материнская, что не сдержав слезы заплакала. Хотела поддержать родительницу, а расплакалась в ее руках сама, будто ребенок маленький:

– Ася, доченька, ну что ты глупенькая, – мама выпустила меня из объятий, обхватила лицо руками, заглянула в глаза. – Ты что на улице вздумала слезы пускать? Заболеть хочешь?

– Мам, мне… я .. .мам брось это ковер. Пойдем домой, – шмыгая носам, всхлипываю.

– Ох, ты и дуреха, – мягкая улыбка касается губ женщины. – Пойдем, что ж с тобой делать!? – качает головой и толкает меня в спину.

Ссутулившись сижу за столом, передо мной стоит кружка с чаем, а по дому разноситься аромат поджаренных блинцов.

– Мам, ты если сама не будешь кушать, то много не пеки, лучше папе горяченьких вечером сделаешь, – прошу женщину, глядя ей в спину.

Мама ловко укладывает на тарелку очередной блинчик, смазывает его кусочком масла, следом присыпает сахарком.

– И папе достанется, Ась, – отзывается женщина.

Спустя несколько минут водружает тарелку на середину стола и сама садиться.

– Мам, – задаю вопрос который крутится на языке, – у тебя все в порядке со здоровьем?

Лишь на секунду замечаю проскользнувшую печаль в глазах женщины, но она тут же исчезает, не задерживается, стоит ей со мной заговорить:

– Аська, вот ты какая была, такая и осталась. Ничего не изменилось, так и переживаешь больше за других чем за себя, – поджимает родительница губы. – Что ты все обо мне да обо мне, все здесь по прежнему. Видишь ничего не меняется, только старше становимся всего лишь. Расскажи лучше, что у вас с Вадимом произошло? Почему так внезапно вернулась?

В голосе женщины слышалось неподдельное беспокойство.

Рассказать о том, что произошло у нас с мужем, глядя матери в глаза я не смогла, отвела взгляд:

– Он мне изменил мам. С Алиской, – замолчала, прислушалась к себе и опять ничего. Ни одной эмоции. Глухо в сердце, пусто в душе.

Набрав в легкие побольше воздуха, выложила родительнице все за пару минут.

У мамы на лице не дрогнул ни один мускул:

– Скотина, – это было единственное, что она сказала.

Отставила чай в сторону. Встала из-за стола:

– Ты знаешь, Ася, – вдруг голос женщины стал твердым как сталь, у меня даже мурашки по коже побежали. – Ты правильно сделала, что приехала домой. Этот гад, даже если и сунется сюда, уж мы то ему тебя не отдадим. Мы с отцом тебя не для того растили, чтобы какой-то гавнюк и его мамаша, так издевались над тобой. Да, здесь жизнь не сахар и не мед, но переждать бурю можно. Ешь блины, дочка пока не остыли. И не волнуйся, мы с отцом подумаем, как защитить тебя. И о ребеночке не волнуйся, внука этим не видать, как своих ушей, – грозно обещает мама, и от ее слов по телу жар разлился.

Какая же я все таки была дура, что так просто поверила в чужих людей и так глупо отказалась от родных…

Смахивая набежавшую слезинку, свернула блинчик, сунула его в рот, запила чаем.

От удовольствия заурчало в животе. Давно не испытывала ничего подобного, мамина забота – это самое бесценное, что может быть на земле:

– Мам, очень вкусно, спасибо, – сказала ласково и отправила в рот следующий блинчик.

После завтрака мы с мамой разошлись.

Она обратно — на улицу. Я же иду переодеваться в более подходящую одежду для уборки.

В доме было всего три комнаты: одна - отведена под кухню, вторая - родительская спальня и общая - зал. Мне ничего не осталось, как расположиться в зале.

Старенький диван, стоявший по стене, слава Богу был вполне пригоден для сна. И сегодняшняя ночь была тому подтверждением. Спина не болела, да и пружины не торчали во все стороны.

Но это, временное явление. Если решусь остаться здесь до родов, то придется купить, что-то поприличнее, – решаю для себя.

Понимаю, что рано или поздно здесь меня Вадик и свекровь все равно найдут, но надеюсь, что к тому времени уже переживу внутренний кризис, и у меня не будет стоять выбор между тем, чтобы иметь ребенка или потерять его и на эту парочку я буду реагировать без эмоций. Сейчас самое главное дать себе и ребенку шанс побыть в благоприятных условиях для психики. А другого мне и не нужно.

Натягиваю лосины, свитер, теплые носки. Вероничка позаботилась, – с нежностью вспоминаю о подруге.

И тут на глаза попадается телефон. Беру его в руки, оживляю экран. В левом верхнем углу видно одно непрочитанное сообщение, когда пришло даже не слышала.