— Спорим, она до конца вечера его в койку уложит, — пьяно хихикнула я. — Мне кажется, нашей госпоже Боро пошло бы на пользу немного… сбросить накопившееся напряжение. Знаешь, говорят, что если у омеги долго нет секса, она становится раздражительной и совершенно невыносимой в общении.
— Ты не поверишь, — закатил глаза Йон, — но про альф говорят ровно то же самое.
— И как? — уточнила я, тут же сосредоточившись на нем. — Ты становишься раздражительным и невыносимым?
— У меня как-то не было возможности проверить в последнее время, — хмыкнул он, засунув руки в карманы брюк, чуть склонив голову и с откровенным интересом разглядывая меня. Я вдруг осознала, что слегка покачиваюсь, поэтому для придания себе большей устойчивости оперлась пятой точкой о стену и, вздернув нос, уточнила:
— Что-то не так?
— Я совсем тебя не балую, да? — вдруг совершенно невпопад спросил Йон.
— А? — вытаращилась на него я, тут же забыв, что собиралась что-то из себя изображать.
— В кино миллионеры обычно катают своих возлюбленных на яхтах и частных самолетах, водят их по дорогущим бутикам, и они в каждой новой сцене появляются в новом платье от кутюр, — пояснил он. — А я даже на вечеринке в честь нашего общего друга не смог отследить тот момент, когда моя женщина набралась вдрызг, потому что был занят разговорами по телефону.
— Во-первых, я ни Зверя не вдрызг, — наставительно ткнула в него пальцем я. — Во-вторых, эти зверевы миллионеры в кино, как по мне, жуткие бездельники, все через одного. Если бы ты «работал» так же усердно, как они, нас обоих бы давно уже пристрелили. — Я снова хихикнула, но на этот раз мой смешок прозвучал скорее нервно.
Альфа долго и протяжно выдохнул, покачав головой.
— Я не мог дать тебе того, чего ты заслуживаешь, потому что был беден и ничего из себя не представлял. Сейчас я богат так, что сам порой себе не верю, но все равно не могу…
— Йон, пожалуйста, не надо, — почти испуганно воскликнула я, на мгновение словно бы протрезвев. Подавшись вперед, я обняла альфу, прижавшись к его груди и ощущая, как меня совсем не к месту вдруг начало потряхивать. — Ты даешь мне себя, и это самое важное. Я много… много говорю и много думаю не по делу и… Я не знаю, что с нами будет. И я ужасно за тебя боюсь иногда. Я бы хотела, чтобы ты был только мой и ничей больше, чтобы я могла, не знаю, носить тебя как кулон или как нижнее белье, чтобы никогда не расставаться. Я люблю тебя таким, какой ты есть, а не таким, каким ты почему-то хочешь казаться в моих глазах. Мне нужен только ты, а не яхты и самолеты, понимаешь? Просто не бросай меня больше, это единственное, о чем я тебя прошу.
Он несколько секунд молчал, потом крепко меня обнял. И когда я уже почти расплакалась от проникновенности собственной тирады, негромко произнес мне на ухо:
— Нет, ну нижнее белье можно и стирать иногда. Знаешь, в гигиенических целях.
Я возмущенно задергалась в его объятиях, негодуя, что вместо того, чтобы поддержать меня или ответить на мои такие — как мне тогда казалось — важные и красивые слова, альфа все свел к дурацкой шутке, но Йон только крепче прижал меня к себе, откровенно веселясь и покрывая поцелуями мое недовольное раскрасневшееся лицо.
— Я же говорю, ты сущий ребенок, Хана Росс, — широко улыбнулся он. — Особенно когда напьешься. Трагическое увядание не грозит тебе еще лет пятьдесят.
— И ты будешь со мной все пятьдесят лет? — тут же сочла нужным уточнить я.
— Ну уж нет, — покачал головой альфа. — Пятьдесят это какие-то детские цифры. Я собираюсь быть с тобой всю оставшуюся вечность до заката мира и после него… — Он замолк, перебитый звонком собственного мобильного. — Всю вечность за исключением следующих минут двадцати, — поправился он, достав телефон и увидев, кто звонит. — Прости, маленькая омега, это важно.
Мне ничего не оставалось кроме как отпустить его, и Йон зашел в первую попавшуюся пустую комнату, чтобы там спокойно поговорить. Я на мгновение задумалась о том, а не Никки ли ему это звонит, но, кажется, на сегодня мои запасы жалости к себе были исчерпаны, потому что думать об этом оказалось неинтересно, и я перестала.
Оглядевшись и немного сориентировавшись в окружающем пространстве, я поняла, что нахожусь на втором этаже поместья Боро — там, где еще ни разу до этого не была. Наверное, где-то здесь находились хозяйские спальни, гардеробные и прочие интересные места. Медвежонок же так и не показал мне свою комнату! Интересно, у него там тоже эта дурацкая мебель на витых ножках в стиле французских королей? Как вообще можно всерьез жить в таком доме?
«Наверное, можно, если самого себя воспринимать исключительно всерьез», — заметил мой внутренний голос, и я, подумав, с ним согласилась.
Отчего-то вдруг захотелось похулиганить. Разбить какую-нибудь жутко дорогую вазочку, которая стоила больше, чем я раньше зарабатывала за год, порисовать на обоях или спрятать одну из горделиво висящих на стенах картин куда-нибудь за диван, чтобы потом весь дом в панике бегал кругами в ее поисках. Остановило меня только то, что за мои шалости влетит, скорее всего, горничным, а это делало всю затею в целом бессмысленной. Поэтому я, сдерживая своего внутреннего ребенка, который проснулся так некстати, просто решила устроить себе небольшую экскурсию по дому, в очередной раз размышляя о том, что, даже при условии, что Йон, наверное, сейчас может купить и нам нечто подобное, я бы ни за что не согласилась в таком жить.
Первым о происходящем меня оповестило обоняние, хотя, признаюсь, я все еще не до конца отвыкла от атмосферы Дома, поэтому сперва, учуяв распаленный запах бестий, даже не обратила на него особого внимания. И только когда услышала недвусмысленные звуки, доносящиеся как будто из-за одной из неплотно прикрытых дверей, сообразила, что, наверное, так пахнуть тут не должно.
Признаюсь, в первые мгновения мною овладело лишь одно желание — поскорее убраться подальше и сделать вид, что это все меня вообще не касается (как в общем-то и было на самом деле). Но потом в мою не слишком трезвую голову вдруг пришла мысль о том, что это запросто может быть не прислуга, как я подумала сперва, и не кто-то из заплутавших гостей, а сама хозяйка дома, которая и до этого бросала на своего собеседника в общей гостиной весьма недвусмысленные взгляды.
Не знаю, что в итоге мной руководило. Наверное, как это ни странно прозвучит, обида за Орию и остальных девочек, которых сюда не пригласили, потому что госпоже Боро не нравилось их ремесло. Мол, если уж ты такая ханжа и святоша, то имей совесть хотя бы дождаться, пока твои гости уйдут, прежде чем давать себе волю.
Может быть, мне просто хотелось поймать ее на горячем, чтобы перестать ощущать себя так неловко в ее присутствии, а, может, я действительно хотела что-то кому-то доказать — например, что омега остается омегой, как бы старательно она ни прятала свое тело и как бы ни пыталась контролировать собственную суть. И, может быть, мне самую чуточку было это нужно — понять, что все мы одинаковые и что свою природу не переделать, как ни пытайся.
В общем я успела навоображать себе всякого, но не успела сделать самого главного — подумать, что я вообще делаю. А потому, когда якобы случайно открыла незапертую дверь, намереваясь изобразить вежливое разочарованное удивление, у меня откровенно отпала челюсть.
Конечно, мне стоило понять все раньше — хотя бы по запаху. Но я была слишком пьяна и слишком довольна собой, чтобы уделять внимание таким мелочам. Да и, что скрывать, запах секса в этой комнате был ярче, чем любые другие — в том числе характерные запахи участников процесса.
Дани, обнаженный сверху по пояс, сидел на кровати, чуть откинувшись назад на вытянутых руках и запрокинув голову. Именно его стоны я сперва приняла за женские, но, учитывая, какой нежный у омеги мог быть голос, в этом, наверное, не было ничего удивительного. Джен сидела рядом с ним, запустив парню руку в штаны и одновременно посасывая кожу на его шее над ароматической железой. Она сама была полураздета, а на плечах и руках омеги алели следы от недавних укусов. Обернувшись на звук открывшейся двери, альфа недовольно заворчала, а Медвежонок, увидев меня, внезапно кончил — по крайней мере, судя по выражению его лица в тот момент.
