Уна ответила угрюмо:

– Если Гейнор приведет Ариоха к Камням Морна, устойчивой реальности практически не останется.

Она умолкла и перестала реагировать. Они с Фроменталем и прежде упоминали Камни Морна, но я понятия не имел, где те находятся.

В конце узкого коридора мы обнаружили дверь, у нее стоял стражник. Я остановился и передохнул, пока Мунглам обменивался с часовым парой слов.

Притворяясь, что не могу открыть замок, я медлил у двери. Твердая рука Мунглама легла мне на плечо. Уна ободряюще улыбнулась.

Я распахнул дверь.

Длинное тело мелнибонийского аристократа лежало передо мной на постели. Если не обращать внимания на бесцветную кожу, он походил на любого из сотни моих предков. Тонкое лицо его совершенно не сочеталось с грубой одеждой. Руки у него были тоньше и длиннее, чем у фон Бека, черты четче, кончики ушей острее, губы более нервные и тонкие. А вот костюм напоминал одежду варваров с Юга, и уже одно это показывало: его я выбирал сам. Я довольно давно решил отказаться от традиционной одежды. Даже молочного цвета волосы были заколоты на затылке по варварской моде.

Тело лежало там, где и упало, в той же позе. Уна сказала, что они решили ничего не менять на случай, если я неожиданно проснусь. Сапоги до колена из оленьей замши, вычурный серебряный нагрудник, куртка в сине-белую клетку, алые штаны в обтяжку, плотный зеленый плащ. Рядом лежали пустые ножны. Прекрасные, намного лучше тех, что я наскоро соорудил для Равенбранда.

Хотя тело было мое, знакомое той части сознания, что занимал Элрик, я разглядывал его несколько отстраненно, пока чувства внезапно не нахлынули – и тогда я бросился к ложу, и упал на колени, и сжал руку, расслабленную, как у мертвеца, не умея выразить то глубокое сочувствие, что меня переполняло. И зарыдал, сожалея о своей измученной душе.

Потом попытался овладеть собой, пристыженный неуместным проявлением эмоций. Взял Равенбранд и вложил его рукоять в холодную ладонь. Начал уже подниматься, что-то говоря своим друзьям, и в этот миг спящий схватил меня за руку и удержал на месте. Он больше не двигался и, насколько я понимал, все еще спал, погруженный в колдовской сон.

Тем не менее он крепко сжимал мою руку.

Пока я пытался освободиться, веки мои налились свинцом, и остатки сил словно вытекли из меня. Хотелось лишь одного – спать. Но все это казалось противоестественным. Я не мог позволить себе заснуть. Какие чары Гейнор решил наложить на меня?

Я не понимал, имеет ли смысл бороться, или стоит поддаться сну. В сложившейся ситуации казалось логичным лечь на постель рядом с самим собой и отдохнуть, ведь я так в этом нуждался. Тревожный голос Мунглама все отдалялся. Уна говорила что-то о нашей безопасности и Камнях Морна.

И я провалился в сон.

Я стоял во тьме. Совершенно нагой. Горизонт закрывало высокое серебристое дерево с переплетенными корнями, концы ветвей терялись вдали. Никогда еще я не видел столь тонкого, искусного плетения. Я стоял вне бытия и видел одновременно все браны всех ветвей мультивселенной, непрерывно растущие и умирающие. Серебристое древо, словно затейливая филигрань, было настолько огромным и сложным, что вместить его целиком, казалось, просто невозможно. Я понимал, что смотрю на нечто неизмеримое и безграничное. А если таких деревьев много? Я двинулся к нему и больше не мог разглядеть все его ветви, лишь ближайшие – по ним взад и вперед двигались тени, перемещавшиеся между мирами.

Наконец я очутился на одной из ветвей, и она показалась мне знакомой. Все воспоминания Элрика и Улрика об этих дорогах исчезли. Но зато я ощущал связь с бесчисленным множеством вариантов самого себя, осознавал их бесконечную боль и неописуемую радость; казалось, я иду домой.

Ветка пересеклась с толстой ветвью, а затем с еще более толстым суком, путники, подобные мне, стали чаще встречаться на серебристых дорогах между мирами – как и я, они искали потерянные реальности и стремились достичь отчаянных целей. Немного погодя я стал замечать некоторое сходство между теми, мимо кого проходил. Иногда явное, иногда лишь отдаленное. Все эти мужчины и женщины были мной. Тысячи и десятки тысяч версий меня самого. Словно все мы, являясь частичками некоей огромной личности, быстро теряли свою индивидуальность, исполняли таинственный танец или обряд, ткали узор, который определит судьбу всего сущего.

Второе путешествие во сне не привело меня к домику Уны на границе миров. Шаг за шагом я приближался к округлым ветвям, что огибали одна другую, приходя в движение.

Полагаясь на знания, которые получил, изучая искусство колдовства, я прошел вперед.

Серебристые нити превратились в ленты, а затем и в широкие тропы, они сплетались в такой сложный узор, что невозможно было угадать, какая куда приведет. Казалось, все они возвращаются именно туда, где я остановился. Я обрадовался, обнаружив еще одного путника, но с удивлением отметил, что его лицо хоть и было знакомым, но совсем не напоминало мои черты.

Как и бывает во снах, я совсем не удивился, встретив здесь князя Лобковица. Тот самый человек, что представлялся мне герром Элом, крепко пожал мне руку, словно мы встретились на сельской дороге. Здесь он явно находился в своей родной среде. Я помнил тепло и крепость его рукопожатия и то, какую уверенность придавало его присутствие.

– Мой дорогой граф! – Лобковиц выглядел обрадованным. – Мне говорили, что я могу вас здесь встретить. Вам знакомы эти перекрестки?

– Совсем нет, князь Лобковиц. Должен признаться, я и не думал в них разбираться. Просто пытаюсь попасть домой. Уверен, вы знаете, что у меня есть множество причин для возвращения в Германию.

– Но без меча вы вернуться не можете, так?

– Меч теперь в хороших руках. Полагаю, он не понадобится мне в борьбе против Гитлера, ведь именно для этого я и собираюсь вернуться.

Печальные мудрые глаза Лобковица насмешливо блеснули.

– Полагаю, мы все этого хотим, граф. Здесь, на лунных дорогах, иногда встречается такой феномен: ветви начинают изгибаться в спираль, поглощают сами себя и воссоздаются в очень странном виде, намного более сложном и менее функциональном. Существует теория, что подобные места – вроде раковых опухолей: Закон и Хаос здесь больше не находятся в равновесии, но продолжают уничтожать друг друга. Для нас они могут быть опасны – их парадоксы противоестественны и обладают древней историей, но не отличаются мудростью. Подобные дороги лишь сбивают с толку и никуда не приводят.

– Но мой путь ведет именно туда. Как этого избежать?

– Никак. Но я могу помочь вам, если желаете.

Естественно, я принял его предложение, и он пошел за мной, разглядывая сеть серебристых дорог, распростертую вокруг нас, и восхищаясь ее невероятной красотой. Я спросил, не есть ли эта сеть Серые Пределы. Он покачал головой.

– Мы сами творим эти дороги меж мирами. Это как с утоптанными тропинками в знакомых местах: те постепенно превращаются в шоссе, а наши желания и открытия формируют привычные дороги по всей мультивселенной. Можно сказать, что мы строим линейные пути в нелинейности, что наши дороги воображаемые и что любые формы, которые мы видим, суть иллюзии или лишь частичное восприятие целого. Человеческая психика организует Время, делая его годным для линейного движения. Говорят, что наши ум, мечты и сны – истинный создатель всего, что мы с вами видим. Я всем сердцем верю в положительную силу сновидений и неравнодушен к теории о том, что мы сами сотворяем и себя, и свою среду обитания. Очередной парадокс из тех, что приближают нас к пониманию нашего положения.

Лабиринт дорог, окружавший нас, стал совершенно запутанным, и я не на шутку встревожился.

– И что тогда означает это спиральное гнездо из серебристых нитей?

– Что линейность скрутилась? Закон обезумел? Хаос распоясался? На данном этапе это совершенно не важно. Возможно, эти структуры подобны цветам на дереве, которые, в свою очередь, создают абсолютно новые измерения. Кое-кто называет эти сплетения «хризантемами» и старается избегать их.