– Большой олень наполнит много маленьких животов! – засмеялся Айанаватта.

Я спросила его, много ли людей такого же роста, как пакваджи, мой вопрос его удивил.

– В их землях все такого роста. Даже чудовища там намного меньше!

– Из-за этого мне было и проще, и труднее, – отозвался Белый Ворон. – Меня легко разглядеть, но тяжело убить!

Пакваджи обитали в скалах на юго-западе, жили в замысловатых пещерных городах. Почти вся их социальная жизнь проходила внутри. Когда Белый Ворон гостил у Ипкаптама Мудрого, их величайшего шамана, ему приходилось с трудом протискиваться в узких туннелях пещерного города.

– А ты и в самом деле украл их сокровища? – спросила я. Меня, конечно, интересовал только черный клинок.

– Я должен был вернуть какатанава драгоценный талисман. Только я умею обращаться с металлом с тех пор, как они потеряли предыдущего Белого Ворона.

– И кем был предыдущий Белый Ворон? – спросила я, немного смутившись. Я боялась, что дорога расспросов приведет меня туда, куда мне совсем не хочется идти. Но такого ответа я не ожидала.

– Мой отец, – ответил он.

– И как его звали?

Белый Ворон удивленно посмотрел на меня.

– Так же, как и сейчас.

Я, вероятно, нарушила какое-то негласное правило, и потому в качестве извинения решила прекратить расспросы. В этом странном мире, где следовало поступать согласно логике сна или навсегда обречь себя на пребывание в чистилище, я снова окунулась в привычные сверхъестественные воды, готовая к любым испытаниям. Ко мне вернулись старые привычки. Я была готова воспользоваться всем, чем смогу. Даже самые посвященные искатели приключений понимали, насколько форма и ритуалы важны для подобной жизни, и принимали их. Карточная игра зависит от удачи, но в нее можно сыграть, лишь строго следуя правилам.

Вечером, разбив лагерь, мы играли в шарики. Игра напоминала триктрак, но требовала гораздо больше памяти и умения. Айанаватта объяснил, что в такие игры играет его народ. Лучшие игроки получают особые прозвища и статус. Их зовут «вабеноси», а есть еще шутливое прозвище «шешебувак», что означает «утки». Точно так же называют шарики, которые используются в игре.

– Предположительно мы все находимся во власти судьбы, как эти гремящие шарики, – сказала я. – Разве мы хоть что-нибудь контролируем? Разве мы не пытаемся просто поддерживать существующее положение дел, насколько это возможно?

Айанаватта усомнился:

– Я завидую твоим навыкам, графиня Уна. Все еще желаю научиться ходить по белой тропе между мирами, но до сих пор во снах я передвигаюсь с помощью других средств, какими бы опасными или назидательными ни были путешествия.

Он добавил, что не знает, нахожусь ли я во власти судьбы больше него или меньше. И лишь надеется хотя бы раз смочь пройти так, как я, прежде чем дух его перейдет в другое состояние.

Я засмеялась и не задумываясь пообещала:

– Если когда-нибудь смогу, то обязательно возьму вас с собой. Каждое разумное существо должно хотя бы раз взглянуть, как постоянно сплетаются и разделяются лунные дороги.

Женщины, подобные мне, конечно же, постоянно пересекали их. И в наших поступках, в историях, которые мы проживали, мы пряли пряжу мультивселенной, создавая ткань пространства и времени. Из первичной материи, проживаемой в наших снах и желаниях, в наших историях, появлялась субстанция и структура всего.

– Божественная простота, – добавила я. С ней приходит полное понимание ценностей человека, понимание, что каждый поступок, совершенный во имя общего дела, – это поступок, совершенный для самого себя, и наоборот. – Лунные дороги – самые незаметные и простые пути. Меня порой гложет чувство вины за то, как легко я передвигаюсь между мирами.

Каждый посвященный надеется получить способность ходить между мирами, которой крадущие сны и независимые путешественники во снах обладают от природы. Наши неосознаваемые навыки сделали нас могущественными и опасными, но и сами мы находимся в опасности, особенно когда кто-то вроде Гейнора бросает вызов самой сути верований, от которых зависят все миры.

– Этот путь не всегда самый легкий и не всегда прямой, – объяснила я Айанаватте. – Иногда требуется целая жизнь, чтобы пересечь короткое расстояние. Иногда ты просто возвращаешься туда же, откуда начал.

– Обстоятельства определяют поступки? Контекст определяет? – ухмыльнулся Белый Ворон, сделав несколько быстрых движений пальцами. Шарики загремели, заплясали, как планеты, и застыли. Он выиграл. – Этому ты научилась в мусраме?

Он бросил на меня быстрый ироничный взгляд, чтобы показать, что и он при желании может говорить на другом языке. Большинство из нас знает несколько символических языков, которые помогают справиться с логикой и звучанием разговора. Мы одинаково хорошо говорим и на языке улиц, и на языке леса. Очень часто мы даже не осознаем, на каком языке говорим, и нам не требуется слишком много времени, чтобы выучить новый. Эти навыки элементарны в сравнении с нашим чудовищным талантом управлять миром природы, когда принятие другого обличья становится второй натурой. Однако Белый Ворон все-таки решил аккуратно напомнить мне, что он тоже посвященный.

– Судьба Белого Ворона из племени какатанава, – заметил он, – не в том, чтобы бродить по дорогам между мирами по своей воле.

Айанаватта раскурил трубку. Белый Ворон отказался, объяснив:

– Пакваджи можно больше не бояться, но лучше проявить осторожность. Я пойду вперед, попытаюсь отыскать старого друга, надеюсь, к утру вернусь. Если же нет, продолжайте идти к горам. Там вы меня обязательно найдете.

И он растворился в ночи.

Мы еще немного покурили и поговорили. Айанаватта и раньше сталкивался с пигмеями. Они обладали такими знаниями и навыками, которые не давались другим, имели репутацию честных менял, но торговались нещадно. Я рассказала ему, что, когда я видела Клостергейма в последний раз, он был такого же роста, как и я; Айанаватта улыбнулся и кивнул, словно и раньше слышал об этом.

– Говорю тебе, – сказал он, – в такие уж времена мы живем.

Знает ли он, почему Клостергейм стал одного роста с пакваджи? Айанаватта покачал головой. Может, Белый Ворон знает. Карлики и великаны оставили свои привычные миры. Индеец сказал, что он и другие подобные ему сами запустили этот процесс, начав исследовать другие реальности. Он, так же как и Белый Ворон, нарушил правила задолго до того, как пакваджи двинулись на север. Карлики всегда жили в мире с пришельцами из двух других миров, каждый охотился в своих угодьях. Айанаватта знал лишь, что чем ближе к священному дубу, тем теснее соединяются миры.

Меня учили, что у мультивселенной нет центра, так же как его нет у животного или дерева. И все же у мультивселенной есть душа, и, похоже, именно ее описывал Айанаватта. Если множественность всего можно выразить в живой метафоре, то почему бы мультивселенной не иметь душу? Я расстелила накидку из бизоньей шкуры и завернулась в нее потеплее.

Айанаватта наслаждался трубочкой больше обычного. Он лег на бок, разглядывая луну в третьей четверти, полускрытую тонкими белыми облаками, которые пригнал с юга неутихающий ветер. От холода его защищала мягкая кожаная рубаха – тончайшей выделки, украшенная полудрагоценными бусинами и крашеными иглами дикобраза, так же как и штаны и подбитая мехом шапка, которую он тоже надел. И вновь он показался мне похожим на преуспевающего искателя приключений викторианской эпохи, наслаждающегося походной жизнью.

Индеец вынул из волос орлиные перья и спрятал их в пустую тубу, которую специально носил с собой, но серьги так и не снял ни с ушей, ни с носа. Замысловатые татуировки лишь подчеркивали и усиливали его черты. Он глубоко вдохнул дым из трубки и затем передал мне курительную чашу, в которую я вставила свою тростинку, чтобы затянуться.

– А что, если душа древа, которое охраняют какатанава, – совокупность всех наших душ? – спросил он.

Я согласилась, что гипотетически такое вполне возможно.